Апрельская сирень

«Могу я спросить тебя кое о чем личном?» – написал Царев.

Стрелки часов уже показывали половину второго ночи, и Оля страшно хотела спать. «Завтра я встану невыспавшаяся и с опухшими глазами, а перед индюком показываться в таком виде категорически нельзя, иначе он может заподозрить неладное, – размышляла она, – Хотя он, кажется, вообще ничего не видит и не подозревает. А может быть, он тоже играет со мной?»

Внезапно возникшее подозрение оказалось крайне неприятным.

«Нужно быть очень осторожной, – решила Оля».

«Завтра спросишь. Сейчас я иду спать», – написала она ему в ответ.

Вот так ему! Пусть ждет, томится до завтра. Или даже до послезавтра. Она будет играть с ним, дразнить, мучить.

«Да, ты права. Уже поздно», – ответил тот. – «Спокойной ночи».

Оля не хотела отвечать, решив уйти по-английски, но ведь она играет с ним, она хочет завлечь его, заинтересовать, и даже, возможно, разбить ему сердце, а это значит, что она должна быть ласковой с ним.

«Спокойно ночи», – ответила она, и вышла из Сети.

Зевнув, и лениво потянувшись, как сытая кошка, только что вдоволь отведавшая сметаны, Оля выключила компьютер, затем разобрала постель, погасила свет и легла в кровать. Сон, только еще совсем недавно слипавший ее веки, как рукой сняло. Девушка долго смотрела в темноту, гадая, сможет ли она завтра подняться и найдет ли силы потащиться на учебу. Наконец, проворочавшись и намучившись бессонницей, она уснула.

ГЛАВА 19.

Зал был полон людей, и все они шумели – свистели, притоптывали ногами, пританцовывали и хлопали в ладоши. Все ждали их выхода.

Сирена глубоко вздохнула, силясь унять волнение. Всю неделю она настраивала себя, готовила к этому выступлению, и даже пила успокоительное. Но сегодня, когда до выхода на сцену оставались считанные минуты, она не могла взять себя в руки, не могла побороть дичайшее волнение, овладевшее каждой клеточкой ее тела.

Девушку била дрожь.

– Не волнуйся, – шепнул ей Власов. Сирена улыбнулась ему. Ей была приятна его забота, но это совершенно не успокаивало, а даже наоборот – девушка так боялась не справиться, подвести его, и, в конце концов, опозориться, если что пойдет не так.

Сейчас она была почти уверена, что выступит плохо.

И зачем только она согласилась на все это?

Вот уже и ведущий вышел объявлять их с Алексеем выход.

– Наш выход, – снова шепнул Власов. Сирена кивнула. – Идем.

И они вышли.

Сирена старалась идти уверенно. Но это получалось плохо – больше всего на свете ей хотелось сжаться, убежать, спрятаться от этих глаз, уставившихся на нее.

Заиграла мелодия песни. Сирена внимательно слушала вступление и очень боялась запеть не вовремя.

И вот она запела.

Но, Боже… Что с ее голосом? То, что он дрожал, это понятно – всему виной сильное волнение, но почему он стал вдруг таким тихим и писклявым?

А может быть, он всегда был таким? Может быть, Сирена никогда и не умела петь?

Но тогда почему Леша выбрал ее?

Наверное, он просто решил посмеяться…

Сирена старалась изо всех сил – тянула ноты, пела как можно громче, внушая себе, что у нее неплохо получается, но получалось плохо. К тому же, она ужасно фальшивила.

Нет, она просто не попадала в ноты.

Ну, вот кто? Кто когда-то сказал ей, что она умеет петь? Кто внушил ей эту глупость? Кто так жестоко пошутил с ней?

В зале стали хихикать, а затем смешки превратились в откровенный хохот.

Отвратительно.

Они все смеялись и смеялись. Хохотали, глядя ей в лицо.

Сирена больше не могла выступать. Слезы потекли по ее щекам, глаза щепало от потекшей туши.

Господи, какой позор.

Она не решалась взглянуть на Лешу. Как же ей было стыдно перед ним! И ладно, если бы это был кто-то другой, какой-нибудь посторонний парень, чье мнение ей совершенно безразлично. Но опозориться перед парнем, в которого влюблена… Что может быть хуже?

Сирена несмело повернула голову, уже зная, что увидит на лице Власова разочарование, а может быть, даже и осуждение. Но… Что это?

За пеленой слез девушка едва могла разглядеть улыбку, играющую на губах парня, но все же ей показалось, что он улыбался.

Быстрым движением она вытерла слезы, не заботясь о макияже.

Нет, не показалось.

Власов не просто улыбался – он смеялся. Смеялся над ней. Смеялся вместе со всем залом!

Это было невыносимо.

Это было больно.

Стыдно. Так стыдно, что Сирена отчаянно желала, чтобы пол под ее ногами образовал большую трещину, в которую можно было бы провалиться.

Исчезнуть.

Раствориться.

Спрятаться от позора.

Господи, когда же они перестанут хохотать!

Что-то больно ударило Сирену по плечу. Она повернула голову и едва успела заслониться рукой.

Это были помидоры.

В нее швыряли помидоры.

А Власов все смеялся и смеялся.

Не в силах больше терпеть это, Сирена закричала.

Она все кричала и кричала, пока не проснулась.

И даже открыв глаза, Сирена не сразу поняла, что все, что она только что пережила, было всего лишь плохим сном. Еще некоторое время она всматривалась в темноту, а когда глаза привыкли к ней, а сон полностью ушел, девушка поняла, что лежит в кровати, у себя в комнате, а не стоит на сцене, заливаясь слезами от невыносимого позора и стыда.

Сирена ощутила невероятную легкость на душе и чувство, близкое к счастью.

«Как хорошо, что это всего лишь сон! – подумала она».

А дальше последовал стыд.

Дело в том, что сегодня у нее дома, в ее спальне ночевала Оля – подруга сама вызвалась на это, решив, что утром Сирене понадобится ее помощь.

Девушка боязливо повернула голову, и ее опасения подтвердились – она все-таки разбудила подругу. Матвеева сидела на кровати и не сводила с Сирены взгляда.

– Не знала, что ты кричишь по ночам, – сонно прохрипела Оля. – И часто у тебя такое? – перешла она на шепот.

– Нет, – Сирена зевнула, – сегодня впервые.