Антон и Зяблик
Шрифт:
– Давно письма не было.
– Видела я твоих стариков на базаре, картошку твою продавали. Деньги тебе отдают?
– Да зачем они мне? Есть у меня всё…
Полина подбирала губы, сурово и властно говорила:
– Не нужны? А им куда же копить? Молода ты еще, а в старухи записалась. Насбирала бы, уехала отсюда. Деньги ой как нужны! Мой-то Павел, слыхала, косой Варьке дворик разделал - любо-дорого, загляденье одно! Денег, что ли, дала? Бери, говорит, яблок. Своих-то, что ли, у меня нет?
И пойдут разговоры про нехватки, про цены базарные. Слушал Василек бабьи разговоры,
А однажды Полина уехала с мужем в город. Василька отвезли к бабке, к матери Полины, в соседнюю Жуковку. Вернуться думали не раньше как через неделю. Однако на второй день прикатил Василек в деревню. Сам, значит, без бабки, на колхозной полуторке. Вылез из шоферской кабины - и прямо к Нине.
– Ты откуда?
– удивилась Нина.
– От бабки удрал.
– Это как - удрал?
– А так вот: бегунки привели!
– Какие еще бегунки?
Василек снял сандальку, задрал пятку и показал:
– А вот тут бегунки! Они в пяточках да в пальчиках живут!
– Ах ты, пятки-пальчики!
– рассмеялась Нина, вспомнив потешку, которую сама и сочинила.
Так и остался у нее Василек.
К вечеру приехали из района старики Пылаевы - погостить и на огороде помочь. Сели вместе обедать. Василек первый к столу, первый и ложку в миску. Старая Пелагея Васильевна повязала его полотенцем, утерла ему нос и пристроилась рядом. Сидят взрослые, больше молчат, смотрят, как Василек молотит. Переглядываются.
– Ровно сроду не ел, - сказала Васильевна, подвигая к нему миску.
– Не кормят тебя, что ли?
– Это у меня волчок там, есть просит.
– И стукнул себя по животу.
– Какой волчок, что болтаешь?
И пошел, пошел городить. Старики только уши развесили.
После обеда сидят за столом, не расходятся, разговор между взрослыми странный возник.
– Николай-то свататься не приходил?
– спросила мать.
– Приходил.
– Ну, а ты что?
– Да на что я ему, старуха? Пускай помоложе поищет.
– Дура! Так и век твой пройдет, в девках останешься!
Василек залез на колени к Нине, угрюмо смотрел на Васильевну, сопел.
– Пускай замуж не выходит.
– А почто ей замуж не выйти? Может, ты возьмешь?
– Пускай за меня идет.
– Так ты же маленький.
– Маленький, а подрасту, большой буду.
– Так Нина старухой станет.
– Не станет, - сказал Василек, - она завсегда такая будет.
– Спасибо тебе на добром слове.
– Нина потрепала его по щеке.
– Иди-ка лучше во двор, прохладись, от тебя жаром несет, как от печки.
Когда Василек убежал, Васильевна сказала сурово:
– Ты, Нинка, не больно малого приучай. Смотри тут за ним, корми, а сама носится по свету, как
чумовая. Бабы-то мне на базаре всякое говорили…– Не зову я его, сам бегает. На кой он мне…
На другой день пришла бабка из Жуковки. Ходила по всей деревне, плакала, искала беглеца.
– Не у вас тут Вася-то наш? Вот ить беда: дочка уехала, на меня свалила, а с ним горе одно. Случись чего с мальчонкой, я буду виноватая. Люди сказали - посмотри у Пылаевых…
Василек, завидев бабку, спрятался на сеновал, а бабка сидела в избе, причитала, жаловалась на соседей, на колхозного председателя, на дочь, на внуков, а наговорившись досыта, стала собираться.
– Ну, так я на вас в надежде, - сказала она, прощаясь.
– Да что с ним сделается, - махнула Васильевна рукой.
– И так тут цельными днями пропадает.
Когда бабка ушла, Василек выбрался из своего убежища, нашел своих дружков-приятелей и гонял по деревне до самой ночи.
Дня через три наутро прикатил домой Павел. Приехал один, без Полины - та еще в городе оставалась кое-чего прикупить. Бросил бульдозер во дворе - и к Пылаевым.
Вошел в избу - тихо. Взрослых нет. Василек сидит за столом, язык прикусил, рисует что-то на белой картонке.
– Здравствуй, сынок!
Василек оглянулся, похлопал глазами - и снова к картонке.
– Один, значит?
– спросил Павел и присел на лавку. Слегка удивился встрече такой, но виду не подал, достал папиросу.
– Как тебе тут? Ничего?
– Я сейчас… - Василек оглянулся и снова к картонке.
– Дорисую теремок, а то Нина придет…
Привстал Павел, глазом кинул за плечо Василька - что он рисует там? Домина в три этажа, в окошках человечки, кошки, птицы. Эк его! И когда только научился? Оглядел Павел избу. Полевые букеты по окнам, на стенах березовые охапочки, дух от них легкий и чистый. Его бы Полину сюда, подумал он. Углы барахлом бы забила, духоту развела. А эта чудная какая-то, безгрешная.
В сенях послышались шаги. Василек - швырк табуретку в сторону, бросился к двери, чуть Нину с ног не сбил.
– А я раньше-то кончил!
– и показал ей картонку, но тут же, забыв о ней, в сумку залез: чего там принесла?
– Ишь цапун рукастый!
– рассердился Павел и встал.
– Воли ему много даешь…
Нина оторвала от себя Василька и сумку всю отдала.
– Здравствуй, Паша, - сказала она и покраснела.
– Ничего, он меня слушается. Правда, Вася?
– Правда, - кивнул Василек, запихнул за щеку кусок сахара и, вспомнив о картонке, потащил Нину к столу.
– Вот тут синица-певица, а тут дятел-работник. А кошка в клетке будет жить. Здесь у них столовая, а там кино показывают.
– А кто у них киномехаником?
– спросила Нина.
– Кто?
– наморщил лоб Василек.
– Яшка-козел.
Павел смущенно хмыкнул в кулак и снова присел на скамью. «Умеет она с ними, - подумал он и несмело оглядел Нину.
– И вообще ничего…»
Нина и Василек расселяли зверье в новом доме и о Павле совсем забыли. А он докурил папиросу, встал и тихо вышел во двор. Потрогал привалившийся плетень и в сарай заглянул. «Помочь бы надо, - подумал он.
– Сама ничего не попросит».