Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Вежливо отделаться бывает совсем не просто. Попытки притворяться геем, импотентом или и тем и другим одновременно не дают результата, ведь вы неоднократно были замечены в порочащих связях с юными соперницами, горяченькими штучками, о чём свидетельствуют фотки на телефоне, на которые предлагается взглянуть или сейчас или в номере, где вас ждёт приведение смесителя в рабочее состояние. Действенный метод, это всегда иметь при себе склянку с чесночным рассолом или снадобье, которая зовётся «мымасура» и быть начеку. Как только вы завидели приближающуюся даму с такими смесительными намерениями, надо мгновенно нанести снадобье на подмышечную область. Вы спасены. Перехватив пальчиками крылья носа, охотница удаляется восвояси, теряя к вам всякий интерес.

Главное не забыть ополоснуться, прежде чем вы столкнётесь с другими людьми, иначе избежать вновь подмоченной репутации и прилепленных прозвищ с именами не самых чистоплотных животных не удастся.

Особая немногочисленная группа женщин — воображалы — femina musipusi. Приезжают со спонсорами характерного вида, произошедших даже не от обезьян, а от морских свинок, но именуемые пупсами, заями, котями, лапулями. Иногда прихватывают с собой и подруг, с того же поля, на котором выросли сами до ягодного состояния. По отелю и даже по пляжу передвигаются исключительно в мини-стрингах и на шпильках, в зависимости от возраста демонстрируя или нет признаки целлюлита, и обвешенные всеми бриллиантово-жемчужными регалиями от заи, количество которых после каждого выхода в город неуклонно пополняется. Некоторые из них уже начинают сдавать позиции, покрываясь шрамами косметических операций, увядать, но всё равно норовят влезть во всё самое короткое, миниминистое, готовое треснуть в ожидаемых местах, вызывая собачий рефлекс Павлова у официантов. В море или бассейне не плавают, а лишь окунаются, из риска замочить и разрушить двухчасовую укладку или подпортить обильный макияж, которого боятся даже пляжные мухи, привычные ко всему. При передвижении используют профессиональную походку древнейшей профессии, что создаёт некоторые трудности шпилькам на мокрой гальке и даже приводит к конфузам, когда при оскальзывании натянутое бельё всё-таки трескает. Слава богу, опасности не представляют, так как с высоты шпилек не замечают смертных людей.

Ну и конечно семейство кумушек. В нём насчитывается около 10 разных видов. Это отряды: лежебоких болтушек, всёедящих толстушек, изморяневылазящих, непробудноспящих и мозговыносящих, наподобие тех кумушек с Ростова, про которых я уже упоминал.

Большая их часть прибывала из посёлков городского типа, которые ещё не успели электрифицировать и даже снабдить сканвордами. Поэтому им многое было в новинку.

Некоторые, глядя с лежаков снизу вверх, никак не могли понять, что загорелый парень, сложённый как молодой греческий бог, спрыгнувший с мраморного постамента, от них хочет.

— Валь, глянь, что за диво такое?

— Сама не разберу, Никифоровна. Тебе что, милок? Мы ведь по-твоему не бачим, не разумеем.

— Да, ты нам жестами покажи, — и одна из кумушек начинала крутить перед собой толстыми сарделичными пальцами, демонстрируя, как именно надо жестикулировать.

— Да вы что, бабоньки, я же свой — русский.

— Смотрикась. Не унимается. Всё лопочет что-то, Валь. Может кушать хочет? На вот, милок, яблоко погрызи.

— Да, спасибо, сами скушаете. Пойдёмте на зарядочку сходим, разомнёмся, жирок посгоняем.

— Смотри ка, как речь ихняя басурманская на нашу похожа.

— Да, а что говорит, Валь?

— Приглашает куда-то.

— Аа, с этим надо поосторожнее. Он наверное из этих, как там их… айфоний.

— Не, айфоний это мой внучок купил. В Москву уехал, Петенька наш, на минаджора учится. Я говорит, бабушка, минаджором буду. А этот — альфонсий, про них передача была телевизионная, с Андрюшенькой, дай ему бог здоровья, Малаховым. Втираются, говорят, в доверие к видным женщинам постарше и пенсию выманивают.

