Ангелы опустошения. Книга 1

Около полуночи я так пристально выглядывал в темное окно что мне везде начали мерещиться пожары и вблизи тоже, целых три в самом Ручье Молнии, фосфоресцируюшие оранжевые елеразличимые вертикали призрачного пламени которые вспыхивают и гаснут в моих роящихся наэлектрифицированных глазницах — Буря продолжает их убаюкивать проносясь где-то в пустоте и вновь ударяясь о мою гору, поэтому в конце концов я засыпаю — Просыпаюсь под стук дождя, серо, с надеждой серебристых дыр в небесах к югу от меня — там на 177°16 где я видел большой пожар теперь вижу странную бурую заплату среди всеобщих заснеженных скал показывающую где пожар бушевал и плевался во всенощном дожде — Вокруг Молнии и Коричного никаких признаков вчерашних пожаров-призраков — Туман сочится, дождь падает, день захватывающ и волнующ и наконец в полдень я чувствую грубую белую зиму Севера мчащуюся ветром с Хозомина, ощущение Снега в воздухе, железно-серые и стально-голубые везде скалы — "Ух, ну она дала!" ору я без передыха моя посуду после хорошего после восхитительного завтрака из блинчиков с черным кофе.

Дни идут — не могут остаться — Я не осознаю

Я думаю это пока обвожу кружочком 15 августа в календаре и смотрю, уже 11:30 на часах а значит день наполовину кончился — Мокрой тряпкой на дворе я стираю летнюю пыль со своих загубленных башмаков, и хожу и думаю — Дверная петля уборной разболталась, труба сбита набекрень, мне придется ждать еще целый месяц чтобы порядочно вымыться, а мне плевать — Возвращается дождь, все пожары растратят свой порох — Во сне мне снится что я оспаривал какое-то желание жены Коди Эвелин касательно их дочери, на какой-то солнечной барже с домиком в солнечном Фриско, и она одаряет меня мерзейшим взглядом в истории ненависти и посылает мне электрический разряд который волной шока сотрясает мне все нутро но я полон решимости не бояться ее и держусь за свои соображения и продолжаю спокойно говорить не вылезая из кресла — Это та же самая баржа где моя мать развлекала Адмиралов в одном старом сне — Бедная Эвелин, она слышит как я соглашаюсь с Коди что было глупо с ее стороны отдавать единственный торшер епископу, над немытыми тарелками сердце у нее колотится — Бедные человеческие сердца колотятся везде.

29

В тот дождливый день, согласно обещанию которое я дал себе в память о чудесном рисе по-китайски который Джарри приготовил в апреле для нас в хижине долины Милл-Вэлли, я сделал на горячей печке сумасшедший китайский кисло-сладкий соус, состоящий из зелени репы, кислой капусты, меда, патоки, красного винного уксуса, свекольного маринада, соусного концентрата (очень темного и горького) и пока он закипает на плите а котелок с рисом застявляет крышку плясать я расхаживаю по двору и говорю "Китайська обед всигда осень холосо!" и вспоминаю с налету своего отца и Чина Ли в Лоуэлле, вижу краснокирпичную стену за стеклями кабинок ресторана, душистый дождь, дождь красного кирпича и китайских обедов на Сан-Франциско через одинокие дожди равнин и гор, вспоминаю плащи и улыбающиеся зубы, это обширное неизбежное видение с бедной обманутой рукой — тумана — тротуаров, или же города, сигарного дыма и уплаты у стойки, того как Китайские Повара всегда зачерпывают круглый черпак риса который подается вам прямо в кабинку вместе с теми безумно ароматными — "Китайська обед всигда осень холосо" — и я вижу поколения дождя, поколения белого риса, поколения краснокирпичных стен со старомодными красными неоновыми вывесками мигающими на них как теплый компост пламени кирпичной пыли, ах сладкий неописуемый зеленеющий рай бледных попугайчиков и тявкающих дворняжек и старых Дзэнских Психов с посохами, и фламинго Катая, которых видишь на изумительных Минских Вазах и других более скучных династий — Рис, дымящийся, запах его так богат и лесист, вид его так же чист как несущиеся облака озерной долины в такой же денек как вот этот день китайська обеда когда ветер подталкивает их струиться и роиться над позициями молодых елей, к грубой мокрой скале -

