Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

1926

Все они говорят об одном

С. В. Рахманинову

Соловьи монастырского сада, Как и все на земле соловьи, Говорят, что одна есть отрада И что эта отрада — в любви… И цветы монастырского луга С лаской, свойственной только цветам, Говорят, что одна есть заслуга: Прикоснуться к любимым устам… Монастырского леса озера, Переполненные голубым, Говорят, нет лазурнее взора, Как у тех, кто влюблен и любим.

1927

Таймень

Ночью выплыла из Байкала И, поближе держась к кайме Нижних скал (не меня ль искала?), Ангарою пошла таймень. К Ледовитому океану В неприснившиеся края Увлекла (это все по плану!) Малахитовая струя. Перерезала путь фаланге Лодок с рыбой, плывущих в порт, Посетила в пути Архангельск И в Норвежский зашла фиорд. Только — долго ли там, коротко ль, — Много странного пережив, Утомленная рыба кротко Финский выискала залив. И в ту речку, где я весною Постоянно, она вплыла, И ту удочку, что со мною Неизменно, она нашла… Там я выудил в предвесенний Бодрый, солнечный, тихий день В силу высших предназначений Мне ниспосланную таймень.

1927

Орхидея

Изменить бы! Кому? Ах, не все ли равно! Предыдущему. Каждому. Ясно. С кем? И это не важно. На свете одно Изменяющееся прекрасно. Одному отдаваясь, мечтать о другом — Неиспробованном, невкушенном, Незнакомом вчера, кто сегодня знаком И прикинется завтра влюбленным… Изменить — и во что бы ни стало, да так, Чтоб почувствовать эту измену! В этом скверного нет. Это только пустяк. Точно новое платье надену. И при этом возлюбленных так обмануть, Ревность так усыпить в них умело, Чтобы косо они не посмели взглянуть, — Я же прямо в глаза бы посмела! Наглость, холод и ложь — в этом сущность моя. На страданья ответом мой хохот. Я красива, скользка и подла, как змея, И бездушно суха, как эпоха.

1928

Озеро Конзо

На озере Конзо, большом и красивом, Я в лодке вплываю в расплавленный зной. За полем вдали монастырь над обрывом, И с берега солнечной пахнет сосной. Безлюдье вокруг. Все объято покоем. Болото и поле. Леса и вода. Стрекозы лазурным проносятся строем. И ночи — как миги, и дни — как года. К столбам подплываю, что вбиты издревле В песчаное, гравием крытое дно. Привязываюсь и мечтательно внемлю Тому, что удильщику только дано: Громадные окуни в столбики лбами Стучат, любопытные, лодку тряся, И шейку от рака хватают губами: Вот всосан кусочек, а вот уж и вся. Прозрачна вода. Я отчетливо вижу, Как, шейку всосав, окунь хочет уйти. Но быстрой подсечкой, склоняясь все ниже, Его останавливаю на пути. И взвертится окунь большими кругами, Под лодку бросаясь, весь — пыл и борьба, Победу почувствовавшими руками Я к борту его, и он штиль всколебал… Он — в лодке. Он бьется. Глаза в изумленья. Рот судорожно раскрывается: он Все ищет воды. В золотом отдаленьи Укором церковный тревожится звон… И солнце садится. И веет прохлада. И плещется рыбой вечерней вода. И липы зовут монастырского сада, Где ночи — как миги, и дни — как года…

1928

Тишь двоякая

Высокая стоит луна. Высокие стоят морозы. Далекие скрипят обозы. И кажется, что нам слышна Архангельская тишина. Она слышна, — она видна: В ней всхлипы клюквенной трясины, В ней хрусты снежной парусины, В ней тихих крыльев белизна — Архангельская тишина…

1929

Народный суд

Я чувствую, близится судное время: Бездушье мы духом своим победим, И в сердце России под странами всеми Народом народ будет грозно судим. И спросят избранники — русские люди, — У всех обвиняемых русских людей, За что умертвили они в самосуде Цвет яркой культуры отчизны своей. Зачем православные Бога забыли, Зачем шли на брата, рубя и разя… И скажут они: мы обмануты были, Мы верили в то, во что верить нельзя… И судьи умолкнут в печали любовной, Проверив себя в неизбежный черед, И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?» И будет ответ: «Виноват весь народ. Он думал о счастье отчизны родимой, Он шел на жестокость во имя любви»… И судьи воскликнут: «Народ подсудимый! Ты нам неподсуден. Мы братья твои! Мы — часть твоя, пядь твоя, кровь твоя, грешный, Наивный, стремящийся вечно вперед, Взыскующий Бога в Европе кромешной, Счастливый в несчастьи, великий народ!»

31 декабря 1929

Гимн вокзалу

Даже странно себе представить, На кирпичный смотря забор, Что, оставив плевок заставе, Можно в черный умчаться бор. В бор, где вереск, грибы да белки, Воздух озера молодой И ручьи, что чисты и мелки, Влагой бьющие золотой. Шеломящие мозг подводы На булыжниках городских, — Тишины моей антиподы, — Боже, как я устал от них! Город душу обрек страданью, Город душу мою связал. Потому нет прекрасней зданья В каждом городе, чем вокзал!

1935

Грустный опыт

Я сделал опыт. Он печален. Чужой останется чужим. Пора домой; залив зеркален, Идет весна к дверям моим. Еще одна весна. Быть может, Уже последняя. Ну что ж, Она постичь душой поможет, Чем дом покинутый хорош. Имея свой, не строй другого. Всегда довольствуйся одним. Чужих освоить бестолково: Чужой останется чужим.

1936

Медальоны

Вячеслав Иванов

По кормчим звездам плыл суровый бриг [64] На поиски угаснувшей Эллады. Во тьму вперял безжизненные взгляды Сидевший у руля немой старик. Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик, Ни стрекотанье ветреной цикады, Ничто не принесло ему услады: В своей мечте он навсегда поник. В безумье тщетном обрести былое Умершее, в живущем видя злое, Препятствовавшее венчать венцом Ему объявшие его химеры, Бросая морю перлы в дар без меры, Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

64

По кормчим звездам плыл суровый бриг… — намек на сборник стихов Вяч. Иванова «Кормчие звезды» (1903).

1926

Гиппиус

Ее лорнет надменно-беспощаден, Пронзительно-блестящ ее лорнет. В ее устах равно проклятью «нет» И «да» благословляюще, как складень. Здесь творчество, которое не на день, И женский здесь не дамствен кабинет… Лью лесть ей в предназначенный сонет, Как льют в фужер броженье виноградин И если в лирике она слаба (Лишь издевательство — ее судьба!) — В уменье видеть слабость нет ей равной. Кровь скандинавская прозрачней льда, И скован шторм на море навсегда Ее поверхностью самодержавной.

1926

Бунин

В его стихах — веселая капель, Откосы гор, блестящие слюдою, И спетая березой молодою Песнь солнышку. И вешних вод купель. Прозрачен стих, как северный апрель. То он бежит проточною водою, То теплится студеною звездою, В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель. Уют усадеб в пору листопада. Благая одиночества отрада. Ружье. Собака. Серая Ока. Душа и воздух скованы в кристалле. Камин. Вино. Перо из мягкой стали. По отчужденной женщине тоска.