Архивы Конгрегации 3

Рассуждая таким образом, майстер инквизитор гнал коня попеременно то галопом, то рысью, и даже позволив себе пообедать и обсохнуть в придорожном трактире, добрался до цели еще до заката. Город был ему знаком, и Курт отправился прямиком в гостиницу, где уже останавливался в прежние годы службы. Пожилого хозяина сменил молодой, по всей видимости, сын, принявший дело у отца; посему постояльца он не признал, поприветствовав, как любого рядового служителя Конгрегации: с почтением, но без заискивания. Подобное отношение наиболее импонировало ему, и знаменитый Молот Ведьм мысленно поздравил себя с удачным выбором, а старого держателя гостиницы — с толковым сыном.

Оставив вещи в отведенной ему комнате и наскоро перекусив, Курт направился в местное отделение Конгрегации, в очередной раз с благодарностью вспомнив насельников abyssus’а[1]; еще пару лет назад, прибыв на место службы после целого дня в седле даже и в хорошую погоду, он предпочел бы повременить со всеми делами до утра и дать отдых ноющему натруженному телу. Сейчас же он хоть и ощущал закономерную усталость, без труда находил в себе силы на некоторое количество ходьбы и разговоров.

В отделении его, по всей очевидности, не ждали. То есть ждали, но не его, майстера инквизитора Гессе, а «кого-нибудь в помощь», как выразился один из дежуривших у входа стражей. Представившись и предъявив Сигнум вкупе со всеми прочими особыми приметами, он прямо отправился к обер-инквизитору; рабочая комната была Курту знакома, а вот ее обитатель, как соблаговолил сообщить ему перед отъездом Висконти, около года назад сменился по причине своевременной и ожидаемой смерти от старости. Теперь в дубовом кресле у массивного стола сидел высокий, поджарый мужчина лет сорока пяти с напряженным лицом. При виде вошедшего он вскочил, сперва облегченно улыбнулся, а затем, осознав, кого видит перед собою, вмиг смутился и закаменел с хорошо взболтанной смесью неловкости, решимости и радушия на лице.

— Курт Игнациус Гессе… Великий Инквизитор, — представился Курт, хотя необходимости в этом явно не было, и предъявил свой Знак, как полагалось ad imperatum.

— Франц Остхоф, обер-инквизитор Хайдельберга, — ответствовал сослуживец, с усилием взяв себя в руки, и в свою очередь продемонстрировал Сигнум.

Курт кивнул и улыбнулся как мог благожелательно, затем повел рукой в сторону кресла:

— Присядем? В ногах правды нет. Отчеты вашего подчиненного я вчера просмотрел, но хотелось бы еще раз услышать, что тут у вас творится.

Остхоф сел и принялся рыться в бумагах на столе, пытаясь скрыть напряжение, однако излишне суетливые движения рук его выдавали. «Господи, — подумал Курт, подтягивая табурет и усаживаясь напротив хозяина комнаты, — вот я и дожил до того времени, когда местный обер оказывается моложе меня…»

— Наше дело сочли настолько… серьезным? — уточнил Остхоф. С голосом он совладал вполне, да и с лица первое потрясение понемногу стиралось; хороший признак.

— Просто я озверел без оперативной работы, — развел руками Курт, — и так достал своими жалобами Висконти, что он выдернул из пачки дел первое попавшееся и вручил мне. Оказалось ваше…

Вдаваться в подробности разговора и выбора дела Курт не стал, посчитав, что сейчас важнее разрядить обстановку. Обер-инквизитор ответил с чуть неловкой улыбкой:

— Что ж, в таком случае можно считать, что сие было знаком свыше… Итак, майстер Гессе…

— Бросьте, Остхоф, — отмахнулся Курт, покривившись, — к чему такие церемонии? Мы с вами почти ровесники и находимся не на императорском приеме. Будьте проще.

— Кхм… — протянул обер-инквизитор. — И то верно… Так вот, что у нас тут творится…

Едва начавшийся устный отчет прервал вежливый стук в дверь. В ответ на разрешение войти в комнату проскользнул человек лет тридцати пяти, коий тут же устроился на свободном табурете и замер там, ожидая не то начальственного приказа, не то озарения свыше.

— Хорошо, что ты пришел, Герман, — проговорил обер-инквизитор. — Я как раз намеревался послать за тобой. Майстер Гессе хотел… Я взялся сообщить подробности нашего дела, но, полагаю, будет лучше, если ты сделаешь это сам, — он повернулся к Курту и пояснил: — Это Герман Куглер, следователь первого ранга. Это он ведет дело. Разумеется, я читал все отчеты, и мы регулярно обсуждаем ход расследования, я в курсе всего происходящего и отвечаю за наши действия, но…

— Достаточно, Остхоф, — покривился Курт. — Вам незачем оправдываться. Все верно, лучше всего о деле поведает тот, для кого оно сейчас составляет основу всей жизни, тему дневных забот и ночных раздумий. Так, Герман? Рассказывай. Отчеты я прочел, но теперь хочу слышать твое мнение.

