Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Лидия Бердяева

Спутник

Со ступени на ступень… А за мною — тень, Кто-то в сером капюшоне, Серой надушённый… Прыгнул, руку протянул, По стене скользнул, За перила вдруг упал, В черной тьме пропал. Со ступени на ступень, Вот и у порога… А за мною — тень, На стене — два рога.

Встреча

Месяц рогатый Над хатой горбатой Обгорелой, осиротелой. Воет у хаты Пес бесприютный, Осиротелый… Слышит месяц рогатый: «Встаньте, родные! Вставайте! Сына, солдата, встречайте! В жарком бою убитого, В поле зарытого». Видит месяц рогатый: Семь мертвецов, Один за другим, Выходят из хаты Встречать солдата. Скрылся за гору Месяц рогатый. Воет, воет у хаты Пес бесприютный, Лохматый…

Ноябрь 1943

Сова

На дубе старом Я ночую. Не спится мне, Беду я чую. Не спится мне. Я полечу. Лечу, лечу, А ветер воет. Чу! Голос ведьмы… — Ау, ау! Кума, сюда! К тебе есть дельце. За лесом знаешь старый дом? Невеста ждет там жениха, А он умрет! Ха-ха! Ха-ха! Лечу, лечу. Вот сад, вот дом Старинный, над прудом. К окну лечу, крылом стучу… — Умрет, умрет, умрет, — Кричу.

Лето в Париже

Шестиэтажный дом… В раскрытых окнах Плечи, руки, лица Над улицей повисли. Дом веселится. Шарманка воет у ворот, В четвертом стонет Тино Росси, В третьем вальс Шопена Кружится с джаз-бандом. Визжит певица. Дом веселится, И лишь один, там, на шестом, От чахлой музыки, От пошлости людской изнемогает… Вдруг… окно он распахнул. Взмахнула крыльями душа, А тело шлепнулось о мостовую.

Март 1938

«Холодно, голодно, скучно…»

Холодно, голодно, скучно… Шлепает дождь однозвучно… Съежились души, Тела ослабели, Тащится жизнь еле-еле… Что мне холод и голод земной? Радость моя — со мной. Я на земном берегу Радость мою берегу.

Декабрь 1944

Сон

Мне снилась русская зима, Сугробы снега в переулках. Полозьев хруст морозно-гулкий, Москва, укутанная в снег. И я иду и вспоминаю Былые зимы, былые дни, А хлопья снега завевают Мои шаги… Вот Кремль! Вот башни вековые, Часовни Иверской уж нет, Но золотом развалины сияют. Вся в золотом снегу Иду и вижу: Косматая клячонка, сани, Ванька в шапке меховой Кнутом мне машет: «Барыня? А, барыня! Садись! Куда везти велишь?» Куда? Пока — в Париж!

Сентябрь 1939

Александр Кондратьев

Из цикла «Славянские боги»

Сварог

[11]

Над небом и землей и адом властелин, С повязкой на устах и на очах златою, Стою в безмолвии. Не жди. Не удостою Я прорицанием. Мне ваших десятин, Елея, петухов — не нужно. Я один Из сонмища богов даров не жду. Струею Курений жреческих и тихою мольбою Довольствуюсь. Сварог уж длинный ряд годин Не смотрит на грехи людские. Пусть другие Карают вас. А мне наскучило карать, Давать вам знаменья, благословлять на рать… Земля постыла мне. Люблю небес круги я. В них плаваю, блажен, и не хочу взирать, Как корчатся тела закланные нагие.

11

Сварог. — Верховный славянский бог, прародитель прочих бессмертных, о котором Гельмольд (XII в.) говорит, что он занят лишь небесными делами. (Здесь и далее — примеч. А. Кондратьева.)

Волос

[12]

Я — Волос, бог певцов и покровитель стад. Все мне принадлежит, что волосом одето. В дни светло-знойные, когда богиня Лето И Дажбог благостно Земле тепло дарят, Я вместе с тварью всей лучам небесным рад, Целящим горести. Их ласкою согрета, Поет свирель моя. Увы, не жду ответа От той, что прежде мне дарила жгучий взгляд. Я позабыт давно, но сам забыть не в силах. Лежу на холмике, ничком, к земле припав; Пью аромат цветов и благовонных трав; Мечтаю в сумраке о ласках Лета милых, И песен отзвукам русалочьих унылых Я внемлю, от реки летящим из дубрав.

12

Волос, иначе — Велес. Судя по глиняным статуэткам юга России, изображался бородатым и со свирелью, унаследованной сменившим его лешим; иногда — в соломенной шляпе.

Перун

Я — князь богов, Перун. Престол мой выше туч; Далеко молнией разит моя десница; Грохочет по небу, сверкая, колесница, Когда я мчусь на ней, ужасен и могуч… Люблю листву дубов, люблю гремучий ключ; Кабан [13] мне посвящен как зверь, орел — как птица. Имею много жен. Из дочерей — Зарница Моя любимая… От синеморских круч До балтских хладных вод лежит моя держава, От скал Биармии до царственных Карпат. Повсюду властвую и насаждаю право; Везде мои дубы священные шумят; Везде приемлю дань, и, после войн, кровавый Заколотых мне жертв впиваю аромат…

13

Кабан. — Кабаньими клыками (иногда из ценных металлов) украшались посвященные златобородому Перуну дубы.

Мокошь

[14]

Я — Мокошь, Палия, Паликопа, Моланья. Мне служат в Пятницу. Перунова жена, Я Матерью громов и молний названа. Мои увенчаны короной изваянья, Дубовою листвой расшиты одеянья, И с мужем трон делю на небе я одна. К своим соперницам презрения полна, Гляжу я на Зарю и Лето без вниманья. Смущается Земля от блеска глаз моих, И звезды прячутся в небесные чертоги. С почтеньем предо мной склоняются все боги. Сам грозный мой супруг всегда со мною тих. А люди молят нив не трогать спелых их, С тревогой тайною на лик мой глядя строгий.

14

Мокошь. — Богиня туч, дождя, молнии и ненастья, соответствующая, по-видимому, жене литовского Перкунаса — Перкунателе и греческой Гере. На севере России одноименному демону оставляют иногда на ночь в жертву клок овечьей шерсти.

Пробуждение Ярила

[15]

Стрибожьи вороны из-з'a моря несут С живой и мертвою водою два кувшина [16] . На потемневший труп Земли скорбящей сына Посланцы вылили тот и другой сосуд. Под влагою небес все раны зарастут. Сон смертный отлетел от тела исполина. Растаяли снега, и сочная ярина Из вспаханной земли поднялась там и тут. Ярило ожил вдруг. Его дыханья пар В весеннем воздухе колеблется нагретом… Очнулся юный бог. Мечтает он, как летом Дыханьем этим он зажжет страстей пожар. Заслышал пение… — И парнем разодетым Вмешался в хоровод людских счастливых пар.

15

Ярило. — Бог весенней зелени и производительных сил природы.

16

Живой и мертвой водой первоначально считались вода пресная (по преимуществу ключевая) и морская. Позже, по удалении славян от моря, мертвой водой называлась вода от растаявшего снега.