Архивы Конгрегации 3
Шрифт:
— Что? — расхохотался Георг фон Рох. — Ты? Меня? Под стражу? В моем замке?
— Поверьте, у меня хватит для этого полномочий, — холодно процедил Курт. — И мои действия будут оправданы. Если вы утверждаете, что показания моего свидетеля лживы, дайте мне возможность самому в этом разобраться. Ваше рвение может вам лишь навредить.
Фон Рох с трудом сдерживал ярость, сверля ненавидящим взглядом наглого инквизиторишку.
— Я даю вам два дня, майстер Гессе. Два дня, чтобы вы, с вашим хваленым умом, разобрались во всей этой чертовщине. Если до послезавтра вы не найдете убийцу, настоящего убийцу!— вы вылетите отсюда с треском, а я уж постараюсь ославить вас на всю Империю как бездельника и шарлатана!
— Я найду, не беспокойтесь, — сквозь сжатые зубы проговорил Курт. — Только не обессудьте, если вдруг выяснится — и доказательства найдутся, что убийца — вы сами.
Не дожидаясь, пока барон обрушит на него очередной приступ
В покоях баронессы золотошвейки не оказалось, а служанка Вильгельмины сообщила раздраженному майстеру инквизитору, что Эрма Шульц, должно быть, шьет в своей комнатке, и указала направление, в коем сию комнатку надлежало искать. На стук Курту никто не ответил, и он уже собрался было уйти, но вдруг подумал, что не стоит упускать подходящую возможность заглянуть в гости, когда хозяев нет дома. Дверь, снаружи, видимо, никак не запиравшаяся, открылась от легкого толчка. Комнатка была и впрямь маленькой, в ней с трудом умещались узкое ложе, пара безыскусных деревянных сундуков и на удивление красивый резной вышивальный столик, вероятно, перекочевавший сюда из господских покоев. Бегло осмотрев комнату, Курт заглянул в один из сундуков (второй оказался закрыт) и не нашел там ничего, кроме разных кусков материи, предназначенных, очевидно, для будущих вышивок. Осмотр ложа также ничего не дал, под соломенным матрасом Эрма Шульц не прятала ни восковых кукол, ни иголок, ничего, что могло бы навести Курта хоть на какие-то подозрения в намеренной лжи означенной Эрмы Шульц следователю инквизиции.
На вышивальном столике, среди аккуратных мотков ниток, игл и нескольких недовышитых воротников, Курт обнаружил небольшой мешочек из довольно грубой, но уже порядком потрепанной ткани. Он, без сомнения, мог принадлежать самой Эрме, но никак не ее госпоже. В таких мешочках некоторые хозяйки могли хранить высушенные и измельченные травы… и если в нем действительно трава… кто знает, не ее ли добавили в то злополучное вино, которое пожелал выпить Ульрих фон Рох в ночь своей смерти. Курт аккуратно развязал мешочек, поднес его к носу и немедленно отшатнулся — пахло не травой, а пеплом. Что за дьявольщина? Зачем Эрма Шульц хранит это среди своих вещей?
Курт осторожно достал щепотку пепла и растер его между пальцев. Странно… надо бы немедленно найти эту женщину и выяснить у нее, что все это значит. Слуха коснулся чей-то шепот, и Курт обернулся: нет, он по-прежнему был в комнате золотошвейки один, но при этом все отчетливее слышал чьи-то голоса. Да что такое? Откуда это? Неужели их действительно слышно из господских покоев этажом ниже? Из комнаты Ульриха фон Роха? Но кто может там разговаривать, если хозяин мертв, а комната заперта на засов, он это точно помнил. В растерянности он потер рукой лоб — как же здесь жарко… он весь в поту и дышать нечем совершенно, как будто… как будто комната полна дыма! В безотчетном ужасе Курт дернулся прочь, но дверь оказалась закрыта. Но ведь он четко запомнил, что дверь не запиралась снаружи! Жар в комнате все нарастал, и Курт панически боялся обернуться, зная, что увидит за своей спиной. Какая-то часть разума твердила ему, что происходящее невозможно, что в закрытой комнате без очага неоткуда разгореться пожару, но он не прислушивался к разуму, целиком отдавшись ужасу перед тем, что он снова остался с огнем один на один. Прекратив попытки открыть дверь, Курт бросился к ставням, надеясь открыть хотя бы их, но споткнулся обо что-то и рухнул, увлекая за собой столик с рукоделием. Он сжался в комок, чувствуя, как пламя вновь лижет его руки, на которых не было почему-то уже перчаток, как трещит горящая на нем одежда, как закипает в венах кровь и лопаются глазные яблоки… и сквозь гудение пламени он слышал чьи-то сумасшедшие крики, мольбы о помощи, проклятия… и он уже не понимал, где он — в горящем ли замке Курценхальма, брошенный Каспаром умирать в огне, или в каком-то другом месте… Запах паленой плоти, его собственной плоти заполнил ноздри, и Курт закашлялся, но вместо слюны выплевывал полусгоревшие куски своих легких… Потом наступила темнота.
— Ох, да что же вы, майстер Гессе, — услышал он над собой чьи-то причитания. — Ох, как нехорошо вышло… не надо было это на видном месте оставлять, так ведь я же не знала… ну, слышала разное, но кто ж мог подумать, что правда… что знаменитый Курт Гессе огня боится…
На лицо ему пролилась вода.
