Асмодей

Толпа безмолвствовала в оцепенении. Огонь плясал вокруг свой роковой танец. Коварный язык пламени подкрался к девушке, опалив ее локоны, а потом ее окутала густая завеса дыма. Когда же она расступилась, несчастная была уже полностью объята огнем. Она вопила, задыхалась, рвалась прочь от рокового столба, который зашатался у основания. Поразительно, сколько силы было в этом хрупком существе, до последнего сражающимся за свою жизнь.

– Не иначе, как демоны захватили ее тело, – пронесся ропот по толпе, а потом все стихло, тлетворный запах горелой плоти заполнил площадь. Многие женщины без чувств падали в руки своих кавалеров. Другие сломя голову бросались к каналу, извергая туда рвотные массы.

Девушка издала протяжный последний в ее жизни крик, такой отчаянный, что даже небеса содрогнулись от этого зова. Лишь минута, которая показалась зрителям нескончаемой вечностью, отделила ее от смерти, а потом все кончилось. Аврора бессильно повисла на веревках, бросив последний взгляд на вершителя своей судьбы, но даже в смертной агонии не выдала их тайны, до последнего защищая сестру.

Пламя окутало позорный столб, целуя покрывшееся ожогами и почерневшее тело несчастной, веревки лопнули, и девушка рухнула в бушующий огонь, пожравший ее без остатка. Лишь поднятый на фоне алеющих поленьев перст будто призывал небеса к высшей справедливости, но ее не произошло. Под весом ее тела помост, окутанный пламенем, просел и обвалился, скрывая чернеющие останки от любопытных глаз.

Сделка свершилась: стороны выполнили кровный уговор. Все молчаливо перевели взор на Лионеля Демаре, большие холодные глаза которого ни разу, даже сейчас, не сокрылись под веками, хотя душа горела тем же адским огнем, что и тело Авроры. Толпа, оцепеневшая от небывалого для их городка действа, не трогалась с места. Тяжелые вздохи, неясный шепот выражали растерянность и тревожное ожидание. Не говоря ни слова, молодой лорд поднялся со своего места, скрываясь за высокой стеной родового замка. Для него все было кончено, хотя для Авроры это было только начало.

Комментарий к Пролог

Это мой дебют по части оригинальных историй. Буду очень рада услышать Ваше мнение о моей работе. Заранее спасибо.

========== Глава I ==========

Возвращение к реальности, если, конечно, случившееся с ней можно было считать реальностью, произошло не сразу. Сначала пробудились ощущения: вокруг было нестерпимо жарко и жестко, казалось, будто тысячи игл, проходя через кожу, достигают сердца, разрывая его на части. Все тело сводило от пронзительной боли, сравниться с которой не могло даже губительное пламя костра. Каждую секунду Аврора призывала на помощь спасительное беспамятство, которое обычно разрывало связь с миром боли, унося душу в пустоту, но оно не приходило. Всеми клеточками своего естества девушка ощущала пламя, оставляющее огненные поцелуи на ногах и мучительную резь от сдираемой заживо кожи. В то же мгновение на задворках разума зародилась мысль, несмотря на окружающий жар, сковавшая ее существо леденящим ужасом.

Понимание происходящего хлестануло каленым железом по щеке, сознание попыталось скрыться от этой роковой истины, не желая вырываться из окружающей пустоты, где властвовали две скорбные сестрицы – тьма и тишина, но мучительный голод, скрутивший низ живота, неудержимо возвращал затуманенное сознание к реальности, напоминая о мирских потребностях.

– «Боже, неужели и в смерти люди могут хотеть есть?!» – пронеслось в ее голове. Видимо, в аду души претерпевают те же лишения, потребности и чувства, что и при жизни, только помноженные десятикратно.

Следом за осязанием на свободу вырвалась способность воспринимать и различать ароматы. В ту же секунду в нос проникли тлетворный смрад подземелья, заставивший ком подступить к горлу, омерзительное зловоние горелой плоти и удушливый запах серы. А за ним к жизни вернулись и звуки: лязг цепей, потрескивание огня, отдаленные стоны обреченных, вой адских гончих и поистине дьявольский смех. Инстинктивно девушка попыталась перекреститься, но руки не повиновались ей.