30

Мне снятся женщины, женщины в узеньких трусиках и небрежном неглиже, одна сидит рядом со мной и застенчиво убирает мою вялую руку со своего места на мягком валике плоти но даже тогда я не делаю ни малейшего усилия так или иначе рука остается там, остальные женщины и даже тетушки наблюдают — Наступает миг когда эта жуткая заносчивая стерва которая была моей женою отходит от меня в туалет, высокомерно, говоря что-то гадкое, я смотрю на ее стройный зад — я регулярный придурок в бледных домах порабощенный похотью к женщинам которые меня ненавидят, они разлатывают свою продажную плоть по всем диванам, это все один мясной котел — все это безумие, мне следует отречься и выдать им всем по первое число и рвануть дальше по чистым рельсам — Я просыпаюсь радостным оттого что спасен в глухомани гор — За этот горбатый валик плоти с сочной дыркой я бы просидел вечности ужаса в серых комнатах освещенных серым солнцем, с фараонами и алиментщиками, у дверей а за ними тюрьма? — Это кровоточащая комедь — Великие Мудрые Стадии жалостного понимания что характеризует Величайшую Религию ускользают от меня когда дело доходит до гаремов — Гарем-скарем, это все уже на небесах — благослови их все их блеющие сердца — Некоторые агнцы женского полу, у некоторых ангелов крылья женщин, все это в конце концов матери и простите мне мою сардонию — извините меня за мою течку.

(Хо хо хо)

31

22 августа такая смешная дата в моей жизни, то был (на протяжении нескольких лет) кульминационный (почему-то) день в который проводились самые мои крупные гандикапы и дерби в Торфе которые я проводил ребенком в Лоуэлле, скаковые мраморные шарики — К тому же это был августпрохладный конец лета, когда деревья звездных ночей шелестели с особым богатством за моим открытым окном с летней рамой и когда береговой песок становился прохладным на ощупь и маленькие раковинки поблескивали в нем и поперек лунного лика проносилась Тень Доктора Сакса — Ипподром Могикан-Спрингз был особым кондовым туманным скаковым кругом на западе Массачусеттса с более дешевыми призами и пожилыми завсегдатаями и жокеями и выдержанными лошадьми и конюхами из Восточного Техаса и Вайоминга и старого Арканзаса — Весной там проводились Могиканские Дерби обычно для кляч-трехлеток, но большой Августовский Гандикап был поистине народным событием на которое стекалось самое лучшее общество Бостона и Нью-Йорка и вот тогда-то Ах когда лето кончалось, у результатов скачек, у имени победителя, появлялся осенний аромат словно аромат яблок уже собранных в корзины Долины и аромат сидра и трагической конечности, а солнце заходит за старые конюшни Могикана последним теплым вечером и вот луна уже светит печальноликая сквозь первые железные и массированные концентраты Осенней тучи и скоро станет холодно и все сделано -

Пацанячьи сны, и весь этот мир не более чем один большой сон сделанный из вновь разбуженного материала (чтобы вскоре пробудиться еще раз) — Что может быть прекраснее -

Чтобы завершить, увенчать и драматизировать мое 22 августа, именно того числа, в день когда в 1944 году был освобожден Париж, меня выпустиди из тюрьмы на 10 часов чтобы я смог жениться на своей первой жене жарким нью-йоркским полднем в окрестностях Чэмберс-Стрит, вместе со свидетелем-детективом с револьвером в кобуре — как далек этот крик от грустно-задумчивого Ти Пуссе с его головными болями, его аккуратно заполненными формами для Могикан-Спрингз, его невинной комнаткой, до заматеревшего злого на вид моряка на буксире у полицейского который женится в кабинете у судьи (поскольку районный прокурор посчитал что невеста беременна) — Далекий крик, я так деградировал по уровню в то время, в тот август месяц, мой отец даже не желал со мною разговаривать, не говоря уже о том чтобы брать меня под залог — Нынче августовская луна сияет сквозь драные новые тучи которые не августпрохладны а августхолодны, и Осень в самом внешнем виде елей когда они вырисовываются на фоне далеко-нижнего озера в послесумеречье, небо все снежно-серебристое и ледяное и дышит туманом мороза, это скоро закончится — Осень в Долине Скатит, но как же мне забыть еще более безумную Осень в Долине Мерримак где она бывало хлестала серебряную стонавшую луну слюнями холодного тумана, пахла садами, и дегтярными крышами чернильно-ночных цветов которые пахли так же богато как и ладан, древесный дым, дым листвы, речной дождь запах холода в твоих штанишках до колен, запах отворяемых дверей, двери в Лето открылись и впустили ненадолго ликующую осень с ее яблочной улыбочкой, а за нею ковыляет старая искристая зима — Невообразимая потаенность закоулков между домами в Лоуэлле в первые Осенние ночи, как будто амини падали подле сестер там — Индейцы в зевах дерев, индейцы в подошвах земли, индейцы в корнях деревьев, индейцы в глиноземе, индейцы там — Что-то стрелой проносится мимо, не птица — Шлепки каноэ, озеро в лунном свете, волк на холме, цветок утрата — Поленница, амбар, лошадь, коновязь, изгородь, мальчик, земля — масляная лампа, кухня, ферма, яблоки, груши, дома с привидениями, сосны, ветер, полночь, старые одеяла, чердак, пыль — Изгородь, трава, ствол дерева, тропинка, старые увядшие цветы, старая кукурузная шелуха, луна, расцвеченные сгустки облаков, огни, магазины, дорога, ноги, башмаки, голоса, витрины лавок, двери открываются и закрываются, одежда, жар, конфетка, озноб, восторг, тайна -

