Ангел в темноте (сборник)

– Баба ў цябе ўрано была, она ж не доiхала ще…

Тихое хныканье стало тихим всхлипыванием, потом послышались быстрые удаляющиеся шажки – Зоська убежала, не закрыв за собой дверь.

Гена, наблюдавший эту сцену с невольной улыбкой, спросил:

– На каком это вы языке с ней говорили – по-украински?

Ольга отрицательно покачала головой и пошла к двери:

– Она из Брестской области. Там что ни деревня, то своя мова. Мешанка, «трасянка» – и польские слова, и русские, и белорусские, и украинские… Все ведь рядом. А вот песни поют – и не слышно, что речь мешаная. Такие там песни красивые, особенно свадебные.

Закрыла дверь, выглянув на всякий случай в коридор – а вдруг стоит где-то недалеко, плачет, как часто бывало, у окна маленький зяблик в красном хала тике? Нет, побежала в палату к подружкам. По не счастью…

– Я там, когда училась в институте, практику проходила. И после Чернобыля работала в Ивановском районе, там река Ясельда протекает, приток Припяти.

Оба молчали, задумавшись, – каждый о своем.

Потом, коротко взглянув на Гену, как будто оценив, стоит ли ему доверить чужую беду, Ольга Николаевна произнесла:

– Зосю мы вылечить не можем, поддерживаем только. Она у нас по полгода лежит. Не знаю, как в школу пойдет – ей ведь шесть уже исполнилось весной. А за границей ей могли бы помочь, но…

Гена понимающе кивнул – теперь он этот вопрос изучил обстоятельно.

Ольга продолжила:

– К сожалению, ее очередь не скоро подойдет. И я просто Бога молю о чуде…

Гена спросил осторожно:

– Семья… неблагополучная?

Ольга даже руками всплеснула возмущенно:

– Да почему же сразу неблагополучная? Обычная семья. Живут в деревне, у родителей еще двое детей, постарше. К счастью, они здоровы. Каждую копейку берегут, собирают Зоське на операцию…

Гена взъерошил по привычке волосы:

– Я ведь и раньше в газетах часто видел – просят помочь, публикуют счета. Все думал: надо перечислить, а потом как-то все не до того. Еще и подумаешь – что мои деньги, капля в море. А вот теперь…

Ольга покачала головой:

– А как же – и у Зоськи есть свой счет.

Гена с надеждой взглянул на врача:

– И что? Поступают деньги?

Ольга, с грустной улыбкой ответила:

– Без комментариев, как говорят в голливудских фильмах.

Гена невольно улыбнулся:

– А вы любите голливудские фильмы?

Ольга, неожиданно открыто улыбнувшись после этого грустного разговора, подтвердила:

– Люблю! Особенно мелодрамы – у них почти всегда счастливый конец.

* * *

Заглянув на следующее утро в палату Маринки и увидев ее спящей, Ольга хотела уйти, но голос девочки остановил ее:

– Ольга Николаевна, не уходите.

Ольга подошла ближе.

– Температуру измерим? – спросила Марина.

Ольга Николаевна отрицательно покачала головой:

– Тебе же недавно Ирина Сергеевна мерила. Вроде, нормально пока, в пределах допустимого… Ты же, наверное, сама чувствуешь, что полегче?

Ольге очень хотелось спросить ее о вчерашней встрече с отцом, но она не решилась. Но все равно Маринка опередила ее:

– Ольга Николаевна, помните, вы разрешили задавать мне любые вопросы, кроме?

– Конечно, помню, – поспешно кивнула Ольга.

– У меня есть один вопрос, но он… взрослый, – Марина села поудобнее, а руки скрестила на груди.

Поза получилась неожиданно напряженная и почему-то властная, ни дать ни взять – прокурор при исполнении! Ольга Николаевна почувствовала даже какой-то трепет: о чем спросит-то?

– Интересно, интересно… в смысле – его задают только взрослым, или его вообще не стоит задавать?

Маринка с сомнением посмотрела на Ольгу и все же спросила:

– Ольга Николаевна, почему вы развелись с Наташиным папой?

Ольга поняла, что изменилась в лице, не смогла совладать с собой: она ожидала всего, чего угодно, но только не этого. Неужели девочка чувствует, что в отношениях родителей намечается кризис? Может быть, хочет подстраховаться, набраться опыта «выхода из кризисных ситуаций»? Нет, не похоже.

Ну что? Выразить недоумение? Намекнуть на бестактность и неуместность подобных вопросов? Спросить, ей в тон: «А это имеет отношение к чему бы то ни было?» И все – доверия больше не будет. А оно еще так им понадобится…

Ладно, о чем бы дитя ни спрашивало, лишь бы не… И все-таки чувство некоторого комизма ее собственного положения взяло верх, она улыбнулась и сказала:

– Хорошо, раз обещала, отвечу. Мы не сошлись характерами.

Маринка кинула на нее обиженный взгляд и замкнулась.

Ольга, понимая, что обидела девочку, осторожно проговорила:

– Я догадываюсь, Марина, что ты спросила не просто из любопытства, но почему все-таки?

Марина ничего не ответила, испытующе глядя на Ольгу. Ольга, пожав плечами, нерешительно продолжила:

– У нас… возникли разногласия по разным вопросам. Нет, серьезные глаза Маринки не дадут отвертеться, и Ольга продолжила, слегка иронично:

– Ну, например, я встаю очень рано, а он может спать до полудня, потому что спать ложится в полночь. Я люблю бисквитный торт, а он – песочный, и цвета нам всегда нравились разные…

Потом коротко взглянула на девчонку и уже совершенно серьезно закончила:

– Я носила белый халат, от меня и дома всегда пахло больницей, я часто дежурила по ночам, а ему, как оказалось, больше нравились черные кружева, французские духи и… свобода выбора.

Сделала паузу, а потом, совсем как взрослую подругу, попросила:

– А теперь объясни мне, зачем тебе это нужно было знать.

Маринка долго собиралась с мыслями и выдала, наконец:

– Я догадывалась. Он просто не любил вашу работу.

Ольга улыбнулась одними губами, а Маринка, заметив эту кривоватую улыбку, абсолютно уверенно заявила:

– Он вас просто ревновал, да! А вы ведь свою работу не поменяете, правда? Вот ему и пришлось уйти. Но, я думаю, он вас любит, очень любит.

Ольга встала, какое-то время смотрела на Маринку, склонив голову. Все понятно. Она хотела убедиться, что работа для нее, Ольги, важнее всего. Вот и убедилась таким простым способом. Не клятву же Гиппократа, в самом деле, с нее заново брать? Бедная, маленькая Маринка, еще и постаралась утешить: «он вас любит».