Аритмия
Шрифт:
Вешаю связку ключей на крючок, снимаю куртку и разуваюсь. Не включая свет, прохожу в гостиную. Заваливаюсь на диван, пялюсь в потолок, медленно выдыхаю и устало потираю глаза.
Савелий опять всех напугал. Очередной приступ, паникер-Рома, Арсеньева в слезах и толпа глазеющих зевак.
Доорались. Кто же знал, что мелкий так разнервничается, наблюдая за нами. Я виноват в том, что у меня даже и мысли не возникло на этот счет. Виноват в том, что не смог сдержаться. Виноват в том, что сразу не среагировал на его встревоженный голос.
Савку по рекомендации врача в больнице продержат еще дня три минимум. Это всегда происходит. Жизненно важные показатели должны
Рома думает, что ему одному страшно. Но это не так… Я чертовски боюсь за Савелия. Всякий раз. Просто понимаю, что моя холодная голова и умение держать себя в руках — это то, что необходимо в подобных ситуациях. То, что нужно мальчишке в эти моменты. Потому что семейка у него та еще. Ромкины предки чересчур кипишные и нервные. Да и сам он такой. Всю больницу на уши сегодня подняли.
Савка тоже боится. А еще мой маленький боец очень устал… Немой вопрос, застывший в его глазах, убивает. Он будто молча спрашивает: «Это все, Ян, или еще нет?».
Конечно, нет.
Другой расклад я вряд ли вынесу.
Переворачиваюсь на бок. Мысли то и дело возвращаются к зареванной Даше и той вещице, которую она, второпях, оставила на лавке.
Я с минуту в своем мозгу видел один сплошной черный квадрат. Потом вдруг резко пришло осознание происходящего. А вместе с тем пришла неконтролируемая злость.
Беременна.
Итак мозги кипели, стоило представить ее с электриком… А тут такое. До блевоты.
Нет, нормальные взрослые люди заранее детей планируют. Здесь же больше похоже на залет по неосторожности.
Если он есть этот самый залет…
А если нет?
То что…
А вдруг электрик ни при чем?
Еще же имеется кандидат. Козлятина Лавринович. Уж больно он напрягся, стоило мне начать ему угрожать. Хотя надо предполагать, любой на его месте очканул бы. Запугать до трясучки — это прямо-таки мой дар. Пользуюсь им, сколько себя помню.
Да нет, вряд ли он.
Даша-Даша… Ну какого…
Под ребрами болезненно саднит.
Как, твою мать, вообще это принять? Как принять тот факт, что у нее под сердцем маленький электрик?
Резко поднимаюсь с подушек. Принимаю сидячее положение, сжимаю голову и рвано дышу сквозь стиснутые до скрежета зубы.
Ненавижу ее. Наверное…
Шею свернул бы, но умом понимаю, что здесь, похоже, просто настала та самая точка невозврата. Конец. Финиш. Черта.
Она же так просит оставить ее в покое. И придется ведь, если дурацкий тест (будь он трижды проклят!) покажет две полоски.
Сойдутся. Поженятся. Станут ячейкой общества. Будут растить сына или дочь.
Коротит внутри, да и разум на такие картинки отзывается протестом.
Ну что за дура? Первый курс. Совсем сопля же еще! И этот тоже хорош, мог бы и подумать верхней головой. Осеменитель херов.
Встаю. Иду на кухню выпить воды. Размышляю на тему того, какой будет реакция новоявленного папаши. На аборт точно не отправит. Он же весь из себя такой положительный. (Со слов Вершининой).
Обрадуется? Расстроится?
Я бы на его месте…
Что за звездец вообще? Какое еще «бы»? Ты не на его месте.
И что за место такое? Есть оно вообще?
Давно не видно этого малохольного рядом с ней.
Вдруг и правда с преподом мутит?
Да ну… Не стала бы. Или все же да?
Чашка с грохотом летит в раковину.
Не могу понять, что со мной происходит. Внутренний бессвязный монолог только сильнее заводит. Аж до трясучки. В кровь будто отравы химической впрыснули. Хочется ломать и крушить все вокруг.
Ее величество Ревность пожаловала. Как скрутило там, на ВДНХ, так и не отпустило до сих пор.
Беременна.
Морду сто процентов снова перекосило. Не могу спокойно думать об этом. Зацепила эта новость. Ржавым гвоздем застряла в левом подреберье. Не вытащить.
В ушах звучит заливистый смех Савелия, а перед глазами Арсеньева, закручивающая «винт» на льду. Волосы пшеничного цвета разлетаются в стороны, щеки горят ярким румянцем. Широко улыбается мальчишке. Она и мне вот так раньше улыбалась. Открыто, искренне.
Сейчас в ответ только холодный, напряженный взгляд исподлобья.
Держит дистанцию.
Острит. Язвит. Кусается. Колючки выпустила.
Научилась.
Научил.
Говорить «нет». Раньше не умела…
Захожу в спальню и прямо в одежде укладываюсь на кровать. Вспоминаю, как Даша не смогла сказать мне «нет». Прямо здесь.
Совсем юная. Растерянная. Сомневающаяся. Смущенная моим напором. Разомлевшая от жарких поцелуев и торопливых ласк.
Лежала подо мной. Красивая. Испуганная. До одурения нежная.
Дрожала, покрываясь мурашками. Доверчиво смотрела в глаза. Покорно глотала катящиеся по щекам слезы, потому что я был слишком несдержан и груб. Меня в какой-то момент унесло. Накрыло. Затопило. Я словно опьянен был. В хлам. Только не алкоголем, а ею.
Как сейчас вижу перед собой мокрые, трепещущие ресницы, влажные полураскрытые губы и взгляд, полный чего-то такого… отчего внутренности полыхали костром и дышалось через раз.
До самого утра не мог от нее оторваться. Мучил отзывчивое тело. Смотрел на нее. Целовал ее. Всю… Много. Долго.
Уже на рассвете, кутаясь в одеяло, зачем-то начали читать друг другу стихи. Один из них запомнился мне особенно. Я потом его отыскал…
Дождь в лицо и ключицы, и над мачтами гром. Ты со мной приключился, словно шторм с кораблем. Мне и страшно, и весело, как тому кораблю. Не жалею, что встретила. Не боюсь, что люблю. [15]15
Стихотворение Б. Ахмадулиной «Дождь в лицо и ключицы».