— Дрянь дело, майстер Гессе, если вы хотите знать мое мнение, — мотнул головой следователь. — С самой осени находим изувеченные трупы, и ни следа, ни зацепки. И результата никакого, будто и не малефиция вовсе. Может, и не она, конечно, но доказать я этого не могу, а просто взять и спихнуть дело магистратским…

— Eia! (Ого! (лат.)) — присвистнул Курт. — Помнится, когда я начинал свою службу, доказывать требовалось наличие в деле малефиции, а не ее отсутствие. Кроме того, я не стал бы столь уверенно приводить отсутствие зримых последствий как аргумент. Бывают и весьма длительные ритуалы, и такие, чей эффект отсрочен во времени или пространстве. Посему выводов пока, полагаю, сделать невозможно за недостаточностью сведений.

Следовало признать, что в целом с оценкой младшего сослуживца майстер инквизитор был согласен; сам он, перевернув последний лист из весьма солидной стопки отчетов, пришел к аналогичному заключению: история в самом деле была гнилая, причем порою в прямом смысле этого слова. Начать с того, что в конце ноября на одном из пустырей на окраине Хайдельберга обнаружилась яма, судя по следам, разрытая собачьими лапами; в оной яме покоились, если так можно сказать, учитывая их состояние, разрозненные фрагменты нескольких человеческих тел разной степени разложения. Не менее четырех и не более шести, если быть точным. При том ни одного полного комплекта не присутствовало. Судя по всему, некто время от времени убивал людей, разделял тела на части и аккуратно складировал их в безымянную общую могилу на пустыре. Вероятнее всего, в последний раз он оказался несколько небрежен при закапывании, и запах учуяли собаки, кои и разрыли захоронение, предположительно растащив часть погребенных там фрагментов. Кое-что и в самом деле обнаружилось при тщательном осмотре окрестностей, но далеко не все. Опознать ни одного из погибших не удалось, как и обнаружить хоть какую-то ниточку к личности убийцы. Никто из окрестных обитателей не видел ничего подозрительного. А если и видел, так наверняка забыл за давностью.

Понимая, что на старое место убийца уже не вернется, служители Конгрегации вызвали соответствующего expertus’а и стали производить обходы местных пустырей в поисках если не самого преступника, то хотя бы более новых захоронений. Это принесло свои плоды. В течение следующих нескольких недель, до того, как выпал снег, было обнаружено еще три… назвать сии ямы с кусками тел, теперь уже одиночных, могилами язык не поворачивался. Жертв удалось опознать, поговорить с родными, собрать сведения о жизни, увлечениях, знакомствах… Ничего, что бы их объединяло. Один студент-богослов, один слуга из богатого дома и один пожилой гончар.

Потом лег снег, зима выдалась недолгой, но снежной и морозной, и тела находиться перестали. Расследование продолжалось, но всем было очевидно, что дело «зависло», и expertus’а отпустили. И вот около недели назад история возымела свое продолжение в виде еще трех неполных тел. Мужских, как, кстати, и все прочие. Двоих опознать не удалось, третьим же оказался университетский профессор, уехавший навестить родню где-то в Богемии еще до Рождества и так и не вернувшийся. Его тело и тело гончара из осенних «находок» пострадали менее прочих: недоставало лишь печени и сердца, прочее наличествовало, хоть и было расчленено. Согласно аккуратно составленному дотошным следователем четвертого ранга Томашем Немецем, занимавшимся анатомированием, перечню, оные органы отсутствовали у всех погибших до единого; зато у всех, за исключением группы, пострадавшей от собак, о коей невозможно было сделать выводов, неизменно присутствовали головы и гениталии. Кости также чаще всего присутствовали все. Состояние же мягких тканей варьировалось от почти не тронутых до почти обглоданного скелета. Таковым оказался студент, найденный еще в декабре, и один из неопознанных зимних погибших, парень лет двадцати, судя по лицу. Способы убиения также были различные: удары сзади по голове, нож между ребер, перерезанное горло; говорить о какой-то периодичности убийств, если таковая и наличествовала, не представлялось возможным ввиду запоздалого и бессистемного обнаружения жертв.

Вот тогда-то хайдельбергский обер и воззвал о помощи, отчаявшись разобраться в происходящем собственными силами.

— Что-нибудь новое за последние дни, не попавшее в отосланные вместе с запросом отчеты, есть? — спросил Курт после минутной задумчивости.

— Мы продолжаем ежедневно обходить пустыри. Вчера нашли еще один труп женщины, но его забрали магистратские, явно не наш случай: тело целое, только волосы обкорнаны и лицо все в порезах. Больше всего похоже на убийство из ревности, но в это уж мы влезать не стали, со своим бы делом разобраться. Продолжаем собирать сведения о профессоре Новаке. Ничего значимого, лишь подтверждение уже указанного в отчетах, но университет большой, студентов у него много было. Сами понимаете, майстер Гессе, небыстрое это дело всех их опросить.