Аномальная зона

Студейкин зачарованно переходил следом за Извергиль от одного жутковатого экспоната к другому, всё более убеждаясь, что встреченный им на болоте реликтовый гоминоид таковым, судя по всему, не являлся. Это была сбежавшая из лаборатории особь, выведенная искусственным путём. А значит, прощай, мировая сенсация! Снежного человека отыскать так и не удалось. Однако… разве увиденное в здешнем музее, если удастся придать эти разработки гласности, не произведут фурор в научном сообществе?! Это вам не клонированная овечка Долли!

– И всё-таки я не очень понял про вирусы, – заметил Александр Яковлевич. – Причём здесь они и эти, – не без содрогания кивнул он в сторону очередного звероподобного экспоната за два метра ростом, – чудовища?

– Величие профессора Чадова как раз и заключается в том, что он задолго до официального открытия генов научился направленно воздействовать на них, вызывая необходимые мутации. Генетические мутации постоянно происходят в природе. Это естественный процесс, вполне вписывающийся в теорию Дарвина. Ведь бабочка, обитающая, например, в капусте, вовсе не целенаправленно, волевым усилием, меняет цвет своих крыльев на зеленоватый оттенок, маскируясь таким образом под окружающую среду. Мутации её генов, отвечающие за цвет крыльев, происходили хаотично – под воздействием ультрафиолета, радиации и так далее. Однако выжили лишь те зеленокрылые особи, которые скрывались, сливаясь цветом с листьями капусты. А жёлтокрылых, или, скажем, краснокрылых примечали и склёвывали птицы. Уцелевшие зеленокрылые передали свои свойства следующим поколениям… Вы понимаете, о чём я? – строго глянула Изольда Валерьевна на Студейкина.

– Да-да, конечно, – торопливо подтвердил тот.

– Так вот, следите за моей мыслью, коллега. Мы с вами договорились таким образом, что генетические мутации – естественный природный процесс. Все растения и животные, включая человека, – это генетически модифицированные версии предшественников. Мы же, воздействуя целенаправленно на гены, можем задавать определённые качества для последующих поколений представителей растительного или животного мира…

– А-а, знаю, – в нетерпении перебил её Студейкин. – Только открытие ваше давно устарело. В мире уже существует генномодифицированная соя, кукуруза. Полки супермаркетов завалены консервами, которые медики есть не советуют…

– Узнаю гримасы капитализма, – скорбно кивнула Старуха Извергиль. – Общество потребления! Им бы только брюхо набить. Они любые достижения человеческой мысли переводят в жратву! А между тем, как естественный отбор, так и искусственная селекция базируются на генетической ошибке – мутации, в результате которой организм не просто сохраняет жизнеспособность, но и приобретает новые качества, признаки. Разница лишь в том, что при искусственной селекции мы сами проводим скрещивание, задавая параметры, которые хотим получить в итоге, а в природе это носит случайный характер. С помощью генной инженерии мы либо переделываем ген, воздействуя на него, либо импортируя участки гена от других видов животных, растений. И здесь уж без ложной скромности позвольте отметить заслуги моей персоны…

– В смысле? – угодливо улыбнулся Александр Яковлевич.

– Именно я разработала ещё в конце шестидесятых годов методику переноса участков генов с одного на другой с помощью вирусов. На совершенствование этой методики я потратила ещё около тридцати лет. И теперь выделенный сегмент ДНК мы умеем разрушать в определённых участках, а затем склеивать цепочки ДНК из разных организмов…

– Господи, неужто вы всему этому научились, не выходя из тюрьмы? Кстати, Изольда Валерьевна, позвольте нескромный вопрос: как вы сюда попали? Заниматься генетикой и оказаться в глухой тайге… Неужто, как остальные бедолаги, случайно?

