Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Однако! – вскричал аббат Фортье. – Однако! Негодяй явно прошел выучку у революционеров.
– Да нет же. Вы сами утверждаете, что революционеры – глупцы и невежды.
– Утверждаю.
– Значит, вы делаете ложное умозаключение, господин аббат, и ваш силлогизм никуда не годится.
– Никуда не годится? Мой силлогизм не годится?
– Разумеется, господин аббат: Питу рассуждает и говорит хорошо, Питу прошел выучку у революционеров, следовательно, революционеры рассуждают и говорят хорошо. Это же очевидно.
– Скотина! Олух! Тупица!
–
Аббат пожал плечами.
– Отвечайте же, – настаивал Питу.
– Ты уверяешь, что революционеры хорошо рассуждают и хорошо говорят. Ну-ка, назови мне хоть одного из этих негодяев, хоть одного, кто умеет читать и писать.
– Я! – без опаски отвечал Питу.
– Читать, пожалуй, но все-таки писать ты не умеешь.
– Писать? – переспросил Питу.
– Да, писать без словаря.
– Умею.
– Хочешь биться об заклад, что не напишешь под мою диктовку и страницы без четырех ошибок?
– А хотите биться об заклад, что не напишете под мою диктовку и полстранички без двух ошибок?
– Ну, знаешь ли!
– Давайте попробуем. Я подыщу вам побольше причастий да возвратных глаголов. Приправлю погуще всякими «что» и «чтобы» и выиграю заклад.
– Было бы у меня на это время… – усмехнулся аббат.
– Вы проиграете.
– Питу, Питу, помнишь пословицу: Pitoueus Angelus asinus est [209] .
– Ну, пословицу можно подобрать на кого угодно. Знаете, какую пословицу напели мне по дороге сюда камыши Вюалю?
– Не знаю, но любопытно было бы узнать, господин Мидас [210] .
– Fortierus abbas forte fortis.
– Сударь! – возмутился аббат.
– Что в вольном переводе означает: «Аббат Фортье не самый надежный форт».
209
Анж Питу – осел (искаж. лат.).
210
Мидас (греч. миф.) – царь Фригии; будучи третейским судьей на музыкальном состязании богов Пана и Аполлона, отдал предпочтение первому, за что Аполлон наградил его ослиными ушами, которые Мидас вынужден был прятать под фригийский колпак.
– К счастью, – возразил аббат, – обвинить – это еще не все; нужно привести доказательства.
– Увы, господин аббат, это не составляет труда. Ну-с, чему вы обучаете своих питомцев?
– Однако…
– Следите за ходом моих рассуждений. Чему вы обучаете ваших питомцев?
– Тому, что сам знаю.
– Хорошо. Запомните: вы сказали тому, что сам знаю.
– Да, именно тому, что сам знаю, – подтвердил аббат, уже не столь уверенно; он предчувствовал, что за время своей отлучки его странный оппонент изучил
неведомые приемы борьбы. – Да, так я и сказал, что дальше?– Ну, положим, вы излагаете ученикам то, что сами знаете; ладно, а что вы знаете?
– Латынь, французский, греческий, историю, географию, арифметику, алгебру, астрономию, ботанику, нумизматику.
– Еще что-нибудь? – спросил Питу.
– Но…
– Вспоминайте, вспоминайте.
– Рисование.
– Продолжайте.
– Архитектуру.
– Продолжайте.
– Механику.
– Это отрасль математики, но не беда, пойдем дальше.
– Вот как! Ну и к чему ты клонишь?
– Да это же ясно как день: вы мне весьма подробно перечислили сейчас все, что вы знаете, а теперь перечислите то, чего вы не знаете.
Аббат содрогнулся.
– А, – продолжал Питу, – вижу, что для этого вам требуется моя помощь; вы не знаете ни немецкого, ни еврейского, ни арабского, ни санскрита – четырех основных языков. Уж не говорю о второстепенных, коим нет числа. Вы не знаете естествознания, химии, физики.
– Господин Питу…
– Не перебивайте! Не знаете физики, прямолинейной тригонометрии; вы несведущи в медицине, не имеете понятия об акустике, о навигации; не разбираетесь в гимнастической науке…
– Как ты сказал?
– В гимнастической, из греческого gymnasticus, от греческого же gymnos, что значит «нагой», поскольку атлеты упражнялись нагими.
– Между прочим, я же тебя этому и научил! – воскликнул аббат, почти утешившись в победе над ним его же ученика.
– Это верно.
– Хорошо хоть, что ты это признаешь.
– С благодарностью признаю, господин аббат. Итак, мы говорили о том, чего вы не знаете…
– Довольно! Разумеется, я не знаю больше, чем я знаю.
– Итак, вы признаете, что многие люди знают об этих предметах больше, чем вы?
– Такое возможно.
– Это именно так и есть, и чем больше человек знает, тем больше убеждается в том, что ничего не знает. Так сказал Цицерон.
– Делай заключение.
– Делаю.
– Послушаем твое заключение. Оно, должно быть, здравое.
– Я заключаю, что в силу своего относительного невежества вам следовало бы снисходительнее относиться к относительной учености других людей. В этом проявляется двойная добродетель, virtus duplex, какая, если верить тому, что рассказывают, была присуща Фенелону, который, между прочим, знал не меньше вашего; добродетель эта – христианское милосердие и смирение.
Аббат взвыл от ярости.
– Змея! – вскричал он. – Ты змея!
– Ты оскорбляешь меня, но не отвечаешь мне! – как говорил один греческий мудрец. Я сказал бы вам это по-гречески, но только что я сказал почти то же самое по-латыни.
– Что ж, – отвечал аббат, – вот еще один результат революционных теорий.
– Какой?
– Они склонили тебя к убеждению в том, что мы с тобой были равны.
– Но даже если бы они не убедили меня в этом, все равно это не дает вам права на ошибки во французском языке.
– О чем это ты?