Анонимные грешники

Его глубокий, повелительный голос эхом разносится по проходу. В этом есть что-то суровое.

— Делай то, что ты должна сделать, будь то покончить с собой или воспользоваться кабинкой для исповеди. Я буду ждать тебя в машине.

А затем с тяжелым стуком закрывающейся двери он уходит.

Глава двадцать первая

Бальный зал в Visconti Grand Hotel такой же безвкусный, как и сам Альберто. Позолоченные портреты умерших предков, о которых я никогда не слышал, смотрят на меня сверху вниз. Центральный купол представляет собой имитацию картины Микеланджело в Сикстинской капелле, и золото блестит на каждой видимой поверхности.

У меня от этого болит голова. Просто ещё одна гребаная причина, по которой меня здесь не должно быть.

Повернувшись спиной к морскому порту, я прислоняюсь к открытым дверям патио, сминая пачку сигарет в кармане смокинга. Ещё не слишком поздно уйти. Я уверен, Альберто этого не заметит, он будет слишком занят, демонстрируя свою горячую молодую невесту любому старому ублюдку, который согласится его выслушать.

Горечь обжигает мне горло, и, несмотря на соленый холод, пробегающий по моим плечам, я начинаю сгорать.

Легкий удар по моей руке заставляет меня стиснуть зубы. Я лениво перевожу взгляд влево, натыкаясь на дерьмовую ухмылку Бенни. В уголке рта у него зажата сигарета, как будто он просто собирается выйти на улицу покурить.

— Ты становишься здесь завсегдатаем, cugino. Где два других мушкетера?

— У Рафа дела в Вегасе, а Габ… — я замолкаю, проводя языком по зубам. Габ заявился в мой пентхаус два дня назад, требуя ключи от дома наших родителей. С тех пор он был там, срывая обои и светильники, слушая рок-музыку, от которой у меня кровь идет из ушей. — Занят, — заканчиваю я.

Он издает смешок и выходит во внутренний дворик, чтобы закурить сигарету. Он протягивает мне пачку, но я качаю головой.

— Габ всегда чертовски занят. Ну что ж. Я уверен, что они будут на следующей.

Нахмурившись, я отрываю взгляд от банкетного зала и пристально смотрю на него.

— Что ты сказал?

Он делает длинную затяжку, затем указывает сигаретой в сторону гостей, разбросанных по танцполу.

— Это не первая вечеринка по случаю помолвки Большого Ала и уж точно не последняя. Я уверен, что Раф и Габ застанут следующую.

Раздражение проникает под мою кожу. Он, конечно, прав. Рори — не первая молодая, горячая штучка, в которую Альберто вонзил свои когти, и когда он добьется от нее того, чего хочет, она будет отброшена в сторону, а ее место займет следующая.

Он сумасшедший. Я сумасшедший.

— Эй, куда ты идешь?

Но голос Бенни уже стал шепотом на ветру. Повернувшись спиной к банкетному залу, я спускаюсь по ступенькам на пляж внизу. Быстро, по две за раз, направляясь дальше в тень, где золотые огни зала не могут достать меня. Когда бетон под ногами превращается в песок, я останавливаюсь и прислоняюсь к дереву.

Облачко конденсата слетает с моих губ, когда я тяжело выдыхаю.

Черт, я ненавижу это место. Я ненавижу Клан Бухты, и я ненавижу ее.

Особенно я ненавижу ее. Меня бесит, что она именно такая, как мне нравится: девушка, которая не отступает, когда я поступаю с ней по-своему. Я ненавижу звук, который она издает, когда мой ремень касается ее задницы. Я ненавижу оттенок красного, который приобретает ее кожа, и то, как это чертово кольцо сверкает у нее на пальце, когда удовольствие заставляет ее руки сжиматься в кулаки.

Я ненавижу, что «смотри, но не прикасайся» — жесткое и неизменное правило. Так и должно быть, потому что я знаю, что в тот момент, когда я попробую эти губы, любые из них, я ни за что не смогу вернуться в Лондон.

Я знаю, что мне придется остаться и бороться за нее.

— Господи Иисусе, блять, — шиплю я в темноту, хрустя костяшками пальцев. Я нахожусь на побережье больше трех недель и не могу сказать, укрепляет ли пребывание здесь стену, которую я воздвиг между собой и остальными Висконти, или Аврора смягчает холодную черную массу за ней.

Когда я смотрю на темное море, что-то справа от берега привлекает мое внимание. Инстинктивно моя рука тянется к задней части пояса, но обнаруживает, что там ничего нет. Я закрываю глаза, бормочу себе под нос ругательство. Видишь? Побережье издевается надо мной, заставляя меня снова стать типичным мужчиной мафии, тянуться за оружием, которого я больше не ношу, при одном только виде чего-то слегка подозрительного.

Мне нужно вернуться к залам заседаний и электронным таблицам, и чем скорее, тем лучше.

Напрягая свой пристальный взгляд, я сосредотачиваюсь на силуэте. Это девушка, сидящая на большом камне, поджав под себя ноги. Мое сердце бьется с удвоенной силой, и я провожу пальцами по подбородку.

Рори.

Меня охватывает легкое раздражение. На своей собственной гребаной вечеринке по случаю помолвки ей удалось ускользнуть незамеченной. Все эти придурки там, наверху, больше заботятся о шампанском и икре на золотых блюдах, чем о ее безопасности. На самом деле, держу пари, Альберто заметит, что она ушла, только когда напьется и ему захочется пощупать что-нибудь тугое.

Засунув руки в карманы, я иду по песку и останавливаюсь рядом с ней. Она кладет в рот палочку Big Red. Когда я слежу за ее вниманием к морю, я слышу ее спокойное дыхание.

— У тебя все ещё болит задница после сегодняшнего утра? — в моем голосе слышится беззаботность, как будто шлепать Рори по заднице — то, чем я с удовольствием занимаюсь ежедневно. Как будто я не выдержал всего трех ударов ремня, прежде чем мне пришлось убираться оттуда к чертовой матери.

Как будто я не пошел домой и не дрочил в душе.

— Недостаточно.

Я ухмыляюсь ее попытке соответствовать моему безразличию. Это чертовски восхитительно, когда она пытается вести себя невозмутимо, потому что язык ее тела всегда выдает ее.

Итак, я считаю, что она блефует.

— Тогда, возможно, в следующий раз мне придется отшлепать тебя сильнее.

— Святая ворона, — шипит она. — Анджело, следующего раза не будет на.

У меня сводит челюсти, потому что я знаю, что она права. Конечно, она права — она невеста моего дяди, а я живу за океаном.