Андрей Боголюбский

Пришли также войска Ольговичей, переяславцы с Михалкой и Всеволодом Юрьевичами, племянники Андрея Мстислав и Ярополк Ростиславичи. Масштаб мобилизации сил всех у д княжеств был исключителен. Всех князей было более двадцати^{282}.

Любопытно, что Ростиславичи даже и не думали оборонять Киев: они оставили его открытым. Решив сыграть на расчленении сил противника, они ушли в пригороды Киева: Рюрик сел в Белгороде, а Мстислав с Давидовым полком — в Вышгороде. Сам же Давид поехал в Галич поднимать на помощь Ярослава. Замысел Ростиславичей оправдался. Старший из князей коалиции Святослав Всеволодович черниговский, принявший руководство военными действиями, отрядил группу младших князей — Всеволода Юрьевича и других для осады Вышгорода. Мстислав вывел навстречу свои полки. Всеволод построил своих воинов в обычный трехчленный порядок: сам с дружиной стал в центре, имея по сторонам новгородцев и ростовцев. Мстислав ударил в центр и смял полк Всеволода. В поднявшейся пыли не было видно, где конный, где пеший, где свои и где чужие. Несмотря на ярость сечи, убитых было немного, и к концу дня войска разошлись. Подошедшие вскоре главные силы Андрея обложили город. Начались ежедневные приступы и вылазки, продолжавшиеся девять недель. Осаждающие войска утомились, их пыл охладел. К тому же пришедший к Вышгороду Ярослав луцкий, надеявшийся получить Киев, убедился, что Ольговичи вовсе не собираются уступать город в его пользу, и тут же перешел на сторону Ростиславичей. Предполагают, что затем изменили Андрею и Ольговичи. Это привело в колебание всю огромную армию осаждавших, начали опасаться подхода галицкой помощи и черных клобуков. Ночью, не дождавшись рассвета, полки начали отходить; часть в смятении бросилась вплавь через Днепр, причем многие утонули. Мстислав, увидев неожиданное бегство врагов, преследовал их, захватил обозы и много колодников. На киевский стол Ростиславичи посадили Ярослава Изяславича^{283}.

Но примечательно то, что провал военных предприятий в Новгороде и Вышгороде не освободил север и юг от властной силы Андрея: «он и побежденный оставался победителем», — замечает М. П. Погодин. Новгород, как мы видели, после победы просил Андрея о князе, и туда был послан Георгий Андреевич, приведший сейчас под Вышгород новгородскую рать. Так и одержавшие победу Ростиславичи, когда на киевском столе стали со стремительной быстротой меняться князья, поняв, что без прочной опоры вне Южной Руси им в Киеве не удержаться, обращаются к Андрею с просьбой посадить на киевском столе Романа Ростиславича. Андрей ответил, что он запросил совета братьев Михалки и Всеволода, сидевших на юге. Но ответа братьев ему не пришлось получить: 29 июня 1174 года он был убит заговорщиками в своем Боголюбовском дворце^{284}.

Поучительно сопоставить деятельность Юрия Долгорукого и Андрея; это сравнение резче выявляет то новое, чем выделялся Андрей.

Правление Юрия можно разделить на два этапа: первый — до середины 1130-х годов, характеризуемый бездеятельностью князя во внутренней жизни и внешней политике, и второй — полный нарастающей борьбой за Киев. Провал киевской политики был предрешен отсутствием прочной основы для нее в собственной земле Юрия и слабостью его сил и авторитета.

Иным рисуется характер деятельности Боголюбского. Первая половина его княжения занята устройством Владимирской земли и упрочением ее военно-политического и церковного авторитета. Внешняя же политика раскрывает свое направление лишь в последние годы княжения. Она уже вполне обнаруживает возросшую силу власти владимирского князя и проявляется в ряде решительных, хотя и не всегда удачных, крупных предприятий. Если борьба Юрия за Киев суетлива, мало продумана и похожа скорее на цепь авантюр, нежели на планомерную и заблаговременно подготовленную политику, то удары Андрея концентрированы и наносятся вовремя, обнаруживая определенный стратегический замысел и ясное знание обстановки в Русской земле.