– Ну нет, – усмехнулась Старуха Извергиль и выщелкнула ловко из пачки очередную толстую беломорину. Закурила, сказала, попыхивая в холодном воздухе бункера папиросным дымком. – Я, наверное, единственный человек в лагере, который оказался здесь по собственной воле. Ещё в начале шестидесятых, учась в Харьковском мединституте, увлеклась генетикой. Однажды в институтской библиотеке наткнулась на тоненькую брошюрку, изданную в начале тридцатых годов и излагающую смысл работ профессора Чадова. Меня поразило, как далеко он продвинулся в то время, когда о генах не знали практически ничего, в своих изысканиях. Я заинтересовалась учёным, стала наводить о нём справки. Узнала, что профессор исчез в середине тридцатых годов, по предположению коллег – был репрессирован. Однако позже случайно познакомилась с престарелым доктором, который встречался с Чадовым уже во время войны в Особлаге! И этот доктор под большим секретом поведал мне, что профессор и там продолжал свои опыты. И даже добился огромных успехов! А дальше, в пятидесятые, шестидесятые годы о нём опять ни слуха ни духа… Я предприняла своё собственное расследование. И решила искать концы здесь, в тайге, в Острожском районе. Лагеря, я предполагала, давно уже нет, но, может быть, профессор дожил до амнистии, вышел на поселение? Возможно, до сих пор живёт в таёжной глуши, всеми забытый. А если нет – где-нибудь могли сохранится его бумаги – описание научной работы. Вам, нынешним, не понять, что такое энтузиазм учёного, когда ради открытия ты способен неделю шагать сквозь непроходимые лесные дебри, – уничижительно глянула она на Студейкина.

– А вот и нет, – с гордостью вскинул голову Александр Яковлевич. – Я как раз шагал. Искал снежного человека. А нашёл… сами понимаете что.

– И я нашла, – улыбнулась, вспомнив о давней удаче, Извергиль. – И застала ещё профессора Чадова живым. Это была така удача! Такое счастье!

– Так вы… не заключённая? – удивился Студейкин.

– Почему же… Для порядка и надёжности мне пришили шпионаж, осудили на двадцать пять лет, да только я этот срок давно уже отсидела.

– И можете уйти куда угодно?

– Да меня палкой отсюда не выгонишь! – с негодованием воскликнула Извергиль. – В этой работе весь смысл моей жизни! Изменить природу человека в лучшую сторону… Не скажу, что чувствую себя кем-то вроде Бога… Но его помощником здесь, на земле, – точно!

– Однако эксперименты по селекции человека во всём мире запрещены, – охладил её пафос Студейкин.

– Вот-вот! – с жаром подхватила Изольда Валерьевна. – Сою они, видите ли, улучшить хотят, а человека – нет! Им выгоднее иметь дело с дефективными представителями рода людского! А мы дерзнули изменить природу самого человека. И наши опыты увенчались успехом!

Студейкин не без ехидства и омерзения показал пальцем на косматое чудовище, стоящее во весь рост на деревянном постаменте в стеклянном кубе.

– Вот это вы называете успехом?

Извергиль как-то сразу сникла, сказала упавшим голосом:

– Ну-у… мы продолжаем изыскания. Теперь время кропотливой работы. Нам нужно решить проблемы бесплодия рабсилов, увеличения продолжительности их жизни с нынешних пятнадцати до пятидесяти хотя бы лет, повышения сопротивляемости их организма к некоторым инфекциям…

– Рабсилов? – переспросил озадаченно Александр Яковлевич.

– Да, именно рабсилов, – подтвердила Изольда Валерьевна. – Так мы называем выведенную в нашей лаборатории породу человека разумного, годного к тяжёлому физическому труду, бойца, не ведающего страха и усталости…

– Эти люди… то есть существа… много их удалось… э-э… произвести на свет?

– Тысячи две… – пожала плечами Извергиль. – Можно было бы и пять миллионов. Или миллиардов. Но мощности нашей лаборатории ограниченны. Да нам и этих хватает пока. А если понадобиться, мы за несколько лет развернёмся, поставим на поток и заселим ими всю планету. Это уже дело техники.

Глава одиннадцатая

1

Из глухого, как бетонный мешок, карцера Фролова забрали ночью. Впрочем, в тот момент он плохо ориентировался во времени суток, потому что в камере его содержали без света. И когда вдруг вспыхнула показавшаяся невероятно яркой утопленная в нише и забранная решёткой лампочка, у капитана милиции налились слезами глаза.

Гремя цепями, он поднялся с цементного пола и шагнул навстречу двум конвоирам, выросшим у порога и скомандовавшим ему кратко: