Архивы Конгрегации 3

Курт кивнул, развернулся и вышел, ничего более не говоря.

Ожидаемо бессмысленный, однако полагающийся ad imperatum допрос старой Фриды прошел быстро и не оставил сомнений в ее полной невиновности и сомнительной вменяемости. Ни про какую годовалую Агату бабка слыхом не слыхивала, как и про прочих малолетних деревенских детей. А о молодых мужчинах и женщинах вроде Карла или Эльзы говорила «хороший парень, подрастет — осчастливит хорошую девушку» или «тощая еще, но видно: год-два, и фигурка оформится». Посему в условленное время Курт стоял у колодца с почти полной уверенностью в том, чем решится дело.

Явившийся следом за ним Бруно лишь подкрепил его убежденность. Обитатели уже пяти домов хором говорили про Адель не просто одно и то же, а почти теми же словами: «добрая, отзывчивая, ни с кем не ссорится».

— Хорошая, в общем, женщина. Благодать ставить негде, — покривился Курт, выслушав доклад помощника.

— А ты, как я погляжу, все так же веришь в людей, — фыркнул Бруно. — И мысли не допускаешь, что человек в самом деле просто добрый? Может, тебе настоящая праведница повстречалась, а ты уже готов волочить ее на костер лишь за то, что никто не отозвался о ней дурно.

— Праведник мне попался семь лет назад, хотя тогда таковым и не выглядел, — отмахнулся Курт, развернулся и зашагал к указанному молодой Фридой дому. –А это pro minimum ведьма. Если не умалишенная, конечно.

Окно в искомом доме, несмотря на поздний час, все еще светилось, как, впрочем, и в доброй половине других домов. Подобное было нетипично для деревни, где встают с петухами, а потому и ложатся с курами. Майстер инквизитор был убежден, что оное бдение происходит именно в его честь; и хотя шагая по улицам он не видел более никого, следователь был уверен, что слухи из посещенных ими с помощником домов уже непостижимым образом расползлись по деревушке и были растолкованы даже тем, кто сам не опознал в одежде приезжих фельдроки, а в них самих — представителей Конгрегации.

Курт постучал в дверь коротко и резко, и та распахнулась почти тут же, даже без неизбежного уточнения, кто там пришел, в любой из его вариаций.

— Ты всегда вот так без вопросов открываешь дверь любому пришедшему? — нарочито удивился следователь, прошагав в дом.

— Ну что вы, майстер инквизитор, — хозяйка — миловидная женщина лет двадцати с небольшим на вид — расплылась в открытой, приветливой улыбке. –Не всегда, конечно, и не любому. Но вас-то с… со святым отцом я видела в окно, когда вы подходили. К тому же, вся деревня уже судачит, что к нам пожаловали служители Конгрегации, а значит, будут ходить по домам и задавать вопросы. Так для чего же мне запираться? Вы вправе войти в любой дом, а мне и скрывать-то нечего. Да вы не стойте, садитесь к столу. Находились уж, наверное. Может, вам отвара горячего сделать? Для подкрепления сил.

Бруно улыбнулся хозяйке и сделал было шаг к столу, но остановился, заметив, что начальство стоит неподвижно. Курт одарил подчиненного на глазах мрачнеющим взглядом; убедившись, что тот остановился и более никаких самовольных действий предпринимать не собирается, он обернулся к женщине и произнес благожелательным тоном:

— А известно ли тебе, Адель, что полагается за попытку наведения колдовских чар на служителей Конгрегации?

Та распахнула глаза в почти непритворном удивлении.

— Простите, майстер инквизитор, но разве я сделала что-то дурное?

— То есть сам факт применения колдовства ты не отрицаешь? –Вот теперь следователь в самом деле удивился. В его практике встречалось многое. Кто-то лгал, кто-то отмалчивался, кое-кто, конечно, и открыто признавался, а то и демонстрировал свои умения повторно, но лишь будучи уверен в полной своей безнаказанности или же будучи вынужден в процессе боя. Тут же у него даже доказательств для обвинения еще не было. Одно лишь ощущение и тот факт, что помощник, обычно не берущий на себя инициативу при допросе без веской надобности, открыто продемонстрировал подозреваемой свое расположение и собрался идти у нее на поводу.

