Ангелы не умирают

Ту, которую держал в своей Ливиан она отнимать и не думала.

– С учетом обстоятельств и расцветки хламиды, в которую тебя впихнули, лучше выглядеть нельзя, – заверил он её.

– Это ту меня сейчас успокоить пытаешься? Или критику на дизайн больничных рубашек наводишь?

– Просто констатирую факт. Жара у тебя нет. И простуды не предвидится. Просто переохлаждение. И его бы могло не быть, если бы сразу в одеяло укуталась. Чего ты, конечно же, не сделала?

– Конечно. Я всего лишь вымокла. А там знаешь, сколько людей пострадало.

– Всего лишь вымокла в ледяной воде при температуре около нуля. Ну, да. Конечно, всего лишь. Ну и какой прок был от твоего самопожертвования?

– Большой. Я вообще-то на третьем курсе медицинского университета учусь, и успеваемость у меня не из худших. Я клятву спасать людям жизнь давала.

– Рискуя собственной?

Голос Ливиана звучал мягко. Судя по тону, он не подтрунивал, не насмехался, не то, чтобы одобрял или не одобрял – просто спрашивал.

– В том числе. Это часть выбранной мной профессии. Мой долг.

– За который заплатишь затяжным насморком, – усмешка в голосе Ливиана была такой же теплой, как его ладонь.

Она грела душу так же, как его рука согревала руку Мередит.

Мередит затихла.

Она понимала, что молодой человек, сидящий рядом с ней, он тёмный. И, наверное, опасный. Но рядом с ним отчего-то чувствовала себя уютно, как у горящего камина.

– Значит, ты в порядке?

– Да. Всё хорошо.

– Я бы не был в этом так уверен, Мери. Есть раны, которые чувствуешь не сразу. Поначалу ощущения такие, словно бы и нет никаких повреждений, зато потом становится резко хуже. Смерть, проходящая рядом, всегда накладывает свой след.

– Я отбивалась, как могла. Можешь мне поверить. И вообще, я не хочу говорить о смерти. И о болезнях.

– Странная позиция для будущего врача.

– Не странная. Если, видя чужие страдания, начинаешь хандрить и кукситься, с таким настроением ты не себе, ни пациенту помочь не сможешь.

– Не стану спорить, доктор. Вам виднее, – пожал плечами Ливиан, склоняя темноволосую голову.

Мередит вдруг сникла. Ей пришла в голову неприятная догадка.

– Ты сказал, что пришёл не ко мне, а к врачу.

– Так и было.

Мягкая теплая усмешка ушла их голоса. Он стал тусклым и серым.

– Ты болен?

В ответ раздался тихий вздох:

– Тебе обязательно задавать такие вопросы?

– Я задаю те вопросы, ответы на которые меня волнуют.

– Тебя волнует моё самочувствие? – теперь голос Ливиана набряк чем-то опасным и тёмным, обещающим негу и поцелуи.

Но это совсем не вязалось с ночнушкой нелепой расцветки и настежь распахнутой в коридор больничной дверью.

К тому же женское чутьё подсказывало Мередит, что Ливиан умышленно не причин ей ни вреда, не боли. Она не могла сказать, откуда взялось в ней этой знание.

Тогда, когда она приходила к нему домой, он мог быть опасен, но что-то поменялось, неуловимо, но неизменно.

Он перейдёт только ту черту, которую она сама разрешит ему перейти.

– Ты со мной заигрываешь?

– Нет. Мне просто приятно твоё внимание. И то, что тебя волнует моё самочувствие, тоже приятно. Может быть самой тебе и холодно, зато в твоём присутствии на душе теплеет.

– Приятно это слышать, – пробормотала смущённая и одновременно польщенная Мередит. – А если ты ответишь на мой вопрос, мне будет ещё приятнее.

– А вот это вряд ли.

Ливиан поднялся и пересел на кровать, опустившись рядом с Мередит. Его рука по-хозяйски обняла за плечо, прижимая к себе.

– Что ты делаешь?

– Не знаю. Ты выглядишь такой маленькой и потерянной в этом холодном, стерильном пространстве, что так и хочется тебя отогреть. Да не дёргайся ты так. Ничего я тебе не сделаю.

Мередит тихо рассмеялась:

– Осталось только решить, меня это успокаивает или огорчает?

Теперь, когда свет падал наискось хищные, немного резкие черты лица с твердыми, в полумраке кажущимися тёмными, губами было прекрасно видно.

Ливиан повернул голову. Глаза его блеснули кошачьим огнём, часто пугающим в полумраке.

Он был таким тёплым. И таким близким. Мередит тянуло к нему с такой силой, будто тело её было железным, а тело Ливиано стало магнитом.

Рука коснулась слегка запавшей худой щеки. В отличие от ладоней, которые были сухими и теплыми, кожа на лице была горячей.

Перехватив её руку, Ливиан навис над ней, заставив Мередит упасть на подушку. Он смотрел на неё словно не решаясь подчиниться овладевшему им импульсу.

– Поцелуй меня, – попросила она сама.

Сердце колотилось быстро и сладко. И только чуть-чуть испуганно. А вдруг отодвинется, уйдёт, растворится в длинных больничных переходах, а она останется одна?

Но Ливиан не отодвинулся. Мередит почувствовала, как его пальцы сжимают её плечи, лаская их медленными круговыми движениями.

Она смотрела в его глаза, светлые, настороженные, как у хищника. В остром взгляде таились голод и печаль.

Хорошо, что в палате было почти темно. Будь тут чуть больше света, так легко испугаться того, что таится в глубине серых глаз. Будто под толстой коркой льда, по которой осторожно делаешь за шагом шаг, видишь тень чего-то опасного. Оно надёжно запертого, но оно там, ты точно это знаешь.

Зверь на поводке? Лава, булькающая на дне жерла вулкана?

Между этой угрозой и Мередит стоят лишь воля и разум Ливиана. Достаточная ли эта гарантия безопасности?

Ливиан, вредный мальчишка, который в детстве ломал куклы Мередит с противной усмешкой. Ломал и заставлял на это глядеть.

Было мучительно жалко оторванных голов, поломанных пластмассовых рук и ног, но желание играть с ним перевешивало для Мередит сожаление.

Правда, он всё равно не играл. А когда, разъярённая, она, вцепившись ему в руку, укусила до крови, только смеялся.

– В детстве ты ломал мои куклы, – жалобно выдохнула Мередит, блаженно прикрывая глаза под лёгкими ласками.

Руки Ливиана почти невесомо скользили по её рукам, гладили шею, волосы.

– Что? – не сразу понял он о чём она говорит.

– Ты ломал мои куклы. Тебе нравилось смотреть, как я плачу.

– Нет, – покачал головой Ливиан. – Мне не нравилось, как ты плачешь. Но ещё меньше мне нравилось общество девочки, что навязывал человек, которого я тогда считал своим отцом. Я тебя и доводил, чтобы ты от меня отстала. Но ты стойко жертвовала игрушками.