Анатомия «кремлевского дела»

Не осталась без внимания, как видим, и интимная жизнь Екатерины Мухановой. Сам Михайлов на момент ареста его органами НКВД по “кремлевскому делу” преподавал во 2-м Московском медицинском институте и занимал должность старшего государственного санитарного инспектора. Следователям СПО он, путаясь в датах, показал, что состоял в близких отношениях с Мухановой с 1927 по 1931 год. Подтвердил, что Муханова просила его выписать ей лекарство с содержанием кокаина, но он ей в этом отказал [62] .

62

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 86–92.

Вдобавок к упоминанию о “гражданском муже” докторе Михайлове Буркова “инкриминировала” Екатерине еще и служебный роман с сотрудником библиотеки Владимиром Адольфовичем Барутом:

Барут знал Муханову до поступления в Правит[ельственную] б[иблиоте]ку (личное знакомство). У Барута с Мухановой были неслужебные отношения, перенесенные в служебную обстановку [63] .

На допросе в НКВД 26 февраля 1935 года и сам Барут не стал скрывать связь с Екатериной Мухановой:

63

Там же. Л. 15.

В наиболее близких отношениях я находился с Мухановой Екатериной Константиновной, с которой я сожительствовал на протяжении 1931–1932 гг. Время от времени я бывал на квартире у Мухановой на Электрозаводской улице [64] .

Кстати, имелся у Екатерины Мухановой и другой “сожитель”, которого чекисты считали ее “официальным” мужем, – Даметий Симонович Кизюн, член ВКП(б) с 1924 года; с ним она разошлась в 1934 году, уже после увольнения из Правительственной библиотеки. Кизюн работал заместителем редактора журнала “Красный профинтерн”. После осуждения Екатерины по “кремлевскому делу” летом 1935 года Кизюн в ходе чистки аппарата Профинтерна был снят с работы и исключен из ВКП(б).

64

Там же. Л. 176.

Арестованный В. А. Барут на допросе 26 февраля 1935 года под чутким руководством следователя С. Г. Гендина дополнительно охарактеризовал Екатерину и подтвердил сведения о противостоянии “комсомольцев” и “дворян” в Правительственной библиотеке.

По своим политическим взглядам она является человеком, настроенным антисоветски. О настроении Мухановой я сужу на основе ее поведения в библиотеке, где она всегда стремилась противопоставить себя и группу других сотрудниц (Розенфельд, Бураго) общественным организациям библиотеки и комсомолу. Бывая у Мухановой, я слушал написанные ею стихотворения явно упадочнического содержания. Как-то был случай, когда Муханова зачитывала на службе Розенфельд одно из своих стихотворений, носившее характер политического памфлета, направленного по адресу А. С. Енукидзе. Фабулой для этого стихотворения послужило совместное посещение А. С. Енукидзе Мухановой и Розенфельд. В отдельных беседах Муханова жаловалась на переживаемые ею материальные затруднения, противопоставляя этому дореволюционный период, когда ее отец владел имением и она жила, не испытывая ни в чем нужды [65] .

65

Там же. Л. 177.

Барут и на следующем допросе настаивал на том, что Муханова посещала дачу Енукидзе вместе с Розенфельд. Сама же Муханова отрицала личное знакомство с Енукидзе. Возможно, Барут перепутал и речь шла о Е. Ю. Раевской, которая действительно ездила вместе с Розенфельд на дачу к Енукидзе. Да и насчет имения допущена явная натяжка – по всем данным, отец Екатерины зарабатывал на жизнь трудом агронома. Более точно ситуацию описывает Буркова:

До приезда в Москву семья Мухановых жила в Самаре, проводя лето в родовом поместье – д[еревне] Мухановке. Так было до ухода из Самары чехов [66] .

66

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 16.

Похоже, воображение Барута превратило летний деревенский дом в родовое имение.

Еще один эпизод из биографии Екатерины Мухановой достоин упоминания. Буркова пишет:

Муханова изучала (и изучает) усиленно персидский язык, чтобы бежать за границу в Персию (беседа ее с Журавлевой).

