Аномальная зона

– Да вы что! – в ужасе всплеснул руками Студейкин. – Неужто всё это, – указал он на опутанный колючей проволокой забор за окном, – всерьёз?

– Всерьёз и надолго, – подтвердил Олекс. – Эта шарага со сталинских времён сохранилась. Как – точно не знаю, но догадываюсь. Видимо, благодаря строжайшему режиму секретности и твердолобости вохры, чекистов здешних, непоколебимо верящих в то, что они уже в третьем поколении выполняют сверхважное задание партии и правительства.

– И что… вырваться отсюда нельзя?

– Даже думать над этим не советую, – серьёзно сказал завхоз. – Уж в чём в чём, а в тюремном деле эти ребята – профессионалы. У них комар через основные заграждения не пролетит незамеченным. На моей памяти пара – тройка побегов была – с рабочих объектов за территорией лагеря. Так они побегушников за сутки поймали, пристрелили и за ноги вниз головой на обозрение всех зеков повесили. Да и, как говорят потомственные уркаганы, бежать отсюда некуда. Летом болота непроходимые. Зимой – морозы лютые, снега. В худой одежонке, без харчей и ночи не продержишься. Так что одна надежда на то, что рано или поздно эту богадельню власти российские обнаружат, прихлопнут и нас амнистируют… – Олекс задумался, а потом предупредил: – И вот ещё что: ни с кем здесь не откровенничайте. Мы, зеки то есть, все друг на друга стучим. Жизнь заставляет. Но одно дело тебя за мелочёвку сдадут – ну, там лабораторного кролика слопал или из спиртовки чуть-чуть отхлебнул, это нормально, в крайнем случае получишь плюху от надзирателя. А вот если побег замыслишь – точно в забой пойдёшь. Шахта, где золото добывают, – место самое страшное. Оттуда никто не возвращается. Даже вперёд ногами. Там, под землёй, и хоронят…

Студейкин отодвинул опустошённую миску, едва справившись с желанием вылизать её дно, икнул сыто и благодарно.

– Спасибо, Станислав Петрович. Удивительно, как быстро в таких условиях в нас гаснет всё человеческое… Отзывчивость, доброта… – Александр Яковлевич растроганно шмыгнул носом и принялся заполошно поправлять очки, чтобы собеседник не разглядел его слёз. – А вы… вы такой человек…

– Обыкновенный, – пожал плечами завхоз. – Сейчас дам вам тряпку, ведро. Полы хорошенько везде продраете – до вечера ещё далеко. Справитесь – получите от меня щепоть махры на закрутку. Нет – подзатыльник и лишение вечерней пайки. Уж извиняйте, порядок есть порядок. В зоне добреньких не бывает. Каждый зек свою выгоду ищет.

– Да что вы! Я справлюсь! – с энтузиазмом вскочил Студейкин. – Я так вам полы вымою – заблестят!

4

Режим секретности в лаборатории соблюдался железно. Утром работников из числа спецконтингента – всего человек сорок, как прикинул Александр Яковлевич, – забирали из жилого барака, тактично именовавшегося здесь общежитием, два хмурых надзирателя и, сверяя номера заключённых по фанерной дощечке, разводили по лабораторным блокам. Там подневольных работников в пятом блоке А, где трудился Студейкин, и ещё троих молчаливых зеков, у входа встречал внутренний надзиратель. Он впускал их в помещение и, гремя ключами, разводил по кабинетам, запирая за их спинами дверь на замок. До конца дня покидать рабочее место запрещалось. Обед, а иногда, по особому распоряжению, и ужин заключённым приносили прямо в лабораторию. Чтобы выйти по нужде, следовало постучать в дверь и, дождавшись всё того же надзирателя, прошествовать с ним во двор, где на задах, между высокими елями, притулилась будочка нужника. Свободно перемещаться по лаборатории могли лишь несколько вольнонаёмных сотрудников во главе с Дьяковым. Он ходил, демонстративно вертя в руках массивный универсальный ключ, подходящий ко всем замкам, и напоминал тем самым врача психиатрической клиники, где все двери, как известно, тоже постоянно держатся на запоре.

Поэтому Студейкин и через несколько дней имел весьма смутное представление о том, в чём заключался смысл его деятельности. В кабинете, где у него был просторный лабораторный стол, с ним соседствовала только одна сотрудница из вольняшек – дама весьма преклонных лет, с копной тронутых сединой кудрей, выбивавшихся непокорно из-под белого чепчика, и с неизменной папироской «Беломор» в сухих, явно незнакомых с помадой губах.

При первом знакомстве она остро глянула поверх очков на вошедшего и поинтересовалась деловито:

– Новенький? Осуждённый или по вольному найму? Хотя что это я… Какой нынче дурак придёт сюда добровольно…

– А раньше что, приходили? – в свою очередь уставился на неё линзами очков Александр Яковлевич.