32

Насколько я вижу и насколько меня это касается, эта так называемая Лесная Служба не более чем фасад, с одной стороны смутная Тоталитарная правительственная попытка ограничить использование леса людьми, говоря им что нельзя разбивать лагерь тут или ссать там, что незаконно делать вот это а разрешается делать вон то, в Незапамятной Глухомани Дао и в Золотом Веке и в Тысячелетиях Человека — во-вторых это фасад для лесодобывающих интересов, чистые результаты всего этого таковы, что Косметическая Бумага Скотта и подобные ей компании валят эти леса за годом год при «содействии» Лесной Службы которая так гордо хвастается количеством погонных футов доски на весь Лес (как будто я владею хоть дюймом этой доски хоть не могу здесь ни поссать ни палатку поставить) результат, чистый, таков что люди по всему миру подтирают себе зад прекрасными деревьями — Что же касается молнии и пожаров, кто, какая американская личность теряет, когда сгорает лес, и что по этому поводу делала сама Природа миллион лет до сегодняшнего дня? — И в таком вот настроении я лежу на своей койке лунной ночью на животе и созерцаю бездонный ужас мира, с этого наихудшего из всех мест в мире, набор улиц Ричмонд-Хилла за Ямайка-Авеню сразу на северо-запад от Ричмондхиллского Центра я полагаю куда как-то жарким летним вечером когда Ма (1953) навещала Нин на юге я шел как вдруг поскольку был совершенно подавлен чуть ли не до степени подавленности той прогулки которая у меня была ночью перед тем как умер мой отец, и будучи в тех улицах однажды зимней ночью я позвонил Мадлен Уотсон чтоб назначить ей свиданье и узнать не выйдет ли она за меня замуж, какой-то приступ безумия которым я подвержен, я на самом деле "безумец бродяга и ангел" — осознавая что на земле нет места где бы этот бездонный ужас мог быть рассеян (Мадлен удивилась, испугалась, сказала что у нее есть постоянный парень, должно быть до сих пор недоумевает все эти годы спустя зачем я позвонил или что это со мной такое было) (или может быть тайно меня любит) (мне только что было видение ее лица в постели рядом со мной, те трагические прекрасные темные итальянские черты ее лица столь изборождаемого слезами, столь целовабельного, крепкого, милого, как я думаю) — думая если бы я даже жил в Нью-Йорке, бездонный ужас бледнолицых рябых телевизионных актеров на шведских буфетах в узких серебристых галстучках и полнейшая гнетушесть всех продуваемых ветром квартир Риверсайд-Драйва и Восьмидесятых улиц где они всегда живут или холодной январской зари на Пятой Авеню с помойными баками аккуратно выровненными перед мусоросжигателями во дворе, холодная безнадежная фактически злобно настроенная роза в небесах над когтистыми деревьями Центрального Парка, нет места отдохнуть или согреться потому что не миллионер а если б даже и был им то всем было бы плевать — Бездонный ужас луны освещающей Озеро Росс, елей которые не могут тебе помочь — Бездонный ужас Мехико в соснах больничной территории и индейских детишек за рыночными прилавками работающих допоздна в субботу вечером ужасно поздно — Бездонный ужас Лоуэлла с цыганами в пустых лавчонках на Миддлсекс-Стрит и безнадега простершаяся над ними до центральной железнодорожной линии «Би-энд-Эм» разрезанная Принстон-Бульваром где деревья которым наплевать на тебя растут у реки безучастности — Бездонный ужас Фриско, улиц Норт-Бича туманным утром в понедельник и равнодушных итальянцев покупающих сигары на углу или просто глазеющих по сторонам или пожилых негров-параноиков которые думают что ты их оскорбляешь или даже свихнувшихся интеллектуалов принимающих тебя за агента ФБР и сторонящихся тебя на страшнейшем ветру — белые дома с большими пустыми окнами, телефоны лицемеров — Бездонный ужас Северной Каролины, краснокирпичных переулочков после кино зимней ночью, крохотных городков Юга в январе — фу, в июне — Джун Эванс умершая в иронии прожив на виду у всех, права, ее неведомая могилка щерится мне в лунном свете говоря что все правильно, правильно проклято, правильно избавлено — Бездонный ужас Китайского квартала на рассвете когда с лязгом захлопываются крышки мусорных баков а ты проходишь пьяный и тебе отвратительно и стыдно — Бездонный ужас повсюду, я почти могу вообразить себе Париж, Пужадисты мочатся с набережной — Печальное понимание вот что означает состраданье — Я отказываюсь от попытки быть счастливым. Все равно все это дискриминация, оцениваешь это и обесцениваешь то и поднимаешься и опускаешься но если б ты был как пустота то лишь неподвижно смотрел бы в пространство и в том пространстве хоть и видел бы высокомерных людей в их любимых разнообразных выставочных мехах и доспехах фыркающих и надувшихся на лавках того же самого парома везущего всех нас на другой берег но все равно смотрел бы в пространство ибо форма есть пустота, а пустота есть форма — О золотая вечность, эти жеманные самодовольные олухи в твоем проявлении вещей, возьми их и поработи своею истиной которая навечно истинна навсегда — прости мне мои человеческие промашки — я мыслю следовательно умираю — я мыслю следовательно рождаюсь — позволь мне быть неподвижным как пустота — Как счастливый ребенок заблудившийся в неожиданной грезе и когда дружок обращается к нему он не слышит, дружок пихает его он не шевелится; в конце концов видя чистоту и истинность его транса дружок лишь наблюдает в изумлении — никогда не сможешь снова стать таким чистым, и выпрыгиваешь из таких трансов со счастливым блеском любви, побывав во сне ангелом.

