Анатомия зла

Его никто не слушал.

– Когда должны привезти покойного?

Ему не ответили. Опасались нового взрыва истерики Долли.

Взяв Гроссе под руку, Майкл отвел его в сторону.

– Тело Эдмонда не привезут никогда, – глухо прошептал он.

– То есть как!? – На лице доктора отразилось изумление.

– Автокатастрофа. Машина, в которой везли гроб с телом, вылетела под откос и взорвалась.

Гроссе больше не задавал вопросов – от сильного потрясения у людей обычно пропадает дар речи.

– Вместе с телом Эдмонда, – продолжал Майкл, – в машине сгорели их домашний врач, шофер и старый друг Эдмонда, некто Ривенс Оливер.

– Боже милостивый! – пробормотал Гроссе, вознося взгляд к лепным узорам потолка. – Как ты мог такое допустить?

– Мы все в шоке. А бедная Долли близка к помешательству. И никто ничего толком не знает. Предположительно, их машина врезалась в самосвал... или самосвал врезался в них. Мерзавец, по всей вероятности, струсил и скрылся.

Гроссе прислонился к стене, будто ноги отказывались держать его. Достав из кармана носовой платок, он обтер им лицо и ладони.

Майкл умолк, снова превратившись в безмолвное, преисполненное скорби изваяние. Такое же, как все остальные.

Гроссе отыскал глазами Николь. Она стояла подле Долли, одной рукой обнимая подругу за плечи, а в другой сжимя крохотный кружевной платочек. Черное муаровое платье удачно оттеняло матовую белизну хорошенького личика и грациозно изогнутой шеи. В прическе читалась нарочитая небрежность, как если бы непокорные волосы были собраны впопыхах, отчего золотистый локон с неуместной игривостью ниспадал на лоб.

Время от времени Николь подносила к носу кружевной платочек, однако искусно подведенные глаза оставались сухими. Это вовсе не означило, что она не сопереживает горю подруги. Она бы искренне, от души поплакала вместе с ней, но сегодня ей нужно хорошо выглядеть, а потому приходилось стойко держаться. Николь была очаровательно трагична – ну просто готовая модель для жанрового художника, что впрочем не мешало ей из-под опущенных ресниц наблюдать за Гроссе. Улучив момент, он одобрительно улыбнулся ей одними глазами, чего не заметил никто... кроме Клары.

Клара стояла в стороне от остальных, прямая и напряженная, с ничего не выражающей маской на лице, внутренне обратив себя в бесстрастного наблюдателя. Она понимала, что никто из присутствующих не нуждается в ее соболезнованиях, а следовательно не было и нужды утруждать себя фальшивыми эмоциями. Единственное, что ее интересовало, это Гроссе.

Трагедия, разыгравшаяся в этих стенах, была ужасна сама по себе. Но Клара думала не о потерявшей от горя голову вдове и не об окружавших ее людях. Она наблюдала за Гроссе. Его маниакальная целеустремленность к славе и бессмертию, его холодная, расчетливая жестокость, его свободное манипулирование человеческими жизнями – все, что до сих пор озадачивало ее, ставило в тупик, вдруг обрело свое логическое объяснение. Клара не видела никого, кроме своего супруга и возлюбленного, на которого теперь смотрела совсем другими глазами.

С той минуты, как ей открылась страшная правда, она ни о чем другом не могла думать, не могла ни спать, ни есть. Эта самая правда поселилась, казалось, не только в ее мозгу – она, словно лазерный луч, выжигала ее изнутри, обращая все в пустоту.

Шаг за шагом анализируя поступки, поведение, рассуждения Гроссе, его отношение к ней и вообще к людям, она начинала осознавать пугающую истину: Эрих Гроссе – существо, лишенное собственной индивидуальности, самоидентичности. Существо без Души – той невидимой, но всеопределяю-щей субстанции, которую Бог вдыхает в человеческое дитя в момент его естественного рождения. Субстанции, которая делает человека человеком. Клонировать можно материю, но не душу, ибо материи она не принадлежит. А человек без души, даже если он наделен высоким интеллектом и талантами, не может называться человеком. Он всего лишь зверь в облике человека. И этот зверь – ее избранник.

А ведь меня вполне могут занести в Книгу рекордов Гиннеса, или куда там еще, как первую в мире жену суррогатного человека, – вдруг подумалось Кларе. – Какое счастье, что отец умер, не узнав до конца, на ком остановила свой выбор его единственная дочь.

После несостоявшейся панихиды Гроссе, как и обещал, привез Клару к себе домой.

– Айрис, – сказал он застывшей в дверях экономке. – Отныне Клара будет жить здесь, со мной. Надеюсь, вы сумеете найти общий язык в те короткие промежутки времени, что будете вынуждены лицезреть друг друга.

Смерив свою новую хозяйку откровенно враждебным взглядом, экономка выдавила с трудом:

– Добро пожаловать, мэм.

Гримасоподобная улыбка на отчужденно-холодном лице Клары красноречивее всяких слов дала понять ей, что надеждам ее хозяина не суждено сбыться.

– Мы ужасно голодны, Айрис. Покормите нас как можно скорее, – сказал Гроссе, сделав вид, что не заметил этого поединка взглядов. – И еще: Завтрак подадите нам к десяти.

– Почему так поздно, Эрих? – поинтересовалась Клара, когда они остались вдвоем. – Разве мы не идем в клинику?

– Нет. Мы едем за Гроэром.

ГЛАВА 38

Внимательно следя за дорогой, Глоссе время от времени тревожно поглядывает через зеркало на Клару и Гроэра, разместившихся на заднем сидении машины. Лицо Клары не выражает ничего. Глаза и щеки Гроэра пылают.

Он весь – клубок напряженных мускулов, сгусток разноречивых эмоций. Его сердце бешено колотится оттого, что не может вместить в себя столько впечатлений одновременно: Теснота и замкнутость железного салона, дверцы которого захлопнулись за ними как капкан. Звериное урчанье неизвестно где прячущегося мотора. Неизведанная, вселяющая животный страх скорость. Безумная мечта, давно превратившаяся в навязчивую идею, обретшая наконец реальность: его везут в Большой Мир, к Людям!

Он то резко оборачивается назад, бросая ликующий взгляд на ненавистное, навсегда покидаемое им пристанище, то всем существом устремляется вперед – к долгожданному Будущему. Впрочем, вопреки его ожиданиям, ничего сверхестественного снаружи не происходит. Опаленные солнцем рыжие горы, пустынная дорога, да теряющийся в дымке океан. Будто в целом мире они одни.

Зато черноокая женщина, обжигающая, как огонь в камине, сидит рядом. Так близко, что, вертясь от окна к окну, он постоянно задевает ее – то рукой, то коленом, то бедром, отчего внутри у него все сладко замирает.

Оторвав взгляд от монотонных пейзажей, Гроэр бесцеремонно и жадно разглядывает Клару – всю сразу и по частям: длинные нервные пальцы с коротко подстриженными ногтями, облегающая бедра бежевая юбка не закрывает острых коленок. Две перламутровые пуговочки тонкой белой блузки растегнуты на груди. Он устремляет алчущий взгляд в приоткрывшиеся врата, но натыкается лишь на проступающие из-под кожи ключицы и грудину. Заостренный, воинственно выставленный вперед подбородок, выгнутые луком брови – как стража, охраняющая чувственный рот и эти умопомрачительные, неправдоподобно огромные глаза. Нет, настоящий океан не тот, что равнодушно плещется вдали, он в ее глазах – опасных и бездонных, как ночные воды.