Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

А. В. Руманову [32]

Пустыня, полдень, белый зной, и свет и тишина без меры, безбрежной дали дым сквозной, как зыбь седая с желтизной — бугры, песчаные пещеры. И чередой плывут по ней верблюды, призрачные челны, куда-то в сон забытых дней и незапамятных морей, качавших над песками волны. Земная вечность! Кто постиг твое немолчное молчанье? Бессмертный прах. За мигом миг… Из отдаленья — львиный рык, пустынной немоты дыханье.

32

Руманов А. В. (1878–1960) — глава петербургского отделения газеты «Русское слово», впоследствии эмигрировал.

Часы

Dis, qu'as tu fait, toi que voil`a… [33]

Час за часом с колокольни дальней прогудит глухим укором бой. Слышишь ли? Он плачет все печальней о годах, загубленных тобой. Жизнь, — о, чаша боли, слез и света, суженая сердцу, — где она? А душа, как песня, недопета, а душа пред Господом смутна. Было ей завещано так много — столько небом озаренных нив… Что ты сделал, забывая Бога, подвига любви не довершив?

33

Скажи, что сделал ты, стоящий здесь… Верлен (фр.).

«Полжизни душно-плотской яви…»

Так, ты жилище двух миров… [34]

Тютчев

Полжизни душно-плотской яви и недостойной суеты; полжизни — сон, и тот же ты живешь, томясь в другой державе, в тоске, в слезах по горней славе тайноречивой красоты. В тебе душа как бы двойная: мятежной гордости полна, грешнее грешного одна; другая — о, совсем другая! — все шепчет что-то, засыпая. Проснулась… и не помнит сна.

34

Эпиграф — неточная цитата из стихотворения Ф. Тютчева «О, вещая душа моя…» (в оригинале: «Так, ты — жилица двух миров…»).

Вакх

Sunt lacrimae retum [35]

Необитаем старый дом, отломок времени и славы, герб над решеткой величавый разросшимся обвит плющом. Потрескался лепной карниз и наглухо забиты ставни, и веет былью стародавней осиротелый кипарис. Трава и прель и сор кругом, — иду по грудам бурелома и на скамье, у водоема, задумываюсь о былом. Иссяк давным-давно родник, его струя не плещет мерно, прямоугольная цистерна в сетях у цепких повилик. Сухие прутья и стручки устлали обнищавший мрамор, запаутиненных карамор свисают по углам пучки. И тут же, в миртовых кустах, над невысокою колонной обломок статуи: замшенный, изглоданный дождями Вакх. Зияют впадины глазниц, и скулы язвами изрыты, весь почернел кумир забытый, добыча мошек и мокриц. Но меж кудрей еще цела, еще манит гроздь винограда, и хмель таинственной Эллады в припухлой нежности чела. Как не узнать тебя, Жених, веселий грозных предводитель, хоть брошена твоя обитель и нет менад с тобой твоих! О, вещий тлен, печаль хвощей, струящихся из чаши Вакха, журчанье Леты, слезы праха, слепая жалоба вещей… В аллее — призрак каждый куст, блуждаю долго, бесприютный, и слушаю, как шепот смутный, своих шагов по листьям хруст. О, грусть! Уходит в вечность день, не помнящий о мертвом боге… Покинут дом, и на пороге — моя скитальческая тень.

35

Есть слезы для сочувствия (лат.).

Эпиграф — из Вергилия; в «Энеиде» эти слова («Есть слезы для сочувствия») произносит Эней, увидевший в одном из карфагенских храмов изображение событий Троянской войны.

«Бессонной тишины немые звуки…»

Бессонной тишины немые звуки зовут в страну оплаканных теней, и мертвые протягивают руки из ночи невозвратных дней. О, сколько их, за сумрачным Коцитом навек покинутых! Издалека о прожитом, о прошлом, о забытом бормочет горькая река. И сердце жалостью безмерной сжато, и вечность о прощении молю за то, что мало я любил когда-то, что мертвых я сильней люблю.