– Представьте себе! Я, например! – с вызовом отозвалась дама. А потом спросила с надеждой: – Сигареткой не угостите?

Студейкин с сожалением пожал плечами:

– Не курю…

– Ну-ну, – разочарованно кивнула соседка, протянула ему сухую, чистую ладошку с жёлтыми отметинами никотина на пальцах: – Давайте знакомиться. Я – Изольда Валерьевна Извекова. Погоняло у здешней братвы – Старуха Извергиль. Почти по Горькому. Кандидат биологических наук. Собрала материал на три докторских диссертации, но не защитилась. Режим секретности, – указала она на толстые тюремные решётки на окнах, – гостайна и прочее… А то бы быть мне Нобелевским лауреатом, не меньше!

– Вот как? – удивился Александр Яковлевич. – Неужто в этом забытом богом месте такие… разработки ведутся?

Старуха Извергиль гордо вскинула голову:

– Вы даже не представляете себе, насколько серьёзные! Мир содрогнётся, если узнает… Но! – подняла она со значением тонкий указательный пальчик, – как сказал поэт, нам не до ордена, была бы Родина… А вы здесь какими судьбами? – переключилась она на Студейкина.

Тот не сразу нашёлся с ответом. Всё произошедшее с ним за последние три-четыре недели – ничтожный, в общем-то, срок – было настолько невероятным, что с трудом укладывалось в голове. Ещё несколько дней назад он, как истинный естествоиспытатель, брёл по тайге, и тающие его силы поддерживала жажда познания, стремление во что бы то ни стало отыскать реликтового гоминоида, который, он абсолютно уверен был в этом, скрывается в здешних лесах. Потом он увидел йети – воочию, как лицезрел сейчас Изольду Валерьевну, но вместо счастья первооткрывателя, как бы в насмешку, испытал невиданные ранее унижения и позор…

– Снежного человека искал, – вздохнул Александр Яковлевич.

– Нашли? – усмехнулась Старуха Извергиль.

– Вы знаете – нашёл! – грустно подтвердил журналист. – Мировая, можно сказать, сенсация… А я вот здесь, за решеткой, без права переписки. В то время как учёные на всех континентах спорят до хрипоты, существует ли на самом деле йети, – он бродил в окрестностях лагеря, неинтересный здесь никому!

– Ну почему же неинтересный, – пожала плечами дама. – Его наверняка ищут. Опергруппы с собаками. Да только, как правило, не находят. Наши рабсилы ребята послушные, но и прятаться мастера. Уже несколько раз с территории лагеря удирали, и ни разу вохре их задержать не удалось. Ну, ничего. Побродят в тайге, жрать захотят и назад возвращаются. И этот… когда, вы говорите, снежного человека встретили?

– Э-э… неделю примерно назад, – поражённый услышанным, пробормотал Студейкин.

– Ну, значит, скоро заявится. Рабсил – скотина домашняя, далеко от двора не уйдёт…

Александр Яковлевич всё никак не мог осмыслить услышанное.

– Так вы… вы знаете о существовании снежного человека?

Старуха Извергиль вытряхнула из пачки очередную беломорину, смяв особым образом гильзу, сунула папиросу в рот, прикурила от огонька горевшей перед ней спиртовки. Пыхнув дымком, прищурившись, посмотрела на собеседника:

– А вы, мил человек, думаете, мы здесь чем столько лет занимаемся? Только ваш снежный человек – миф, эфемерность, фантазия. А наш гоминоид, или рабсил, – вполне живой. Это новый, по сути, вид человекообразных существ, выведенных искусственным путём. И вам – как вас по батюшке? – ах, да, Александр Яковлевич, очень повезло. Гоняясь за призрачным объектом, плодом воображения разных пьяниц, неврастеников и сумасшедших, вы помимо своей воли стали участником грандиозного эксперимента, который уже более шестидесяти лет осуществляется нашей лабораторией. И ваше имя, я уверена, если вы перестанете ныть и зацикливаться на своём подневольном положении узника, по прошествии времени будет вписано золотыми буквами в историю нового человечества!

– Ух ты… – только и смог выдавить из себя вконец обескураженный журналист.

5

Потянулись томительные, однообразные дни. Не понимая общего смысла работы, не будучи вследствие этого нацеленным на конечный результат, Студейкин тем не менее добросовестно выполнял всё порученное ему Старухой Извергиль.

Для начала она повела его в виварий и собственноручно отобрала два десятка белых мышей, поместив их в мелкоячеистую клетку. В задачу Александра Яковлевича входило взвесить каждого грызуна на весах, причём с точностью до сотых долей грамма, затем ввести особям по одной десятой миллилитра сыворотки из пробирки без этикетки. Все этапы своих действий Студейкин обязан был строго фиксировать в лабораторном журнале.