— Ну же, очнитесь, давайте… — он с трудом разлепил веки и увидел перед собой чье-то лицо. Когда зрение прояснилось, он понял, что над ним склонилась Эрма Шульц и вытирает его мокрое лицо и волосы полотенцем. — Ну вот, очнулись, и слава Создателю. Я уж испугалась, что и вас заберут… им ведь все равно, кого… а вы еще и огня боитесь… а вам я не
собиралась ничего дурного делать, вот честное слово, майстер Гессе. Вы-то тут ни при чем.— Т-ты? — хрипло выдохнул Курт и закашлялся. Эрна подхватила его подмышки и повернула набок. — Ты? Ульриха… и Михаэля…
— Да, — просто ответила она, даже не пытаясь отпираться. — Это я. Я та, кого вы ищете.
Она отпустила Курта, и он попытался сесть. Получилось не сразу. Разум все еще отказывался поверить, что ничего на самом деле не было — ни горящей комнаты, ни пламени, пожирающего его, Курта, тело…
— Как?
Эрма Шульц подняла с пола мешочек с пеплом и потрясла им.
— Это они. Они заставляют поверить, что ты сгораешь по-настоящему. Они заставляют испытать того, кто притронулся к этому пеплу, все, что испытывали они сами, когда их жгли заживо.
— Так это… — Курт неверяще уставился на мешочек. — Это… были люди?
— Да, майстер Гессе, — он увидел в глазах женщины боль. — Это были люди. А потом их не стало.
— Кто были эти люди? За что их сожгли? — Курт постепенно приходил в себя.
— Жители одной маленькой деревеньки… Нет, майстер Гессе, они не были колдунами или еретиками… они были просто крепостными одного незадачливого барона, которому не повезло с соседом.
— Расскажи по порядку, — потребовал Курт.
— Я родилась в той деревеньке, в Винкельдорфе. Мой отец был бедным рыцарем, женившимся на горожанке, и служил барону фон Штагену.
— Соседу фон Роха?
— Да… жили мы в деревне, не в замке, отец хоть и был рыцарем, а простой работы не чуждался. Хозяйство у нас было хорошее. Мне должно было исполниться двенадцать зимой, а сестре и брату моим — восемь и три. Но до зимы они не дожили. В конце лета, как бы не ровно в этот день, на нашу деревеньку напали… не разбойники, майстер Гессе, не лихие люди… такие же рыцари, как мой отец. Уж не знаю, что там господин Георг фон Рох не мог поделить с нашим бароном, а только поплатились за это мы, всей деревней. Они устроили облаву, кого не поймали и не убили, загнали в церковь, была у нас маленькая церковь… кто пытался прорваться и сбежать, тех выловили…меня тоже поймали, отец с ними сражался, а меня послал в замок за подмогой, только я далеко не убежала… меня хватили по голове, да не убили, оглушили только… потом, когда я очнулась… Я еще видела, как они горели, майстер инквизитор… и слышала их крики… там были все — старики, женщины, мужчины, дети… Церковь полыхала как стог сена в сухое лето… пламя стояло до неба… и нельзя было подойти, нельзя было ничего, ничего, ничего сделать было нельзя!
Эрма Шульц выкрикнула это прямо в лицо Курту, и он отпрянул: ему показалось, что в ее глазах тоже полыхает пламя. Но в следующий миг она успокоилась и продолжила.
— Я не помню, сколько времени я провела на пепелище, майстер Гессе. Подмоги из замка так и не пришло, хотя они должны были видеть, что тут творилось… этот костер невозможно было не увидеть. Потом, когда все догорело, я пыталась отыскать своих… думала, вдруг все-таки кто-то уцелел… меня нашли две женщины из нашей деревни, кому повезло спастись. Только им, мне да еще одному пареньку… но он не вынес этого всего… умом двинулся… наверное, я тоже двинулась, майстер Гессе. Мне потом говорила Эльза, одна из женщин, что я хватала обгорелые трупы и переворачивала их, и звала их по имени, и просила встать… и когда я нашла свою сестренку, то гладила ее обгоревшее лицо… вернее, кости, потому что лица у нее уже не было… меня еле увели оттуда.
Курт сглотнул.
— Если я правильно понял, люди, которые устроили все это, были людьми фон Рохов?
— Верно, майстер Гессе. Это были их люди… и сами они там были, все трое. Потом, спустя годы, я узнала, что все это затеял Георг… а братья его поддержали. А ведь младшему фон Роху еще двадцати не было, совсем мальчишка! Как они могли быть такими зверьми…
— Значит, ты убила их, чтобы отомстить?
— Не совсем. Я лишь помогла отомстить тем, кто взывал о мести… Мы ушли тогда от барона фон Штагена, я, Эльза и Клара. Осели в монастыре… Эльза потом постриглась в монашки, а Клара умерла в первую же зиму. А я жила там долго… выучилась вот вышивать… когда мы уходили, я забрала с собой горсть пепла с того костра. Просто как память. Однажды они со мной заговорили… те, кто стал этим пеплом. Я слышала их голоса, их мольбы и крики… и поняла, что должна помочь им. Нельзя было оставлять этих зверей безнаказанными, майстер Гессе. Так что я всего лишь стала орудием наказания.
— Как ты это делала?
— Просто подбрасывала им щепотку пепла, и все. Им достаточно было прикоснуться к ней… как вам сегодня. Они сгорали заживо… внутри, в своем разуме. Испытали на себе все то, что когда-то заставили испытать невинных людей…
— Ты понимаешь, что тебя ждет то же самое? За то что ты сделала — а это называется малефицией — тебя ждет костер.
— Я знаю, майстер Гессе. И я готова. Мое дело сделано — все убийцы получили по заслугам.
— Все? — Курт вскочил. — Георг фон Рох?..