Аритмия

Нежный подснежник, затоптанный моими ногами.

Ей никогда уже не стать прежней, и так хочется сказать «прости», но после всего, что было, настолько пустым и неподходящим кажется это слово…

— Не приходи сюда больше, Дарин, — перебиваю ее монолог.

Опять прогоняю. Жестоко, но другого выхода попросту нет. Это тупик, к сожалению. И света в конце тоннеля не предвидится.

— Не смей делать это снова! — срывается на рваный шепот.

— Уходи. Все кончено, — стискиваю челюсти до хруста. Так сильно, что скулы сводит.

— Не говори так, — в ее чистых как небо глазах блестят прозрачные слезы.

Вешаю трубку. Встаю.

Она плачет и кричит. Стучит в отчаянии по стеклу, а потом прижимает к нему свою ладонь.

Никогда не забуду этот ее взгляд. Так смотрят на тех, кто в очередной раз предал.

— Быстро ты, — отмечает Сердюк.

Ломать — не строить.

Молча убираю руки за спину. Возвращаемся в камеру. Все как в тумане…

Там по привычке оседаю на пол и подпираю спиной стену. В изнеможении прикрываю глаза.

Необъяснимая штука — душа. Не знаешь, где она находится, но знаешь каково это, когда она нестерпимо болит…

* * *

После нашей встречи становится только хуже. Во всех смыслах.

Меня мучают картинки с ее участием, ведь каждый взгляд, каждое движение настолько прочно засело в больной голове, что сутками стоит на репите, вынуждая чертово сердце кровоточить…

Клетка, в которой я вынужден находиться, угнетает и давит на мозг. Плюс ко всему, меня одолевает жуткая бессонница, и в один из дней случается то, чего не происходило уже много лет, — херова паническая атака, мать ее. Со всеми вытекающими.

Разогнавшийся до предела пульс. Нехватка кислорода. Одышка. Тремор. Головокружение и спутанность сознания.

Лежа на ледяном полу и пытаясь прийти в себя, я снова ее вижу. Так реалистично вижу…

Горько плачет. Стучит ладонью по стеклу. Искусанными губами произносит отчаянное: «Не смей делать это снова».

Прости, Дарин… Кажется, это единственное, чем я владею в совершенстве. Тут правда есть и другая сторона медали. Причиняя боль конкретно тебе, я и сам всегда страдаю. Этот механизм давно запущен. Слаженно работает, как часы.

«Надо же! У тебя есть сердце! Чувствую, как часто оно бьется… Ты сейчас напоминаешь живого человека, Абрамов! Но дай угадаю, тебе это совсем не нравится!»

Так и есть. Все изменилось с тех пор, как ты вдруг появилась в моей никчемной жизни.

Еще тогда, два с половиной года назад, отталкивая тебя, понимал: как раньше уже никогда не будет. Потому что размолотила своей искренностью мою броню в щепки и вытащила наружу то, что давно глубоко внутри покрылось горсткой пепла.

Шутка ли… Впервые за долгое время кто-то предпринял попытку принять меня таким, каков я есть. Только чем я тебя за это в порыве ревности возблагодарил? Да попросту уничтожил. Как ты и говорила, скинул в глубокую яму. Присыпал землей и бросил там погибать.

Себе снисходительно оставил право на воспоминания. В самые мрачные часы они возвращали меня туда, где я был счастлив. Они возвращали меня к тебе, Дарин. Представь, ощущая в груди смесь жгучей ненависти и злости, я все равно делал это. Непозволительно часто и долго думал о девочке, ставшей для меня особенной…

Вспоминал глаза, синие как море.

Улыбку, слепящую похлеще полуденного солнца.

Звонкий заливистый смех и развевающиеся на ветру волосы.

Обезоруживающее, честное «я тебя люблю», произнесенное на крыше ночного Питера.

Брошенное позже в порыве абсолютного обоюдного помешательства «мне так хорошо с тобой».

Это лишь малая часть того, что мне дорого. Того, что удалось сохранить. Впечатать намертво.

Ты жила во мне все эти годы. Хотел я того или нет…

Сожалею о том, что встретила меня на своем пути. Сожалею о том, что у меня так и не получилось ответить тебе нормальной, здоровой взаимностью. Сожалею, что не вышло привязать тебя к себе навсегда. Не понимал тогда, что это, быть может, вообще единственное чего я хочу.

Упущен момент, но знаешь, Даш, самое страшное не это.

Самое страшное заключается в том, что отмотав пленку назад, я все равно не смог бы от тебя отказаться.

Прости, но ты не дала ни единого шанса…

* * *

Очередное заседание суда проходит как в тумане.

Представление. Разъяснения. Допрос. Зачитывание результатов исследований, проведенных экспертами. Осмотр улик, вопросы относительно рассматриваемых доказательств.

Учитывая профессиональную деятельность Абрамова-старшего, все эти этапы я многократно наблюдал со стороны, однако главенствующая роль в этом театре абсурда мне отведена впервые.

И впечатления, скажу я вам, так себе…

Пока обвинение и защита ловко жонглируют номерами статей, я, как ни странно, сосредоточен на рефлексии. Прогоняю в памяти «знакомство» с Каримовым и всю последующую канитель, закрутившуюся недетской каруселью.

Самое стремное, что слушая выдрессированную отцом Арсеньеву, отвечающую на вопросы, связанные с выяснением причин моего аффекта, я вдруг понимаю, что по сути, ничем от Каримова не отличаюсь.

Вспоминается Лисицына, ставшая жертвой моего жестокого сценария. А заодно и ярость Беркута, в чьей шкуре я теперь оказался.

Перехватываю взгляд лучшего друга.

Спорим, ты думаешь о том же?

Вот и докажите, что параллели провожу неверные. Бумеранг, карма. Как хочешь это назови. В очередной раз убеждаюсь в том, что «случайности не случайны». Каждому однажды прилетает по хребту за содеянное. Только жаль, что попутно страдают невинные люди. Люди, которых мы целенаправленно затягиваем в эту трясину, действуя согласно выстроенному плану.

Я и ты, Руслан, — одинаковые. Это все равно что в зеркало смотреть.

Мрази, прощупывающие грани дозволенного.

Ублюдки, игнорирующие нормы и правила.

Моральные уроды, не ведающие о таких понятиях как «совесть» и «стыд».

У обоих за спиной влиятельные отцы. Вон они, мысленно готовы разодрать друг другу глотки. Мой и твой. Тоже, в общем-то персонажи идентичные. Соревнуются посредством связей и рычагов, кто кого по закону на лопатки опрокинет. Вопреки здравому смыслу, на все готовы ради своего генетического отродья. Противно смотреть, но жаль, что ты этого не видишь, отсутствуя по «уважительной причине».