Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

С трудом отвлекшись от сопереживания судьбе размазанного йогурта, я покрутил в ладонях свой чайный стакан.

— Есть два билета на закрытый показ. «Пляж-2» называется. Говорят, в главной роли такой симпатичный молодой актёр, ну и девушка ему под стать, красоты неописуемой. Спецэффекты, живые дельфины, участвующие в подводных съёмках.

— А что и такие будут?

— Да. Поэтому лучше быть в купальнике, для большего сопереживания происходящему на экране.

Мы ещё поболтали, пока я расправлялся с десертом. Пару раз меня пытался проткнуть вилкой проходящий мимо Али, но я был ловок и во второй раз покусительства измазал его нос талым шоколадом с поверхности пирожного.

— Смотри-ка, ревнует, — заметила Оксанка.

— Да? А я думал, воздух хочет из меня выпустить.

Я встретил девушку через час под каменной аркой, той самой, которая знаменовала собой въезд в Кемер. Впоследствии я, сплагиатив, нарёк эту арку триумфальной, как невольную свидетельницу благоволения фортуны к вашему покорному слуге. Этот наблюдательный пост, скрывающий меня в сумрачной тени, был в достаточной близости, чтобы я мог успеть налюбоваться на походку девушки и на неё саму, идущую ко мне навстречу, и на достаточном удалении от блок-поста верблюжьих сынов, чтобы они не видели каким образом и кем нарушается второе правило. Оксану эта игра в прятки интриговала и даже заводила. Осознание того, что своими действиями нарушаешь некий запрет, обычно будоражит сознание преемственниц Евы и усиливает их чувственность. Обладательница изумительных глаз, на дне которых при желании можно было бы найти целые экипажи затонувших пловцов, не являлась исключением.

Мы отправились по темнеющей дорожке, которую я уже исследовал текущим днём. При свете солнца всё выглядело иначе, просто и ясно. Сейчас же таинственность господствовала в каждой тени. Темень и мрак, скрывающиеся в придорожных кустах, наводили на мысли о тайных убежищах фольклорных существ. Шумящая листва деревьев в неясных очертаниях то-ли грозилась, то ли ластилась приобнять. Мы шли по щербатой земле, разбитой следами автопокрышек, негромко переговариваясь, вовлечённые в атмосферу мягкого волшебного вечера, изредка касаясь руками друг друга, и эти редкие прикосновения, словно оголённая проводка, пробуждали чувства сильнее, нежели сплетённые объятья.

Внезапно изнутри одного двора раздался цепной скрежет, что-то с силой бухнуло о металлические створки глухого забора, и раздался полный неподдельной злости и звериной ярости лай, принадлежащий огромному косматому зверю, величиной, наверное, с доброго, вернее злого, точнее доброго-но-злого, осла. Может ли быть такой животный парадокс среди вьючных животных, я не успел обмыслить, поскольку напуганная девушка прильнула ко мне. Я ощутил дрожь молодого, полного силы и жизни, девичьего тела, длинные волосы сладким ароматом свежести мазнули мне по лицу. «Спасибо, пёсик», — мысленно поблагодарил я дворового пса за близость, сплотившую нас на миг в единое целое. В первобытное существо, наполовину состоящее из страха, на вторую часть — само готовое зарычать и дать отпор.

— Ты что, Оксан, это же той-терьер. У него там микрофон и усилитель звука, — вдыхая запах девушки, прошептал я. Хотя поначалу и сам вздрогнул от неожиданности.

— Да, а ворота трясутся, оттого, что он на кикбоксинг ходил, — поддержала девушка шутку, но от меня пока не отстранялась.

— Ну не совсем на кикбоксинг. Скорее на тойский бокс, специально для игрушечных терьеров разработанный в боевой стиль.

— Это которому в той-ланде обучают?

— Ага. Там ещё знаменитый той-ский массаж делают.

Псина продолжала надрываться. Такой шанс надо использовать.

— А я знаю, как его усмирить, — шепнул я.

Дальний свет от домашнего очага, просачиваясь через зашторенные окна, пересекал двор и забор, оставляя росчерки туманного тепла на лице Оксаны, превратив глаза в тёмные омуты.

— Как?

Вместо ответа я использовал приём, старый как мир, пользовавшийся заслуженной популярностью ещё во времена героев Эллады и аргонавтики. Прильнул к её устам, ощутив вкус клубничной сладости. Девушка сильнее поддалась мне навстречу, и где-то внутри началось разгораться пламя первого восстания Спартака. Чуть смущённые, мы продолжили путь, уже скрепив пылкий союз касанием ладоней.

