Ангелы не умирают

Пока ещё медленно.

Я почувствовал, как ледяные пальчики Катрин крепче сжали мою правую руку:

– Так ты это серьёзно насчёт терракта? – выдохнула она.

– Куда уж серьёзней?

– Но откуда ты…

– Я это вижу. Чувствую. Не знаю откуда, просто… просто это так.

– Но теракт? Откуда ты о нём знаешь?

Она меня теперь в подрывной деятельности подозревать станет.

– Катрин, людям нужно было как-то объяснить необходимость убраться оттуда. Я ляпнул первое, что пришло в голову…

Я судорожно пытался придумать, что делать. Судя по моим ощущениям, добраться до безопасного места мы не успевали.

Внизу, в ста футах под нами была ледяная вода. При ударе с такой высоты в ледяную воду выплыть шансов у людей нет. У них просто займётся дыхание и дальше кто угодно камнем пойдёт под воду, если только спасатели не будут поблизости.

А с чего бы им быть?

Хотя, судя по мельтешению огней, по звуку сирены спасатели уже спешили на помощь несчастным, застрявшим в воздушной ловушке.

Как я сам не догадался позвонить в 911? Правда, потом бы пришлось объясняться и оправдываться, но это могло бы спасти кому-то жизнь.

– Быстрее! Быстрее! – поторапливал я девушек.

Обеих-то мне точно не вытащить. Чтобы держаться на воде, нужна хотя бы одна свободная рука.

Мередит побежала первой, лавируя между машинами, поставленными почти впритык одна к другой. Иногда промежуток между ними был чуть шире, что позволяло передвигаться быстрее, иногда приходилось буквально протискиваться.

Ужасный звук раздался в третий раз.

«Как в театре, после третьего звонка», – промелькнула шальная мысль.

И начался ад.

Я… я правда не хочу это вспоминать.

Когда я видел картину мысленно, они ужасали. Но в реальности видеть, как огромное количество людей, пытаясь спастись, предпринимает отчаянные попытки, изначально обречённые на поражение хуже, чем просто страшно. Тогда слово «трагедия» обретает подлинное своё значение.

Как всегда, как бывает в минуту Х все маски с людей были сорваны. Кто-то спасался сам, готовый идти по трупам. Кто-то до последнего пытался спасти близких, протягивая руку помощи даже незнакомым людям.

К слову сказать, последних, сохранявших человеческое лицо было больше. Люди сбивались в нечто маленьких стаек, пытаясь прорваться к спасению.

Вместе со всеми мы то бежали, то скользили, то пытались удержаться за металлические перила моста.

Потом, когда металлические опоры рухнули и ветер засвистел в ушах, защищая от стуков и криков. В носу стоял запах гари.

Потом всё смыла вода.

Я изо всех сил старался не выпускать рук Мередит и Катрин. Прилагал все усилия к тому, чтобы не потерять сознание.

Нам повезло. Будь мы в роковой момент чуть ближе к берегу, мы разбились бы, чуть дальше – скорее всего выплыть удалось бы вряд ли. А так нас подхватили спасательные шлюпки, как только головы показались над водой.

Я не могу вспомнить кого из девушек подняли первой. Кажется, Мередит.

Она, как и я, была в сознании и дрожала, когда полицейский набрасывал на плечи теплое одеяло.

На самом деле оно не грело. Я чувствовал тот же холод, что, казалось, навечно поселяется в каждой клеточке тела и его никаким одеялом не изгнать.

– Вы в порядке, сэр?

Я даже не сразу понял, что усатый полицейский обращается ко мне.

– Вот, выпейте, станет легче.

В закрытой пластикой чашке он протягивал мне суррогат, который в Макдональдсе продают под видом кофе. Важно то, что он был горячим.

Я взял его в руки, не рискуя подносить ко рту. Если начну сейчас захлёбываться кровью меня точно с миром не отпустят – начнут лечить. И, боюсь, слишком много сюрпризов ждёт в моём организме современную медицину. Лучше не рисковать.

Катрин была бледная до синевы, и не приходила в себя, хотя я мог поклясться, никаких повреждений у неё не было.

Глядя снизу-вверх на остов того, что несколькими часами раньше было мостом, на отблески пламени, бросающие оранжевые всполохи на небо и дробящееся отражения пожара в воде, я не мог не думать о бренности всего живого.

И о том, что совсем не знаю жизни.

Мы, Элленджайты, привыкли смотреть на людей свысока, как человек порой смотрит на собаку. Он может даже очень её любить, но при этом она всё равно остаётся для него всего лишь собакой – партнёрство, далёкое от равенства. Сама хрупкость человеческой жизни впервые предстала передо мной в таком ракурсе. И мне этот ракурс не нравился.

Потому что я, такой весь из себя умный, красивый, богатый, сексуальный, аристократичный и многое другое в превосходной степени ничего, мать его, не мог сделать для того, чтобы спасти эти жизни.

В час Х я был перед лицом испытаний такой же овцой, хаотично мечущейся в поисках спасения, как и любой другой, в моём видении не такой красивый, умный и сексуальный.

Я был бессилен что-либо изменить. Трясущимися руками кое-как удалось выхватить у смерти всего две жизни.

А перед глазами мелькало столько лиц! Женщина в красной куртке, отчаянно кричавшая, что ей нужно домой, к дочке, что у них кроме друг друга никого нет. Муж и жена в летах, около шестидесяти лет, оба кругленькие, как поросята, но с добрыми лицами. Они не смогли протиснуться ближе к берегу через ряд машин.

Им обоим было страшно. И по лицам видно, до какой степени хотели жить.

А отец с двумя детьми. Удалось ли ему девочку со смешными косичками?

Я ничего не мог для них сделать. Почти ничего. Может быть моё предупреждение и дало какой-то шанс, но этого мало в игре с такими ставками.

– Эй, парнишка. Ты в порядке? – похлопал меня по плечу всё тот же полицейский с усами, что предлагал кофе.

– Похоже у него шок, – предположила женщина в бело-синей униформе.

Наверное, врач. Или медсестра.

– Со мной не всё в порядке. Но шока у меня нет, – отрезал я, всучив полицейскому в руки обратно бесполезный для меня кофе.

Я думал, мы выбрались из Ада, но на самом деле он поджидал нас и на берегу.

Раненные, их было так много.

– Боже мой! – произнесла Мередит, глядя огромными от ужаса глазами на сотню людей, лежащих на носилках, а кто-то и просто на земле.

С реки подвозили ещё людей, кого удалось выловить из воды. Не всем повезло так, как нам. Летящие вниз балки автомобили дробили конечности, головы, вонзались в тела.