Постепенно к Авроре вернулось некое подобие ощущения времени. В аду, к слову, оно текло по какому-то одному ему ведомому маршруту: то ускоряя, то замедляя свой бег, а иной раз и вовсе замертво падая на пламенеющую землю, заставляя грешников вечность переживать неистовую муку. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению, но тем не менее существовало и сводило с ума.

Иногда случалось, что красноватый свет, прорезая мрак темницы, врывался в сознание Авроры сквозь сомкнутые веки, но по истечении нескольких часов тьма опять накидывала на нее свою черную мантию, унося в некое подобие кошмара. Подумать только, даже в огненной Геенне людям было позволено спать!

Вскоре по красным зарницам девушка решила попробовать измерять сутки, но приступила к своему пугающему отсчету не сразу, пытаясь совладать со временем. Однако чем дольше она считала, тем больше впадала в отчаяние, готовая в любую секунду потерять веру и возможность прийти в сознание. День беспамятства, два, три… неделя… Это было невыносимо. Видимо, в том и был смысл адского наказания: все чувствовать, томиться ожиданием, но не иметь возможности узреть окружающий ужас. Осознание собственной беспомощности ввергало душу в еще большую пучину уныния, чем неспособность управлять собственным телом.

В конце концов, она забросила эту ужасную затею, предпочитая забвение горькому знанию, но тогда Аврору стали одолевать ненужные мысли, от которых нельзя было убежать или отмахнуться. Что будет дальше с ее душой? Возможно ли отчаянными молитвами выпросить себе прощение? Возможно ли докричаться до небес из самых глубин адской бездны?

Казалось, целая вечность прошла с того момента, как у адских врат девушка простилась со своим проводником. Последние слова Лионеля до сих пор обжигали ее слух, туманя разум: «Запомни, в аду нельзя верить надежде!»

Смысл этих слов она до конца не понимала, о какой надежде могла идти речь в этих чертогах. Это светлое чувство оставляло своих носителей в преддверии преисподней, страшась даже переступить порог грешной обители. Здесь люди должны страдать! Здесь нет места свету и вере! Здесь есть только одна царица, и имя ей – обреченность!

Каждый раз Аврора старалась прислушаться к тихому бормотанию где-то вдалеке, надеясь вынести из него хоть какую-то полезную информацию, но этот нескончаемый поток слов сливался в сознании в непонятную какофонию адских звуков. Это было ужасно! Казалось, единственной ее реальностью стала нестерпимая боль, без устали терзавшая тело, но к своему отчаянию, сколько не пыталась, девушка не могла разомкнуть век и посмотреть на своих обидчиков. Все пытки, когда-либо придуманные человечеством, меркли в сравнении с тем, что приходится испытать тем, кто попадает в ад. Действительно, Люцифер и его прихвостни обладали поистине богатой фантазией и, главное, возможностью претворить ее в жизнь.

Единственное, что удерживало несчастную от падения в пропасть истинного безумия – это способность мыслить.

«Я мыслю, значит, еще существую», – без устали твердила она, вспоминая слова учителя в сельской школе. Только эта истина и молитва поддерживали в ней крупицы здравого смысла. День ото дня она старалась прийти в себя, попробовать пошевелить пальцем или открыть глаза, но чем больше девушка старалась, тем большая боль обрушивалась на ее истерзанную душу. «Они хотят меня сломить, – подумала Аврора. – Хотят, чтобы я смирилась со своей участью и перестала бороться!»

Это мысль стала для нее настоящим открытием: в смирении был ключ к откровению. Оно было великой добродетелью, которая, видимо, почиталась и обитателями ада. Путь к нему лежал по дороге отрешенности. Только оставив за спиной свое смертное бытие, она получала возможность открыть для себя новую сферу мироздания, будь то ад или рай. Именно этого ждали от нее ее мучители. Что ж, если такова ее судьба, она покорится.

Образ Лотти, детские забавы, нежные объятия матери, долгие разговоры с отцом, поистине божественный вид на зеленеющие холмы и городской пейзаж, – все, что когда-то доставляло радость, должно было остаться за пределами этого мира, ибо в аду не было места ни для любви, ни для радости, ни для сострадания. Это обитель греха и порока, и сюда люди входили лишь с грузом отчаяния и обреченности, чтобы никакая земная мелочь не могла отвлечь их от страданий, выпавших на их долю. Таковы были законы, и не простым смертным менять этот уклад.