Архивы Конгрегации 3

С прореженного списка было сделано четыре копии, после чего три следователя и помощник разделили между собой районы города и отправились в новый обход мясницких лавок, дабы выяснить, не сменил ли кто-то из «пропавших» покупателей лавку. Таковых выявилось несколько, после чего круг подозреваемых сократился до полудюжины имен.

— Завтра нужно будет проверить оставшихся, — устало подытожил Курт. — Портной и пекарь, конечно, мало подходят на роль нашего сердцееда, но даже их сбрасывать со счетов заранее не следует. А уж лекарь, студент медицинского факультета и кузнец… Да и профессор этот…

— Клостерманн? — чуть удивленно приподнял бровь Куглер. — Вообще странно, конечно, проверить необходимо, но откуда ему? Он же богослов.

— Кто знает… — неопределенно пожал плечами Курт. — Но это все утром.

А утром в отделение явился курьер на взмыленной лошади, доставивший ответ на запрос, отосланный майстером Великим Инквизитором три дня назад в Кёльн.

— «Оскар Клостерманн, — с расстановкой зачитал Курт притихшим сослужителям, — обучался в университете Кёльна с тысяча триста восемьдесят девятого по тысяча триста девяносто первый anno Domini (От рождества Христова (лат.)) на факультете медицины. Прервал обучение по семейным обстоятельствам, после чего в университет не вернулся». Вот вам и богослов, — хмыкнул он, сворачивая лист и прикладывая его к прочим материалам дела, громоздящимся на столе Куглера и лишь стараниями дотошного Вилли Шнайдера еще не расползшимся по всей рабочей комнате ровным слоем.

— Да уж, — отозвался хозяин оного стола, — профессор выходит с секретом… Думаете, он и есть наш homicida maniacalis?

— Почти уверен, — кивнул Курт. — Primo, он с самого начала проявляет повышенный интерес к расследованию, а это почти всегда что-нибудь да значит. Secundo, он подходит по всем параметрам — сложения крепкого (даже удивительно для профессора-богослова), два года обучался на медицинском факультете, а в последние месяцы почти перестал покупать мясо. И tertio, в день после убийства церковного служки он выглядел странно возбужденным или взволнованным. Само по себе это ничего не значит, но в сочетании с прочим подтверждает мои подозрения. Пойдем, Герман, — махнул он рукой старшему следователю, — побеседуем с почтенным профессором. Томаш, а ты проверь лекаря и студента — для очистки совести. Вдруг я все же ошибаюсь.

***

Он не ошибся. По случаю воскресенья подозреваемый находился дома, однако гостям из Святой Инквизиции обрадовался не слишком. Впрочем, желанию оных гостей осмотреть его жилище противиться не стал, лишь выказав довольно убедительное удивление, а затем попытавшись ударить Куглера по затылку, стоило тому склониться над ходом в подпол. От удара господин следователь первого ранга, прошедший суровую школу Альфреда Хауэра, успел увернуться, почти не пострадав, после чего завязалась короткая, но отчаянная борьба. Мирный профессор на поверку оказался силен как бык, а отбивался с решимостью приговоренного к смерти, каковым, по большому счету, и являлся. Тем не менее, кроме силы, противопоставить двум инквизиторам с отменной выучкой ему было нечего, и через несколько минут любимый преподаватель студентов-богословов был обездвижен и надежно связан, а господа следователи, потирая ушибы (а Куглер — еще и зажимая платком прокушенную ладонь), завершили обыск. В подполе обнаружился кусок мяса, подозрительно напоминавший часть человеческого бедра, каковое подозрение было полностью подтверждено заключением Немеца, вынесенным уже в отделении.

Теперь арестованный восседал на табурете посреди рабочей комнаты следователей, более не пытаясь ни сбежать, ни драться. Кроме него, в помещении присутствовали двое стражей (на всякий случай), господа следователи Гессе и Куглер и Томаш Немец, напросившийся вести протокол.

— Имя? — начал допрос Курт.

Клостерманн поднял глаза и взглянул прямо в лицо дознавателю.

— Оскар Клостерманн, — он выговаривал слова четко, будто диктовал что-то студентам.

— Доктор Клостерманн, вы обвиняетесь в убийстве pro minimum шестнадцати человек, надругательстве над телами жертв и человекоедении. Признаете ли вы свою вину?