Масштаб операций, для которых к Андрею приводят свои войска от одиннадцати до двадцати князей, был нов и неизменно вызывал удивление летописцев. Андрей не зря был в своем державном авторитете: формирование огромного войска из полков формально независимых от него князей проходило без срывов и в известной степени планомерно. Вспомним, как обрастает по пути своего движения новыми силами войско, идущее под Вышгород, или как быстро организуется рать для похода на Киев в 1168–1169 годах. Нужно предположить наличие и отчетливо действующей посольской службы, которая обеспечивала быструю осведомленность о ходе дел на юге и позволяла передавать приказания Андрея в самые различные края Руси.

Сила Андрея внушала уважение к нему, и в этом смысле он был подлинным «самовластием», подобным королям Запада. Это качество Андрея приобрело гиперболические масштабы в глазах соседних народов. По-видимому, через родственных половецких князей слава о нем проникла в далекую Грузию, здесь его называли «царем» и «Андреем великим». Когда стали искать жениха грузинской царице Тамаре, крупный армянский феодал Амир-Курд-Абул-Асан-Арцруни указал на изгнанного Всеволодом сына Андрея Георгия, скитавшегося в половецкой земле; Абул-Асан сказал: «…Я знаю сына государя Андрея великого, князя русского, которому подневольны 300 русских князей…» По словам грузинского историка Басили, Георгий был «лицо весьма родовитое, сильнее всех царей той страны [Руси]». Позднейший армянский историк Степанос Орбелян (конец XIII века) называет Георгия «сыном русского царя»^{285}.

Но в этом признанном авторитете Андрея было и его слабое место. Войско, составленное из отдельных феодальных дружин и полков, подчинявшихся своим военачальникам, как правило, не заинтересованным, а часто и прямо враждебным тем целям, какие выдвигал Андрей, — такое войско не могло быть стойким. Часть князей шла в походы исключительно под страхом кары Андрея, и как бы значительны ни были его владимиро-суздальские войска, составлявшие ядро таких сводных ратей, они не могли уравновесить сил, дробивших их единство. Кроме того, владимирские полки включали, кроме горожан-«пешцов», значительное количество «воев» — крестьян, равнодушных к делу Андрея. Отсюда малая боеспособность огромной по тем временам армии, осадившей Вышгород или отошедшей из-под Новгорода.

Самые цели этих походов были сомнительны или неприемлемы для огромного большинства их участников. Мысли Андрея далеко опережали XII столетие. Любопытно, что в глазах летописца, рассказывающего о вышгородской осаде, дело Ростиславичей — справедливое: им «помогают» Борис, Глеб и даже Бог. «Святые князья» Борис и Глеб были идеалом братского миролюбия, и потому их упоминание здесь как покровителей Ростиславичей особенно выразительно. Замысел же Андрея — греховен и потому терпит неудачу. Злой иронией звучат комментарии летописца к эпопее вышгородского похода: Андрей попал «в сети многолукавого дьявола, который враждебен христианам; Андрей же князь был такой умник, такой доблестный во всех делах, а погубил свою рассудительность невоздержанием и, распалившись гневом, испустил такие заносчивые слова, — а ведь перед Богом мерзка и постыдна хвала и гордость. Все это было на нас от дьявола, который сеет в нашем сердце хвалу и гордость… Так исполнилось слово апостола Павла, сказавшего… возносящийся смирится, а смиренный вознесется. И так возвратилась вся сила Андрея князя Суздальского: собрал он воедино все земли, и не было счета множеству воинов; пришли они высоко мысля, а смиренными пошли к своим домам…» (перевод)^{286}.