Этот эпизод подтвердил на допросе брат Мухановой Константин:

Она говорила даже, что готова выйти замуж за любого иностранца – лишь бы выехать за границу. Как я уже показывал, Ек. Муханова являлась сторонницей буржуазного строя. Она не желала мириться с советской действительностью… Она говорила, что в случае, если ей представится возможность выехать за границу, то в СССР она возвращаться не намерена. Это ее заявление относится к 1931 г., когда она высказывала особо сильное желание выехать за пределы СССР… В 1932 г. Ек. Муханова говорила, что намечается ее поездка, для работы в одном из советских учреждений, в Персию (полпредство или торгпредство). В этом вопросе ей протежировал Кизюн. Она усиленно изучала в связи с этим персидский язык. Позднее поездка в Персию расстроилась по неизвестным мне причинам… [67]

67

Там же. Л. 200.

То же самое подтвердил и Барут, отвечая на вопрос следователя о том, не было ли у Мухановой намерения выехать за пределы СССР:

Муханова действительно стремилась уехать за границу и как-то даже заявила, что вышла бы с удовольствием замуж за какого-нибудь иностранца, чтобы таким путем выбраться из СССР. В другом случае, как будто в 1932 г., Муханова глухо рассказала о том, что ей представляется возможность попасть на работу, связанную с выездом за границу. В дальнейшем Муханова к этому вопросу не возвращалась… Я понял Муханову так, что ей предлагают службу в одном из советских учреждениях за границей [68] .

68

Там же. Л. 178.

Сигналом к увольнению Екатерины Мухановой из Правительственной библиотеки стали слухи, а потом и заявление Журавлевой о ее работе в чешской контрразведке. Буркова доносит:

Сама Муханова служила у чехов, Журавлева подозревает работу Мухановой в контрразведке, видимо, имеет какие-то данные, но точно не говорила. При последнем разговоре (28.9.33 г.) Журавлева сказала: “Если документально доказать, что Муханова работала в контрразведке, – ваша ячейка не поверит и ничего не сделает” [69] .

69

Там же. Л. 16.

Чувствуется отчаяние Анны Васильевны, проигравшей в схватке с соперницей. Но Журавлева напрасно сомневалась и отчаивалась – Екатерине все-таки пришлось подать заявление об уходе по собственному желанию и перейти на работу в библиотеку Кинокомбината. Травля Мухановой началась всерьез со статьи в стенгазете с характерным названием “Зоркий глаз”, написанной все той же неутомимой доносчицей Бурковой. Правда, как не совсем внятно утверждала впоследствии Буркова, “статью не поместили. Она была использована в газете, но в искаженном виде. Основное было выпущено. Впоследствии я узнала, что статья не была пропущена по распоряжению Енукидзе”. Но Буркова не унималась: как вспоминал впоследствии С. П. Терихов,

на чистке в конце 33 года… т. Буркова выступила на собрании с указанием на недостаточную борьбу за очищение аппарата от чуждых элементов и как пример привела Муханову. Узнав об этом на следующий день от сотрудников, я спросил у т. Соколовой – какие она сделала выводы из выступлений на чистке и что она может практически предложить в отношении библиотеки, которой касались выступления. Вновь [от Соколовой. – В. К.] последовали обвинения в “клевете”, “склочничестве” и прочем отдельных сотрудников. Мною было предложено, не дожидаясь проверки сообщенных сведений (выступление на чистке само уже является ответственным), уволить Муханову, что и было сделано 21 декабря 1933 г. [70] .

70

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 31.

Надо сказать, что Терихов действительно 27 октября 1933 года направил Паукеру в Оперод ОГПУ анкету Мухановой с просьбой “в возможно короткий срок дать Ваше определенное заключение о возможности работы ее в условиях Кремля, тщательно проверив ее социальное положение в прошлом, так как у нас имеются непроверенные данные, что родители ее имели родовое имение в бывшей Самарской губернии и отец ее добровольно бежал с чехами”. Но результатов проверки, как уже сказано, дожидаться не стал (может быть, потому, что Паукер с проверкой не торопился).