33

Легкий базар по радио между наблюдателями однажды утром вызывает смех и воспоминание — чистый ранний солнечный свет, 7 утра, и слышишь такое: "30 десять-восемь на сегодня. 30 слышимость хорошая." В смысле станция номер 30 вышла на сегодня в эфир. Затем: — "32 тоже десять-восемь на сегодня," сразу же вслед за нею. Затем: — "34, десять-восемь." Затем: — "33, десять-семь на десять минут." (Не будет в эфире десять минут.) "Добрый день, мужики."

А сказано таким ярким ранним утренним искаженным помехами голосом студентиков из колледжа, я вижу их выходящими из общаг по утрам в сентябре в их свежих кашмировых свитерах и со свежими книжками они идут по росистым газонам и перебрасываются шутками просто так, их жемчужные зубы и нетронутые одежды и гладкие волосы, вы бы решили что молодежь это именно такие вот жаворонки и не бывает нигде на свете никаких неопрятных бородатых парней ворчащих в бревенчатых хижинах и таскающих воду с напыщенными комментариями — нет, одни лишь свежие милые молодые люди чьи отцы зубные врачи и преуспевающие профессора отошедшие от дел они шагают широкими шагами легко и радостно по девственным лужайкам к интересным темным полкам университетских библиотек — о черт кому какое дело, когда я сам был таким студентиком то спал до 3 пополудни и установил новый рекорд Колумбии по пропуску занятий за один семестр и мне до сих пор не дают покоя сны об этом где я в конце концов забываю что это были за занятия и кто преподаватели а вместо этого шатаюсь отрешенно будто турист какой среди руин Колизея или Пирамиды Луны среди громадных 100-футовых в высоту разбомбленных заброшенных зданий с привидениями которые слишком изысканны и слишком призрачны чтобы в них могли проводиться занятия — Ну что ж, маленьким альпийским елочкам в 7 утра нет дела до таких вещей, они лишь выделяют росу.