Как бы вторя этой явно пристрастной и враждебной Андрею оценке южного летописца, построил свою знаменитую характеристику Боголюбского В. О. Ключевский. Перечислив его военные неудачи, он объясняет их личными качествами Андрея: «смесью силы с слабостью, власти с капризом»; бесплодные походы «можно было сделать и без Андреева ума»! «Проявив в молодости на юге столько боевой доблести и политической рассудительности, он потом, живя сиднем в своем Боголюбове, наделал немало дурных дел: собирал и посылал большие рати грабить то Киев, то Новгород, раскидывал паутину властолюбивых козней по всей Русской земле из своего темного угла на Клязьме!» Образ действий Боголюбского возбуждал у Ключевского вопрос: «руководился ли он достаточно обдуманными началами ответственного самодержавия или только инстинктами самодурства?..»^{287}. Мы видим теперь, сколь далека от истины эта популярная, но поверхностная оценка.

После поражения под Вышгородом казалось, что феодальная Русь торжествовала окончательную победу. Сам Андрей скоро падет от руки убийц, защищавших старый порядок и «тьму разделения нашего».

Однако Андреем было сделано дело огромной важности. Он показал, что мыслима и осуществима организация единой державной власти, подчиняющей своим политическим планам силы других князей. Он показал, что это возможно только на новой социальной и географической почве. Силы растущего города были впервые сознательно включены Андреем в его созидательную работу. Он развеял старую славу Киева как политического центра Руси. Теперь было ясно, что обладание Киевом — дело слепого случая и комбинации сил, лишенное какой бы то ни было прочности и правомерности. Святослав, обращаясь с просьбой о волости к занявшему в 1174 году киевский стол Ярославу Изяславичу, формулировал свои мысли с неприкрытым цинизмом; «ныне же ты сел еси, право ли, криво ли — надели же мене!..». Андрей в 1169 году разгромил Киев, и после этого имя Киева потеряло всякий моральный и политический авторитет.

«В лице этого князя, — замечает М. Д. Приселков, — мы, несомненно, имели опережающего свое время и современников смелого и крупного деятеля, весьма рано оценившего и упадочность «Русской земли» (то есть Поднепровья. — Н. В.), и растущую мощь Ростово-Суздальского края и решившего, порывая все традиции своего рода и всех русских феодальных княжеств, по-новому поставить соотношение сил и внутри Ростово-Суздальского края, и внутри русских княжеств…»^{288}.

IX. Развязка

Гибель верного помощника, епископа Федора, поражение под Новгородом, позорное отступление огромной рати двадцати князей из-под Вышгорода — все это были удары, расшатывавшие основы могущества Андрея и разрушавшие властный гипноз его силы. Они били и по самому Андрею, ослабляя его железную волю и уверенность в своих поступках. К этим политическим неудачам присоединился трагизм надвигавшегося одиночества. Его сыновья умерли: в 1165 году погиб Изяслав, в 1173 году скончался любимец Андрея, победитель Киева Мстислав; третий сын, Георгий, не мог служить утешением отцу и опорой его планов — он, видимо, не разделял мыслей отца. В 1174 году одновременно умерли два брата Андрея — Святослав, прошедший бледной тенью в жизни Руси и погребенный в суздальском соборе, и Глеб, сидевший в Киеве и, как подозревал Андрей, изведенный коварством Ростиславичей. На юге оставались младшие братья Михалко и Всеволод, которых десять лет назад Андрей изгнал из Владимирской земли. То, что с тех пор оснований доверять им не прибавилось, Михалко показал во время недавних событий на юге, пойдя на мир с Ростиславичами. Кроме того, незадолго до гибели самого Андрея, очевидно, предчувствуя надвигавшуюся катастрофу, ушли за пределы Владимирского княжества многие его ближайшие соратники. Особенно странно, что храбрый воевода Борис Жидиславич оказался в Рязани^{289}.