— Вот какой же, зараза. Пенсию у бабулек хочет выманить. А так и не скажешь. Вроде порядочный человек, разве что полуголый.

— Во-во. Эти альфонсии так и действуют, в передаче показывали. Оголяются, и ну давай к почтенным видным женщинам приставать.

— Ну вы даёте, какой альфонсий? Русский я, так вас по путям растак. Из Архангельска. Работаю здесь.

— Смотрикась Никифоровна, альфонсий по-нашему научился ругаться. Прям как твой дед после рюмашки.

— А заливает то как. Говорит русский он. А? Вы посмотрите, люди добрые! Тьфу ты, чёрт смуглый.

— Он, Валь, наверное доллар хочет. За доллар то он и американцем назовётся.

— Не давай ему, Никифоровна, денег. Вот так они пенсию и вымогают, окаянные. А ну иди отсюда, басурманин.

Заслышав шум, ко мне обычно подходил Рома.

— А, Йога-жога, оставь этих ядрён-матрён. Я с утра на них час, ёксель-моксель, угрохал. Дурные какие-то, мозг меньше, чем у попугаев, медузьи потроха.

Йога-жога — это было моё официальное пляжное прозвище, данное мне Романом, когда он впервые увидел, как я, с его точки зрения, издеваюсь над бедными женщинами. Обычно он прибавлял: «А Йога-жога идёт. Эй, Йога-жога, опять женщин в узлы вязать будешь, два дня потом не распутать, лаваш мне в печень. Эй, Йога-жога, научи меня позе полуглобуса или что у вас там ещё есть, ёксель-моксель».

— Смотрикась, Никифоровна, а этот, второй-то бандит, как бранится. Ну вылитый твой, Иваныч, когда на опохмел просит.

— А ну уходите, ироды проклетущие. Нет у нас денег, — опять давай жестикулировать одна из бабенций.

— Тьфу ты, полоумные, пахлава мне в мозг, — подтверждал своё мнение Рома и я невольно с ним соглашался.

Позже я натыкался на них возле барной стойки, где разыгрывалось целое представление к вящему удовольствию публики, на свою радость оказавшуюся поблизости.

— Слышь, милок, кваску налей, — обращалась одна из бабулек в забавном чепчике, поверх химических рыжих кудрей, украшенном вышитыми цветами.

Ахмет разводил руками, перечисляя ассортиментов напитков:

— Кола, фанта, севен-ап, вада — давай, можна.

— Что лопочет, Валь, не пойму. Квасок у вас есть?

— Квас. Понимаешь, нет? Из хлеба. Хле-ба, — по слогам произносила чепчиковое чудо, как будто от этого Ахмету становилось понятнее.

— Понимаешь, — повторял он послушно, — Хлеба бурда капут. Хлеба ин ресторан. Бурда — кола, фанта, вада — хочишь, тавай. Карашо?

— Не, Валюш, не понимает. Ну, а компотик есть? Ком-по-тик, — дальше в ход шла плодово-ягодная пантомима. Пальцами изображалась развесистая клюква, горсть смородины, демонстрировалось уже частично покусанное яблоко из сумки.

Бармен разводил руками.

— Йок. Сок нету. Сок ин ресторан, — и в третий раз перечислял ассортимент имеющегося в баре.

— Вот ведь ирод, мучит тётку. Хоть умирай от жажды. Что совсем ничего нет, милок? Ну посмотри, может есть квасок. Или простокваша может. Про-сто-ква-ша из молока. Молоко то я не люблю, а вот простоквашки можно.

— Йок. Водка можна. Джин-тоник давай, харошо? — решался сменить тактику отчаявшийся Ахмет.

— Валюш, водку проклятущий налить хочет. Споить — свести бабушек в могилу.

Остальные туристы уже вовсю веселились, давая советы Ахмету налить им ракию, выдав за березовый сок.

— Алекс, Алекс, бурда. Tell them, please, no juice here, — звал на выручку бармен.

— Здесь сока нет, — подходил я к матрёнам со спины, не подозревая, что это те самые кумушки с пляжа, — только газировка и вода. Может водички?