— Вину? Шестнадцати? — Клостерманн резко выпрямился и расхохотался, взмахнув рукой. Стоящие у стены стражи дернулись его перехватить, но профессор не предпринял более никаких действий, и те вернулись на места. — Я признаю свою заслугу на поприще борьбы со злом и служения Господу! А «жертв» было не шестнадцать, а двадцать девять, майстер Гессе, жертв, принесенных во славу и во торжество справедливости Господней; вы нашли едва ли половину, господа бдительные и дотошные следователи. И еще семнадцать уничтоженных лилим.

— Уничтоженных кого? — не поверил своим ушам Куглер.

— Не перебивайте! — неожиданно зло рыкнул Клостерманн. — Вы задали вопросы? Вы хотели ответов? Так слушайте их!

Он затих, но более никто не возразил ему и ничего не ответил, и спустя минуту профессор продолжил, уже спокойнее.

— В моих действиях не было надругательства. Я лишь извлекал сосуды, что содержали силу и стойкость, дабы преисполниться ими и устоять перед соблазном. И если и есть в чем моя вина, то лишь в том, что не наилучшим образом использовал я силу, мне данную. Расплескивал порою, давал пропасть втуне, ибо homo sum (Я (лишь) человек (лат.)), а потому несовершенен как орудие Божие.

— Id est, вы поедали сердца и печень хороших людей, чтобы обрести некую силу для противостояния соблазну? — Курт говорил спокойно, хоть внутри него и клокотало отвращение пополам с яростью; а вот лицо Немеца выражало всю гамму чувств. К счастью, место секретаря, ведущего протокол, позволяло ему оставаться невидимым для допрашиваемого. «Неопытный еще, не пообтерся», — отметил про себя майстер инквизитор, хотя парень был всего-то на пару лет младше Мартина.

— Не просто «хороших людей», — возмутился подследственный. — Вы так и не поняли сути, майстер Великий Инквизитор, несравненный Молот Ведьм? Я ведь давал вам подсказки. Говорил: «Поймите, что и зачем делает тот, кого вы ищете». Не хотите ответить на этот вопрос сами? Ну же, давайте, господа инквизиторы. Последняя попытка. Если не догадаетесь — я расскажу. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться.

— Клостерманн, — покривился Курт, — время игр и загадок кончилось в ту минуту, когда вы были арестованы и препровождены сюда. Сейчас я задаю вопросы, а вы на них отвечаете, честно и подробно. Это — понятно?

— Вы — скучный, ограниченный тип, не желающий развиваться и осваивать новые методики, майстер Гессе, — поморщился профессор. — Вы все, обученные дознаватели, выпускники хваленой академии, вцепляетесь в знания, данные вам наставниками, но не желаете пробовать ничего нового, не пытаетесь испытывать другие подходы. Право, жаль… Вы сами ослабляете себя, лишаете более эффективных методов расследования.

— На то, чтобы найти и взять вас, хватило и наших испытанных методов, — прервал Курт. — Посему вернитесь к ответу на заданный мною вопрос. Чем оказались так уникальны те бедняги, коим не повезло заслужить ваше одобрение?

Будь майстер инквизитор на пару десятилетий помладше, он, быть может, потратил бы время и силы на подробный разговор с обвиняемым и изучение его так называемой методики, сейчас же господин следователь желал получить ответы, а заниматься препарированием души и сумасшествия изловленного ими маниака предпочитал самостоятельно, без одобрения или помощи оного.

— Стойкостью, майстер Гессе, — вздохнул Клостерманн. — Это же совсем просто. Стойкостью и противостоянием соблазнам. Каждый из них в своей жизни смирил себя, отказался от чего-то доступного, манящего и желанного. Петер Шварц, мой студент, о коем вы столь дотошно меня расспрашивали, майстер Гессе, по меньшей мере дважды отказался от участия в развеселой школярской пирушке ради подготовки к экзамену, хотя он не был чужд мирских радостей; Ульрих Кляйн, подмастерье мясника, ни разу не оскоромился ни в один из постов — при его-то работе! Теперь понимаете? Каждый из них — щит на пути соблазна. Я же — меч Господень, разящий богомерзких демониц, коварных лилим, оскверняющих похотью чистоту рода человеческого. Но что есть меч без щита? Видит Бог, я пытался! Я смирял себя, я крепился, но слаб я перед соблазном адским без защиты. Ни одну дочь Лилит не смог я убить. И тогда я взял щит из рук Его и вобрал в себя. Так стало мне под силу распознавать и уничтожать их.