Квакали лягушки, неизвестно как оказавшиеся в такой близости от моря. Опять же — вездесущие южные цикады создавали природный умиротворяющий фон, словно аудио-релаксация. Лунное небо, как это заведено на романтических свиданиях, было щедро усыпано звёздами, выпавшими из галактического лукошка. Неведомый сеятель продолжил свой труд на морских волнах, отчего море издалека серебрилось в ночном свете.

Спустились вниз по дюнам, местами проросшим колкой травой. Если здесь и водились змеи, то виду они не подавали, предпочитая держаться подальше от двух безумных людей, прыгающих в темноте по песку, размахивая сандалиями. Справа от нас мягко светился широкими окнами, наполовину съеденными жалюзи, двухэтажный дом, похожий на ночной бар в стадии крепкого сна. Длинная коса пляжа, темнея, уходила вдаль, превращая тот участок, на котором мы находились, в полуостров с сиплорокочущим, подобно джазовой диве, морем.

Оно, мерно накатываясь на берег, дышало, как непостижимое инопланетное творение, как живой непередаваемо масштабный организм. Это дыхание, чуть различимое днём, ночью набирает мифическую силу, играя на волынке души. Некоторое время мы молча внимали этой величайшей сокровенной музыке, идущей, казалось бы, с дальних неведомых стран, с берегов древней Африки — прародительнице первых людей, с затонувшей Лемурии, от исчезнувших в забытьи континентов, надёжно сокрытых от людских глаз мегатоннами воды. В голове рождались очертания сюрреалистичных параноидальных картин, с околобиблейскими не доступными пониманию разумом сюжетами, не уступающие полотнам гениальных живописцев.

Отдав дань потустороннему, мы огляделись. Недалеко белели, словно кости морских животных, выброшенные на берег, пластиковые рёбра лежаков. Я отколол один из них от группы, колёсиками прочертив во влажном песке колею. Сложив на него одежду, отправились во вселенную дельфинов. Море оказалось тёплое. Обволакивало по-матерински нежно, поддерживая на плаву уступчивыми ладонями. Мы плыли черепашьим брасом, рисуя круги на воде, шёпотом делясь восхищением от ночного заплыва. Я перевернулся на спину, дав воде прильнуть к ушам. Бездонный купол неба вверху, многомерный, со звёздами, будто лежащими перед глазами, только протяни руку и можно их собрать, и будто пропасть под тобой, маяча вторым космосом за спиной, создавали ощущение полёта в плавно-покачивающейся невесомости. Вместе с ним инстинктивный животный страх, что что-то неведомое из глубин может взметнуться, обхватить, и утащить в пропасть, незримую для звёзд, обостряло пьянящее чувство опасности. Море что-то нашептывало загадочным голосом исполинов-китов, дружески обнимая тёплым покрывалом.

Наполненные эйфорией свободной ночной вселенной два человека стояли на пустынном берегу, как в день рождения мира. Чтобы согреться, я завернул Оксану в полотенце и прижал к себе. Она зашевелившись, высвободилась и прижалась ко мне. Влажная солёная кожа, ощущаемая будто собственная, от которой шли потоки жгучего наиприятнейшего тепла. Слипшиеся перевитыми жгутами волосы, холодящие грудь капельками воды, устремляющейся в наэлектризованный просвет между телами. Согревающее дыхание из прохладных губ, в роковой близости от меня и живые загадочные глаза, устремлённые чуть ниже моих — всё это привело ко второму восстанию Спартака, уже не стеснённому обстоятельствами вроде плотных джинс… Время потерялось в сладкой пелене морских и не совсем морских стонов…

С трудом приходя в себя, собирая по крупицам остатки разума после слияния с природой и друг с другом, мы стали собираться в обратный путь. Под аркой, в дозавтрашних объятьях и жарких поцелуях, время снова кануло в лету. Пробуждающиеся петухи, напомнили мне, что скоро начнётся новый жаркий солнечный день, и видение мягкой подушки неотвязно носилось перед внутренним взором…

В номере, когда я туда проник, приглушённо работал телевизор, мерцая искусственным неживым светом. Топчан Марио был пуст, курд ночевал у брата. Мустафа, свернувшись в причудливой позе распятого рестлера, слабо пошевелился.