34

Октябрь всегда замечательное время для меня (стучу по дереву), вот почему я всегда болтаю о нем так много — Октябрь 1954 года был диким и спокойным, я помню старый кукурузный початок который начал курить в тот месяц (живя в Ричмонд-Хилле с Ма) засиживаясь ночами допоздна сочиняя одну из своих тщательных прозаических (намеренно прозаических) попыток очертить Лоуэлл во всей его целостности, заваривая себе кофе с молоком полуночами с горячим молоком и Нескафе, наконец совершив поездку автобусом в Лоуэлл, со своей пахучей трубкой, как прогуливался по тем призрачным улицам рождения и детства раздувая ее, жуя красные крепкие макинтошевские яблоки, одетый в свою японскую рубашку из шотландки с белыми и темно-коричневыми и темно-оранжевыми узорами, под светлосиним пиджаком, в своих белых башмаках (черная каучуковая подошва) заставляя всех по-сибирски унылых обитателей Сентервилля таращиться на меня отчего я соображал что то что в Нью-Йорке было обычным нарядом в Лоуэлле выглядело ослепительно и даже женственно, хотя мои штаны были просто унылыми старыми коричневыми вельветками — Да, коричневые вельветовые штаны и румяные яблоки, и моя кукурузная трубка и большой кисет с табаком засунутый в карман, тогда еще не затягиваясь а просто раздувая, гуляя и пиная листву засыпавшую доверху канавы как прежде как я бы делал в четыре года, октябрь в Лоуэлле, и те изумительные ночи в гостинице на Скид-Роу (гостиница Депо-Чемберс возле старого депо) с моим завершенным буддистским или скорее вновьпробужденным пониманием этого сна этого мира — славный октябрь, закончившийся поездкой обратно в Нью-Йорк сквозь лиственные городишки с белыми колокольнями и старой сухой бурой новоанглийской землей и молодыми сочными студенточками из колледжей перед автобусом, приехав на Манхэттен в 10 вечера на сверкающий Бродвей я покупаю пинту дешевого вина (портвейн) и иду пешком и пью и пою (присасываясь к горлышку на стройках 52-й Улицы и в парадных) пока на Третьей Авеню мимо кого я прохожу по тротуару как не мимо Эстеллы старой моей страсти с целой компанией народу среди которых ее новый муж Харви Маркер (автор Нагих и Обреченных) поэтому я просто даже не смотрю а ниже по улице сворачиваю как только сворачивают они, любопытные взглядики, а я подрубаюсь по дикости нью-йоркских улиц, думая: "Мрачный старый Лоуэлл, хорошо что мы из него уехали, взгляни как народ в Нью-Йорке как бы непрерывно карнавалит и праздничает и у них Субботняя Ночь веселья — что еще делать в этой безнадежной пустоте?" И я шагаю в Гринвич-Виллидж и вхожу в бар (хеповый кошак) Монмартр уже клевый и заказываю пива в тусклом свете набравшихся негров-интеллектуалов и хипстеров и торчков и музыкантов (Аллен Игер) а рядом со мною негритянский пацан в берете который говорит мне "Что ты делаешь?"

"Я величайший в Америке писатель."

"Я величайший в Америке джазовый пианист," говорит он, и мы жмем прут другу руки, выпиваем за это, и на пианино он выколачивает мне странные новые аккорды, сумасшедшие атональные новые аккорды, к старым джазовым мелодиям — Малыш Эл официант объявляет его великим — Снаружи октябрьская ночь в Манхэттене и на оптовых рынках на набережной стоят бочки и в них грузчиками оставлены гореть костры возле которых я останавливаюсь и грею руки и прикладываюсь раз два раза к бутылочке и слышу бвууум пароходов в проливе и задираю голову и там, те же самые звезды что и над Лоуэллом, октябрь, нежный и любящий и печальный, и весь он рано или поздно увяжется в совершенный букет любви я думаю и я поднесу его Татхагате Господу моему, Богу, со словами "Господи Ты возликовал — и славен будь за то что показал мне как Ты это сделал — Господи теперь я готов к большему — и на сей раз я не стану хныкать — На сей раз я сохраню свой разум ясным касательно того факта что он суть Твои Пустые Формы."

