Аритмия
Шрифт:
Штаб — это квартира сына. Там мы с ней регулярно собирались для того, чтобы обсудить грядущие заседания. Как я понял, девчонка чувствует себя безопасно в этой его мрачной конуре. С каким-то особым трепетом относится к логову Яна. Полагаю, причина в бабских заморочках. Воспоминания и прочая сопливая ересь…
— А плов умеешь мутить? — интересуюсь, выезжая с парковки.
— Умею, — отзывается тихо.
— Тогда мне нужен и борщ, и соус, и плов.
Вижу, как дергается уголок ее губ.
Нет, ну а что… С домашней едой ничто не сравнится, а у нее недурно получается.
Сигналю долбокряку, тупящему на перекрестке. По лобовому вода стеной. Дворники работают на полную мощность, но еле справляются. На улице самый настоящий апокалипсис развернулся. Льет, словно из ведра.
— Как прошла ваша встреча с сыном? — спрашивает робко.
— Я был паинькой. Обещал же тебе, — пожимаю плечом.
— У него… все хорошо? — смотрит на дорогу и, почувствовав мой пристальный взгляд, краснеет.
Впервые сама подняла эту тему со времен нашего скандала…
Дело в том, что в день оглашения судьей решения относительно дальнейшей судьбы Яна, у нас с Дариной состоялся непростой разговор, в ходе которого она узнала всю правду о состоянии моего сына. О том, что он не совсем здоров. О том, что с детства периодически посещает врача и порой нуждается в приеме определенных препаратов.
Приняв услышанное, Дарина выдала то, чего я никак не ожидал. Точнее я полагал, что у нее не хватит храбрости на то, чтобы озвучить нечто подобное. (Вот, кстати, в тот момент невольно и проникся к девчонке уважением, хотя выбесила своими нравоучениями знатно. Вылила на меня экспрессивным монологом свою правду-матку. Растоптала морально, чего давно уже никто делать не смел).
Опять анализирую…
Если коротко, в открытую заявила, что адвокат я блестящий, а вот отец из меня — дерьмо. Я, собственно, и без нее знал об этом, но спокойно выслушать соплячку, порицающую меня за то, что не поддержал сына после произошедшей в семье трагедии, не смог. Наорал на нее в ответ и жестко осадил. Потому что последние, сказанные ею фразы, в одну секунду прожгли внутренности уродливыми, жалящими язвами.
«Хотите знать, что я думаю? Его душевная болезнь — ваша заслуга. Мало того, что вы бессовестно переложили на Яна вину за смерть Алисы, так еще и заставили принять ее и жить с ней».
А хотите знать, что думаю я? Неприятно, однако, когда тебя тычут носом в собственное дерьмо.
— Почему твоего брата не было в суде? — жду, когда на светофоре загорится зеленый.
— Леша не смог прийти.
— Ну еще бы… — ухмыляюсь. — А что же родители?
С Арсеньевой я работаю довольно продолжительный отрезок времени, а об этих ущербных ни слова не слышал.
— Они в Новосибирске, — отворачивается к окну.
— Почему там не осталась? Зачем ломанулась в Питер? — давлю, пока стены крепости ослабли.
— Можно мы не будем об этом говорить?
— Ты поддерживаешь с ними связь? — не отстаю, хотя видно, что обсуждать свои отношения с этими упырями она и впрямь не намерена.
— Нет.
И слава Всевышнему. Мне еще тогда, три года назад, показалось, что семейство
у нее конченое. Внешняя картинка не всегда соответствует содержанию.Разве возьмут порядочные родители бабло за «моральный ущерб»?
Вопрос чисто риторический…
Глава 58. Откровенный разговор
— Игорь Владимирович, готово! — доносится до меня звонкий голос девчонки. — Я тут на кухне накрою, ладно?
Отодвигаю бумажки, снимаю очки и, потирая переносицу, поднимаюсь со стула. Что б вы понимали, повод как следует набить желудок — единственная вещь, способная отвлечь меня от работы.
Иду на запахи. Аромат в квартире стоит убойный. Слюни текут как у некормленой псины, и никакая вытяжка тут не поможет. Чересчур развито обоняние, плюс слишком я падок на домашнюю стряпню…
Гостья суетится у плиты. Я устраиваюсь за столом и предвкушаю сытный ужин.
— Осторожно, очень горячо, — заботливо предупреждает она, пододвигая ко мне тарелку с борщом.
— Не понял, а ты? — хмуро взираю на сервировку.
— Я не буду, — подает нарезанный на дощечке хлеб и сметану в соуснике.
— Почему?
— Не хочу.
— Ну вот еще, у нас был уговор, — напоминаю ей, коль память короткая.
— Игорь Владимирович…
— Села есть!
Взглядом приказываю, и она обреченно достает столовые приборы.
— Ишь че вздумала, рабыню Заура изображать? Или как там звали страдалицу эту…
— Изаура, — смеется, усаживаясь напротив.
Ну хоть настроение немного поднялось.
— Во-во. Марьяна вечно лобуду эту крутила. Крузы, Мэйсоны…
— Это другой сериал.
— Ой да по хер! — раздраженно отмахиваюсь и вдыхаю балдежный аромат поглубже в легкие.
Вот где рай-то! Наваристый борщец, с зеленушкой.
— Плов сейчас будете или позже?
— Конечно сейчас. Накладывай давай, да побольше.
Угукает и принимается исполнять мое желание.
Прищуриваюсь от удовольствия. Прикидываю, не сожрать ли еще одну порцию первого.
— Вот, — передо мной приземляется вожделенный плов. Длиннозерный рис, много моркови, лука и мяса. Все как я люблю. Не скончаться бы от радости.
— Неплохо, — оглашаю вердикт. — Соли не хватает.
— Так добавьте, — передает мне солонку.
Без стеснения самозабвенно предаюсь одному из семи смертных грехов — чревоугодию, в то время как сидящая напротив Арсеньева поклевывает свою богичную стряпню точно птичка.
— Ну и тошнотик, — подмечаю неодобрительно.
— Да просто нет аппетита. Перенервничала, наверное, — тихо произносит, елозя ложкой в борще.
— Успокаивайся. Никто из них тебя не тронет. Поняла меня? — голосом демонстрирую максимум уверенности. И она верит. Кивает.
— Те двое… Почему они пошли против Каримова? — наконец задает вопрос, мучивший ее с того самого момента, как она увидела их в зале.
— Потому что у них не было выбора.
Либо продолжать медленно подыхать в подвале дома, находящегося в непроходимом лесу, либо решиться на сотрудничество и обойтись малой кровью.