— Нет, майстер инквизитор, не отрицаю, — открыто и обезоруживающе улыбнулась хозяйка. — Я ведь хоть и в деревне живу, а знаю, что времена нынче стали просвещенные, за колдовство само по себе теперь не карают. Карают только за злодеяния, а я никакого зла не совершила. Таким, как я, дают специальную бумагу, что, дескать, использует природный дар, зла не творит. Ну и приглядывают, конечно. Я же все понимаю. Потому и говорю открыто, ведь скрывать мне нечего: да, я применила свой колдовской дар на вас с помощником, и на всех прочих в деревне применяю. Но посудите сами, майстер инквизитор, что дурного в том, что я поднимаю людям настроение, дарю немного тепла, доброты и спокойствия? Вы ведь пришли сюда из-за того, что обо мне говорят, верно?

— Предположим, — коротко кивнул Курт. — Продолжай.

— Они говорят, что я хорошая и добрая, я знаю об этом. И вот посудите сами, разве люди стали бы так говорить, если бы я кого-то обидела, обманула, навредила кому-то? Я просто проявляю любовь к ближнему своему, ну и бужу доброту и радость в душах ближних. Разве это дурно?

— А кукол ты детям тоже от доброты душевной даришь? — доброжелательно уточнил Курт.

— Конечно, — серьезно кивнула женщина. — Вы поглядите, как они детям нравятся! Дети, они ведь чуткие. Они хоть фальшь, хоть доброту первыми чувствуют. Я кукол с наилучшими помыслами мастерю, вот дети их и любят. А раз деткам в радость, так отчего ж не подарить?

— И Агате Шмит ты тоже дарила куклу?

— Дарила. Давно уже. Думала скоро новую сделать, а тут такая беда… Вчера полдня ходили по лесу, выкликали, да без толку. Ужасная утрата. Бедняжки родители. Я к ним завтра собиралась зайти утешить…

— То есть девочку ты уже убила, а потому уверена, что домой она не вернется? — резко подавшись вперед, бросил Курт.

— Я не убивала! И не уверена. И… я вообще ничего о ней не знаю. Даже как она по улице шла, не видела. Просто маленькая же. Была бы жива, уже нашлась бы… — женщина возвращала себе душевное равновесие с каждой фразой, но и майстер инквизитор, и она сама осознавали, что слишком поздно.

— Ты сама не хуже меня видишь, что выдала себя, Адель, — вздохнул следователь. — Скажи мне, где девочка и зачем она тебе понадобилась, и давай сбережем друг другу время и душевные силы. Ты ведь понимаешь, что отмолчаться или солгать не выйдет?

Женщина ничего не ответила. Остатки привычно-добродушного выражения на ее лице в сочетании с упрямо поджатыми губами представляли странное зрелище.

Курт вздохнул.

— Ты арестована, Адель, — проговорил он, в два стремительных шага подходя к ведьме и беря ее за плечо, — по обвинению в похищении Агаты Шмит и попытке воздействия на следователя Конгрегации при исполнении.

Говоря все это, он снял с так и стоявшей, будто в stupor’е, женщины пояс и связал ей руки за спиной. Окинув взглядом комнату, Курт сдернул с крюка на стене полотенце и соорудил из него кляп.

— Бруно, остаешься присматривать за ней, — объявил Курт, подталкивая ведьму в спину и усаживая в дальнем от двери и окна углу лицом к стене. — Начнет вставать или заметно шевелиться — бей и зови меня. В глаза не смотреть, проповедей пока не читать. Это — понятно?

***

Обыск завершился быстро. Деревенская малефичка явно куда более полагалась на свое умение зачаровывать, чем на скрытность и тайные схроны. Впрочем, возможно, она просто не была способна придумать или соорудить нечто более хитрое.