Архивы Конгрегации 3

— Отчего же? — мягко спросил Альберт. — Я разумею не Александера, само собою, а себя. Отчего бы тебе и не прельститься моим способом, брат мой?

— Оттого, что я — не ты, — с расстановкой проговорил Сфорца. — Ты сумел создать магистериум, или призвать, или как там это у вас, алхимиков, правильно именуется… создать и применить, имея к тому способности. Меня же Господь не счел нужным наделить даром, подобным твоему. А значит, мне твой путь заказан. И не нам с тобою спорить с Ним.

— Заказан ли? — тихо проронил старый алхимик и теолог. — Сила духа, воля, желание оставаться по сю сторону жизни могут заменить отсутствующий дар. Ты в достаточной мере жизнелюбив, Гвидо, а уж воли тебе не занимать тем паче. Ты мог бы…

— Нет, — резко качнул головой кардинал. — Звучит заманчиво, но жизнь вечная в сем грешном мире меня, откровенно говоря, не привлекала и в более юные годы. Не скажу, что тороплюсь отойти в мир иной, но и бесконечно бегать от поджидающего меня там черта с вилами тоже не намерен.

— Так не торопись, — подался вперед отец Альберт. — Не желалось бы мне тебя пугать, брат мой, однако поверь опыту человека, доживающего второй век: твое время, верней всего, на исходе. Тот удар два года назад слишком уж подкосил твои силы, немалые, но, увы, небезграничные. Будет чудом, ежели ты доживешь до грядущего лета. А теперь вообрази, что начнется с твоим уходом, коли он случится столь скоро. Кто заменит тебя? Кто встанет во главе Конгрегации, на создание коей ты положил более половины своей жизни?

— Антонио, — нехотя проговорил Сфорца. — Ему, конечно, еще рановато, но если будет на то необходимость, он подхватит эту ношу. Смею надеяться, я неплохо его подготовил.

— Мнится мне, Антонио и впрямь сумеет достойно продолжить твое дело, — кивнул Альберт, — но еще не теперь. Он пока еще юнец, Гвидо. Моложе выпускников академии, только лишь получающих Знак и Печать. Ты и сам не можешь не понимать, как трудно ему придется, ежели вся сия громада свалится на него в ближайший год или два.

— К чему ты клонишь? — сощурился итальянец с подозрением. Левая половина его лица почти не двигалась со времен столкновения с Мельхиором, и результатом такого рода мимики становилась гримаса, способная вогнать в дрожь непривычного собеседника.

Но отец Альберт уже давно привык к новым выражениям лица соратника и друга, а посему не дрогнул.

— К тому, что коли уж есть средство отдалить тот день, когда душа твоя покинет сей мир, неразумно отрицать его, — наставительно произнес он. — Было бы до чрезвычайности глупо и даже грешно пустить прахом все то, что было сделано тобою и всеми нами только лишь потому, что не хватило времени подготовить смену должным образом. Времени, кое можно еще выгадать, — докончил он настойчиво, воздев палец, как некогда делал на лекциях в университете Кёльна.

— А обманывать Господа и судьбу, выгадывая оное время, по-твоему, не грешно? — без тени улыбки парировал Сфорца. — Это грех, Альберт. Почти даже ересь.

— Ересь и, того хуже, малефиция расцветет в Империи пышным цветом, коли Конгрегация останется без главы, — тихо, но твердо возразил алхимик. — Ни я, ни Бенедикт, ни Александер не сможем заменить тебя, подхватить твои связи и дела. Антонио, как я уже говорил, справится с этим, но когда еще немного повзрослеет. Не время тебе умирать, Гвидо, — еще тише договорил Альберт. — Да и не срок. Я не Господь Бог, само собою, но я убежден, что, не случись того удара Мельхиора, едва не остановившего твое сердце, ты бы и сам прожил довольно, чтобы твой уход не стал началом конца.

— А не Господь ли направил меня в те катакомбы на встречу с Мельхиором? — проворчал кардинал, что-то поправляя на столе здоровой рукой.

— Господь не позволил тебе отойти в мир иной прямо на месте, — заметил старый expertus. — Помнишь, что Альберт говорил об Abyssus'е? Твоим щитом стали их молитвы, а значит, Он готов был дать тебе еще время.

— А что на твои теории говорит Бенедикт? — осведомился Сфорца с усмешкой. — Ему ты применить lapis philosophorum (Философский камень (лат.)) не предлагал?

— Продлить твои дни сейчас важнее, — не сразу откликнулся Альберт, сопроводив свой ответ тяжким воздыханием. — Его здоровье я смогу еще поддерживать некоторое время и собственными силами. Твое, боюсь, уже нет.

— Он отказался, — уверенно произнес кардинал, пристально следивший за лицом собеседника. — Ты не сумел уговорить его на этот шаг, но думаешь, что выйдет со мною?

— Я уповаю на твою практичность, Гвидо, — невесело улыбнулся Альберт. — Оставшегося у меня магистериума всяко хватит на поддержание сил лишь одного из вас, как бы мне ни желалось иного.

— Камню можно найти и другое применение, — заметил итальянец. — Об этом догадываюсь даже я, а уж при твоих познаниях в алхимии…

— Можно, — неспешно кивнул expertus. — Вот только когда возникнет в том надобность? Через десять лет? Через двадцать? Через сотню? И возникнет ли вовсе, ежели сейчас Конгрегация не удержится, не устоит? Толковому алхимику ведомо, что никакое вещество не должно хранить бесконечно, но надобно расходовать разумно и в нужный момент. Мой опыт говорит мне, что нужный момент для остатка моего магистериума настает теперь.

— Oddio (О Боже (итал.)), — пробормотал Сфорца со вздохом. — Помню, как Майнц уговаривал меня не брать лишний грех на душу, а теперь дожил до дня, когда его тезка побуждает меня к ровно обратному деянию.

— Я же сей грех тебе могу и отпустить, брат мой, — заметил Альберт. — Так что же ты скажешь? Я не буду более настаивать, пусть даже сейчас ты ответишь отказом. Неволить не стану.

Сфорца ответил не сразу. Он вытянул из кипы бумаг на столе один лист, перевернул его, просмотрел, со вздохом отложил в сторону; вздохнул еще раз, поднял взгляд к собеседнику.

— Va bene (Хорошо (итал.)), — проговорил он наконец. — Приму еще один камень на свою и без того многогрешную душу. Давай свой эликсир, искуситель.

***

Пахнущая горькими травами настойка наполнила до половины два серебряных стаканчика.

— Упокой, Господи, его душу… — пробормотал Сфорца, берясь за один из них. — Наименее грешную из всех наших.

— Amen, — с тихим вздохом отозвался отец Альберт.

Несколько мгновений протекли в молчании, нарушаемом лишь тихим стуком опустевшей посуды.

— Сожалеешь, что не мог быть на погребении? — по-прежнему тихо спросил старый expertus.

Кардинал слабо пожал плечом:

— Что толку в сожалениях? Мое место в те дни было в Карлштейне. Здесь я ничего не мог бы изменить. Перед отъездом я с ним простился.

Бывший алхимик кивнул.

— Когда ушел Альберт, — проговорил он, задумчиво покручивая стаканчик в сухих пальцах, — помню, как мы решали, как будем дальше справляться втроем. Теперь нас пятеро… и вместе с тем двое.

— Хоффмайер освоится быстрее, чем думает он сам, — отмахнулся Сфорца. — Об Александере и говорить нечего. Антонио… Антонио справится, когда в том возникнет необходимость.