Assassin's Creed: Shards

– Месье, стоять на месте сегодня ночью слишком холодно. Позвольте не делать вид, что мы еще не знаем, для чего остановились здесь.

Он тихо усмехается:

– С удовольствием, сударь.

Я лишь коротко киваю: он мне не знаком, а значит, Ордену не принадлежит.

Монсеньор будет доволен, дю Пейре сделает скорбное лицо перед Королем, его полк потеряет одного своего скучающего солдата, а я все-таки смогу согреться.

Я обещаю себе, что покончу с ним быстро. С одной стороны, я не могу привести следующего за мной ассасина к Сезару, а с другой – ждать, когда мне воткнут в спину скрытый клинок, я тоже не очень-то желаю.

Мой ночной противник вытягивает из ножен шпагу. Я отбрасываю волосы со лба и силюсь скрыть улыбку: я давно не позволял себе драться по пустякам, да еще и на улице, и успел соскучиться по волнующему азарту схватки.

Мой противник делает шаг вперед.

Звон, захват, поворот, мой выпад, его отступление – и снег продолжает падать вокруг нас. Но он больше не холодит; стихия придает сил и будто бы участвует в нашем танце.

А я танцую. Танцую, позволяя себя слиться с ночью, слиться с холодом, и мой белый крест сейчас как никогда похож на мой красный крест.

Снова звон, снова сталь скользит блестящей змеей, готовой ужалить в тот момент, когда другой отвлечется. Его финт, еще один захват, быстрый отшаг назад – звон растворяется в ширине промерзшей улицы.

Я отбиваю нацеленный в горло удар и на крыше ближайшего дома замечаю ту же самую тень.

Но она не двигается, замерев в шаге от края, и мне кажется, что, если бы не снежная пелена, мы бы встретились друг с другом взглядом.

Из-за этого я мешкаю и лишь в последний момент уворачиваюсь. Наш танец распадается, когда сталь, для меня холоднее, чем воздух, огненным языком проводит по боку.

Ни одно слово не нарушает тишину падающего снега.

Ветер сдувает назад синие крылья моего противника, и мои красные устремляются за ними.

Танец постепенно превращается в охоту, где охотниками мнят себя оба и оба веруют, что участь другого уже предрешена.

Я скольжу вперед и ухожу с линии атаки, резко ныряя вниз и почти падая в снег. Мой клинок взлетает вверх и с отсутствующим сопротивлением пробивает центр не-моего креста.

Я резко подаю руку назад и выпрямляюсь.

Снег жадно глотает мой красный дар его стихии.

Я поворачиваюсь ровно в тот момент, когда белая фигура в плаще бесшумно спрыгивает на мостовую.

– И почему ты не вмешался раньше? – я наклоняю голову набок. Мне действительно неясно, отчего он не воспользовался явным преимуществом.
– Я ждал тебя.

– Я искренне сопереживал твоему противнику, - ассасин протягивает вперед руку. – Письмо, тамплиер. Отдай и будешь жить.

Я молча снимаю с себя ставший ненужным красный плащ с белым крестом, и он кровавым всполохом проливается на снег.

Кроваво-красный на белом. Как когда-то давно.

Красный крест отражается в крови на лезвии моей шпаги, направленной на ассасина вместо письма. Он вздыхает, медленным движением вытаскивает свою шпагу, и сквозь шорох ветра и падающего снега я слышу, как выдвигается скрытый клинок.

Пальцы сами собой смыкаются за спиной на рукояти даги, и на этот раз я первым делаю шаг вперед.

Наша схватка не напоминает танец.

Он атакует, как атакует волк: резко, со всех сторон - он пикирует, как хищная птица, и, не достигнув цели с первого раза, отпрянывает назад, закрывается - и настороженно кружит вокруг меня, вытянув в моем направлении оба клинка, чтобы я не мог подобраться ближе, не наткнувшись на них грудью.

Ждать, что он устанет раньше, бессмысленно, и я опускаю оружие в землю. Конечно, ведь они проводят всю жизнь в тренировках, потому что убийство нас для них - главная цель.

Монсеньор, посмеиваясь, как-то сказал мне, что быть целью чьей-то жизни - это большая ответственность.

Я не смог воспринять его слова как шутку.

Ассасин снова порывается вперед в надежде достать меня раньше, чем я успею поднять оружие; оба острия отражают белизну снега - но вместо того, чтобы отступить, я встречаю его на полпути. Разрезая ночь, искры вспыхивают в темноте.

Сталью по стали моя шпага скользит вперед - резкое движение кисти - и чужой клинок кончиком вспарывает снег; ассасин пытается ударить меня в голень, но я отступаю - и он посылает мне вдогонку длинный выпад. Парируя, я тут же вновь бросаюсь на него, пытаясь успеть до того, как он закроется.

Не успеваю.

И лишь с помощью Отца Понимания мне удается не напороться на ловко выставленное вперед острие скрытого клинка.

Снова мы кружим друг напротив друга, а снег кружит вокруг нас.

И с какой-то запредельной ясностью ко мне приходит осознание того, что моих возможностей солдата не хватит для того, чтобы справиться с ассасином.

У нас, в отличие от них, нет всей жизни для того, чтобы оттачивать воинское умение.

И поэтому мы умираем.

Я прищуриваю глаза, отражаю еще один комбинированный удар и начинаю отступать. Ассасин слишком умел, и руки болят от той силы, которую я вкладываю в каждый блок, чтобы не дать продавить свою защиту. Рубашка слева тепло прилипла к телу и тянет вниз от промочившей ее крови.

Я отчаянно парирую, продолжаю отступать - и наталкиваюсь сапогом на тело моего первого противника. Мостовая переворачивается, и снег мягко принимает меня в свои объятия.

Мой мир сжимается до нависшей надо мной фигуры в капюшоне и холодного острия, упирающегося в крест. Я отпускаю оружие и по обжигающему снегу медленно развожу руки сначала в стороны, а потом поднимаю ладонями вверх к голове.

Снег продолжает немо падать с черных небес, и я смотрю ввысь, вырываясь из того, что происходит здесь.

Мы умираем, потому что стремимся защитить мир, который, когда приходит время, не защищает нас.

Сталь сдвигает крест в сторону, возвращая меня обратно. Ассасин безмолвно протягивает вперед ладонь.

Я медленно, за краешек вытягиваю из-за пазухи сложенный листок бумаги.

Хорошо, что Магистр, чьей рукой написано письмо, этого не видит.

Ассасин носком сапога отталкивает сначала мою шпагу, а потом и дагу в сторону и только после этого наклоняется ко мне, при этом выразительно надавив на острие.