Аргентинец поневоле 2
Шрифт:
Нет особого смысла подробно описывать мое существование в этой атмосфере зависти, мрачной безнадежности, неслыханных лишений, неистовых оргий…
Я занимал маленькую палатку вместе с Хулио, а вокруг нас бесновались более сотни пьяных индейцев. От нашего отряда еще оставались двое индейцев-гребцов, Утрак и проводник, но они принимали участие в празднике. Как свои.
Между тем, приближалось лето. Довольно часто шли весенние дожди.
На следующий день после праздника аборигенов опасность только возросла; я решил спасаться не медля. «Бремя роковое» становилось невыносимым. У меня с собой был флакон гидрата хлорала на всякий пожарный случай, и я влил его в разбавленный
Проводник не пожелал присоединиться к нам, сколь я его не улещивал обещанием большой награды, так как в этот момент колдун пел в нескольких метрах от моей палатки, и он считал, что тот сейчас же догадается о нашем бегстве. Конечно, определенный риск существовал, но у меня не было особого выбора. У нас, у русских, есть замечательная пословица: «Бог не выдаст, свинья не съест!»
Было темно, хоть глаз выколи. Пешком, да не зная местности, до цивилизованных мест отсюда и за год не доберешься. Нас поймают гораздо раньше. Мы не знали дороги, так что проплутав в ночи пару часов, нам пришлось вернуться в палатку. Там мы завалились спать на камышовые циновки.
Нашего побега никто не заметил. Стражи, «паркетные вояки» с нездоровой психикой, просто проспались…
У кого хватит глупости бежать из самой сердцевины индейских территорий? На краю земли? Где хозяева чувствуют себя так же уютно, как в своей спальне? Где по твоим следам тут же кинутся десятки следопытов и сотни умелых воинов?
Даже обувь у нас с Хулио забрали, чтобы мы, не привыкшие ходить босиком, оставили всякую мысль о попытке «пойти на рывок». Осторожностью эти люди живут и дышат.
Группа эвакуации из сотни бравых спецназовцев мне бы сейчас явно не помешала бы. Как и несколько вертолетов…
На следующий день колдун ушел, для нашего проводника больше не было препятствия.
«Все темней, темнее над землею — улетел последний отблеск дня…»
Мне удалось отвлечь на мгновение охранника, и в начале ночи, когда ленивые индейцы ели, мы убежали. Что за безумие! Но выбора у нас не имелось.
Пошли и нарвались на часового на окраине стойбища. Вот же проклятие! Вчера шатались в темноте два-три часа вокруг лагеря и никого не встретили, а сегодня нашли тропинку к реке и сразу же вляпались! Извольте бриться!
Индейцы — настоящие кошки. Ночью видят не хуже чем днем, а про слух и говорить нечего. Прямо что-то невероятное, до чего развит слух у краснокожих. Пробираясь по ночам, они скользят неслышно, как тени, ни одна сухая травинка не треснет у них под ногой. Европейцу до них так же далеко, как жителю Нью-Йорка до патагонских собратьев из прерий. Легче вырвать зуб у спящего, не разбудив его, чем пройти мимо туземного дикого стража.
Краснокожие воюют с помощью индивидуальной ловкости, находчивости и удали. Для них самая опасная разведка — веселая прогулка, а рукопашная схватка — забава, спорт. А учитывая то, что все патагонцы настоящие великаны, даже один постовой может поставить наш побег на грань краха.
Помолился я про себя своему ангелу хранителю и пополз. Один раз умирать-то чего трусить? Тем более мне…
Убит — так убит. Судьба…
Подполз я к часовому шага на два, гляжу, а он спит, сердешный. Умаялся, стало быть, со своих буйных плясок. Сидит, храпит, качается и копье едва-едва в руках держит. Тут я перекрестился, собрался с духом, да как вскочу! Хвать копье у индейца из рук да острием его в грудь, так насквозь и просадил. Спросонья тот даже не вскрикнул. Путь свободен…
Мы давай делать ноги. Отродясь так не бегал.
Мрак был беспросветным. Неожиданно хлынул сильный ливень.
Все живое ушло, спряталось, приникло, туземцы в своих жалких жилищах, тесно прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяло с головой, спали как звери в норах.Воспользовавшись темнотой и проливным дождем, мы, как черные приведения, за три часа, кружась во мраке ночи, достигли берега Лимея, расположенного на расстоянии жалких тысячи пятисот метров по прямой от стойбища. Все это время нас гнал вперед адреналин загнанного в угол зверя.
За следующие три часа мы построили маленький плот из топляка, камыша и хвороста и спустили его на воду. Плыли мы, большей частью в воде, держась руками за плот в качестве опоры. Дождь шел не часами, а целыми сутками подряд. С убийственным однообразием, неотвратимым как сама судьба.
Наше путешествие длилось две ночи и семь дней, среди почти затопленных островов, до момента, когда не стало больше сил, и, совершенно изможденные, мы покинули плот.
Мы сильно страдали от переохлаждения, все это время пили только сырую воду, тела наши ныли от нечеловеческой усталости, головы кружились от голода. Дыхание наше стало тяжелым и хриплым. Грудь билась как в лихорадке. Тоска охватывала душу и доводила до исступления. В такие монотонные дождливые дни даже пампасские волки забивались в норы и сидели там, не высовывая носа…
И все же, мы прошли еще около сорока километров напрямик по суше без обуви, босяком по камням, кактусам и кустарникам. Изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, а затем снова брели вперед, едва-едва ступая наболевшими, покрытыми ранами и ссадинами ногами, как беременные черепахи.
При любом шухере стараясь спрятаться и найти укрытие, чтобы снова не попасть в руки кровожадных дикарей. К счастью, следы цивилизации здесь встречались редко, а кое-где вообще не ступала нога человека с давних пор. К тому же, постоянная опасность развила в нас чуткость и осторожность диких зверей.
Наконец, уже потерявши всякую надежду на спасение, мы достигли Кармен-де-Патагонес, где были хорошо приняты передовым постом аргентинских солдат, которые нас уже разыскивали.
В ноябре месяце я сумел вернутся в знакомый до мелочей Буэнос-Айрес, из своей бесплодной поездки, где нашел себе на задницу массу приключений.
Глава 11
Моя несчастливая поездка затянулась намного сильнее, чем я предполагал. Так что я сильно вышел из графика. Пришлось признать, что я, как и все люди, совершаю ошибки. С другой стороны, нельзя сказать, что съездил в пампу совсем совсем уж безрезультатно. Мой слуга, Хулио, после перенесенных испытаний закалился душей и телом, заматерел и теперь выглядел не таким пентюхом, каким он был еще в прошлогоднем декабре. Теперь на него можно было положиться. Кроме того, за время плена мы сблизились с ним и теперь я был уверен в Хулио, как в самом себе.
Кроме этого, перед отъездом я серьезно поговорил с сержантом Панчо из Кармен-де-Патагонес. Тому уже до смерти надоело торчать там без всякой надежды на изменение к лучшему. Все десять лет борьбы за независимость, а потом и десять лет независимости, дела в тех краях с каждым годом становились только хуже и хуже. После ухода испанцев порядка так и не навели.
Так что он непрочь был поработать со мной. Я договорился что сержант подберет себе еще пару товарищей и они будут работать на меня. За хорошие деньги по «щекотливым» темам. Я же, в свою очередь, должен был договорится с генералом Карваланом, что их либо демобилизуют, либо передадут мне для охраны. Кроме того, надо было направить в Кармен-де-Патагонес им смену.