…Этот мир, осязаемая мысль о Боге…

35

До самой этой бури с молнией которая была сухой, разряды били в сухой лес, только потом пошел дождь немного пригасивший пожары, те стали вспыхивать по всей этой дикой местности — Один на Бейкер-Ривер посылает большую тучу мутного дыма вниз по Малому Ребровому Ручью прямо подо мной заставляя меня ошибочно предположить что горит там но они вычисляют в каком направлении идут долины и куда относит дым — Потом, во время бури с молнией за Пиком Скагит к востоку от себя я видел красное зарево, затем пропало четыре дня спустя с самолета засекли выгоревший акр но то в основном сухостой от которого эта дымка в Ручье Три Дурня — По потом настает большой пожар на Громовом Ручье который мне видно в 22 милях к югу как он вздымает дым из-за Рубинового Хребта — Сильный юго-западный ветер раздувает его от двухакрового пожара в 3 до неистового восемнадцатиакрового в 5, радио обезумело, мой мягкий районный управляющий Джин О'Хара не прекращает вздыхать по радио при поступлении каждой новой сводки — В Беллингэме снаряжают восемь парашютистов чтоб они подлетели и высадились на крутой хребет — Наши собственные скагитовские команды перемещаются с Большого Бобра на озеро, лодкой, и долгой горной тропой к большому дыму — Стоит солнечный день с сильным ветром и самой маленькой влажностью за весь год — Этот пожар как впечатлительный Пэт Гартон на Кратере поначалу ошибочно посчитал будто бы находится ближе к нему чем на самом деле, около перевала Ухающей Совы, но иезуит Нед Гауди на Сауэрдау презрительно усмехаясь подтверждает вместе с самолетом точное местоположение значит это «его» пожар — эти парни будучи лесниками-карьеристами весьма религиозно ревнивы по части «его» и «моих» пожаров, как будто — "Джин ты там?" спрашивает Говард на Наблюдательной Горе, передавая информацию от десятника скагитской команды который стоит у самой кромки пожара со своей рацией а его люди просто смотрят на глубокую неприступную осыпь где тот бушует — "почти перпендикулярный — Э-э 4, он говорит что вы могли бы спуститься с вершины, там возможно понадобятся веревки а он не смог собрать то что вам нужно…" — "Окей," вздыхает О'Хара, "скажи ему чтобы ждал — 33 ответьте 4" — «33» — "МакКарти уже вылетел из аэропорта?" (МакКарти и Инспектор Лесничества большая шишка совершают облет пожара), 33 должен вызвать аэропорт и узнать — "Единица ответьте 33" — повторяет четыре раза — "Снова четверка, я кажется не могу пробиться в аэропорт" — "Окей, спасибо" — Но выясняется что МакКарти в своем беллингэмском кабинете или дома, очевидно ему это до лампочки пока поскольку пожар не его — Вздыхающий О'Хара, милейший человек, ни единого грубого слова (в отличие от начальственного хладноглазого Герке), думаю если мне доведется обнаружить в этот критический час пожар то придется предварять свое извещение вот таким "Очень не хочется наваливать на тебя лишние хлопоты…" Тем временем природа невинно сгорает, всего навсего природа сжигающая природу — Сам я сижу и ем свой обед из крафтовской лапши с сыром и пью крепкий черный кофе и наблюдаю за дымом в 22 милях отсюда и слушаю радио — Осталось только три недели и снимаюсь в Мексику — В шесть часов солнце жарит по-прежнему но сильный ветер и ко мне подкрадывается самолет, вызывает меня: "Мы сейчас скинем тебе батареи," я выхожу и машу им, они машут в ответ как Линдберг в своем моноплане и разворачиваются и пролетают над моим хребтом сбрасывая дивный узелок с небес который выхлестывает джутовый парашют и плывет плывет далеко мимо цели (сильный ветер) и пока я слежу за ним взглядом затаив дыхание вижу как он собирается перевалить за самую хребтину и вниз в 1000-футовую Горловину Молнии но великодушная елочка цепляет стропы и тяжелый узелок повисает на стене утеса — Я надеваю пустой рюкзак помыв посуду и спускаюсь вниз, нахожу посылочку, очень тяжелую, кладу ее в рюкзак, обрезая стропы и ленты и потея и скользя по гальке, и со скатанным парашютом под мышкой скорбно карабкаюсь обратно на хребтину к моей милой маленькой хижине — через две минуты пот мой высыхает и все сделано — Я гляжу на дальние пожары в дальних горах и вижу маленькие воображаемые цветочки зрения о которых говорится в Сурангама-Сутре из которой я знаю что все это эфемерный сон ощущения — Что земной пользы знать это? Что земной пользы в чем бы то ни было?