«Судить не нам, когда — как Божий суд…»

Судить не нам, когда — как Божий суд — решает брань судьбу народов грешных, и демоны войны в набаты бьют среди громов и воплей безутешных. Как примирить Закон и эти тьмы замученных неискупимой мукой? И кто палач, кто жертва? Разве мы — все круговой не связаны порукой? В ответе каждый. Но за что ответ — кровавый рок обид и распрей кровных? Повинны все, невиноватых нет. И нет виновных.

Дождь

Ах, воистину чудесен день весенний! Даже в дождь. Лес мне дорог и без песен, сладок запах мглистых рощ. В гнездах прячутся наседки, плачет небо, на траву тихо каплет с каждой ветки сквозь намокшую листву. Низко облака над лесом. Грустно, сыро и темно. Пусть! И дождевым завесам завораживать дано. Лужи, грязь, вода в овраге. Дождь… А все ж как хороша этой животворной влаги лес обнявшая душа!

Над озером

Озеру уснуть хотелось. Перед сном оно оделось в дымно-серую парчу. И звезда зажглась… Темнея, стала глубь еще роднее отраженному лучу. Долго я смотрел на воду, что внимает небосводу, гладью отражая высь. Думалось: и сердце, Боже, так на озеро похоже! В глубину свою вглядись… О, пойми, ведь все на свете — только небо, только сети призрачных его огней, все слова, мечты, желанья — только нежные касанья неба к вечности твоей, звездный луч, тебя манящий, голос чей-то говорящий из незнаемой тиши, — на земле ответный шорох, отражения в озерах созерцающей души.

Trinacria

А. А. Трубникову

Психеи средиземной колыбель, страна богов, священная досель Тринакрия [36] , как стала ты близка мне! Три моря, горы, скалы. Камни, камни… Они живые. Помнят все. Молчат. Чего-то ждут. В какую даль глядят? От этих статуй и столпов отрытых и капителей из дворцов забытых — такая тишина… Как вздох времен — восставший прах, окаменелый сон! Со стен акрополей, весь день овеян тенями приснопамятных Ахеян, и вижу их: герои и цари, едва причалив, строят алтари, в горах стучат их медные секиры, и солнце чаши золотит и лиры. А чуть стемнело, огибает мыс — вон там, на корабле своем, Улисс… А чудится — насторожились стены: у скал вдали еще поют Сирены. Тринакрия, — о, сколько с той поры разоров, бед! Здесь рушились миры, в пустыню брег набеги обращали, и гавани твои — как обнищали! А там, в родных горах, что ныне там? Черно везде, голо. И по тропам, иссохлые от вековой разрухи, горбатые на осликах старухи… Но вот — не странно ли? — всё остров жив. Пожалуй, весел. Беден, да счастлив. И то сказать, его земля приветна: и берега и горы, даже Этна, И жизнь — что встарь… Пускай суровый крест изгнал богов, — живут еще окрест, верна векам наследственная вера: Праматерь с сыном на руках, Церера [37] , всё царствует (века уберегли)… Она, она, печальница земли, в часовенках с лампадою бессонной, на всех путях утешною Мадонной… И я молился ей — непобежденной.

36

Trinacria — Тринакрия — древнее название Сицилии.

37

Праматерь с сыном на руках, Церера… — Церера (греч. Деметра) — древнеримская богиня плодородия; сын Цереры Плутос, бог богатства, иногда отождествляется с Плутоном, владыкой подземного царства мертвых.

Таормина

«Что ж — разорву, сожгу письмо… Сгорит…»

Что ж — разорву, сожгу письмо… Сгорит, но оттого небывшей ты не станешь. Из сердца ложь не вытравит обид, и правдой сердца не обманешь. Благословлю ль, возненавижу ль рок за каждый миг, продливший нашу встречу, — я повторю заученный урок и, отвечая, не отвечу.

Огарок

Погаснет электричество в квартире — спешишь огарком заменить. И станет в комнате и в целом мире всё как-то по-другому быть. Нарушен установленный порядок, насторожилась тишина. Предчувствий, обольщающих догадок душа встревоженно полна. Как маленький огарок, луч вливая в заманивающую тьму, она мерцает призрачно-живая, подобная во всем ему. Фитиль то вспыхнет, то как бы от страха зажмурится. И вновь темно… И громче дряхлая бормочет Пряха, жужжит веретено.