Assassin's Creed: Shards

Я нахожу время для того, чтобы обнять ее одной рукой, пока ее погоня еще не добралась до нас.

Время для Устава уже давно прошло.

Двое сарацин выворачивают из-за угла с довольными ухмылками на лицах, уверенные в том, что их добыча никуда не денется.

Я отодвигаю женщину себе за спину и позволяю щиту упасть на обугленную мостовую.

– Ихриб бейтак, гяур, - с ненавистью шипит один из них, а потом вдруг переходит на мой язык. – Мне будет приятно почувствовать, как ты умрешь на острие моего меча, тамплиер.

Я оставляю угрозу без ответа.

Без щита стало легче двигаться. Тело больше не болит – оно словно превратилось в камень после того, как был смертельно ранен магистр. Сражаться сейчас было просто – так просто, как будто мне снова было пятнадцать лет и я выходил на свою первую битву под черно-белым знаменем Ордена Храма.

Я подныриваю под удар одного, оставляя его преградой между собой и вторым, и с оттягом, снизу вверх, режу по кольчуге. Враг теряет равновесие, и этого хватает, чтобы я успел замахнуться, с еще одним шагом оказаться у него за спиной и рубануть по незащищенной шее.

Горячая кровь обжигает лицо.

– Вакиф, гяур, - обезглавленное тело первого сарацина падает, открывая ранее угрожавшего мне неверного. Сейчас он прижимает лезвие сабли к горлу замеревшей женщины, а довольная ухмылка так и не сошла с его лица.

Я пристально смотрю ему в глаза, а потом роняю меч на землю и поднимаю руки. Отталкиваю от себя оружие носком сапога. Сарацин выпускает женщину, которая тут же отшатывается прочь, продолжая прижимать к себе свое дитя, - и делает шаг в моем направлении, вытягивая саблю.

Я отступаю до тех пор, пока не упираюсь спиной в выбеленную стену дома. Холодная сталь вжимается в горло, а неверный расплывается в еще более широкой ухмылке.

– Знаешь, сколько твоих братьев молило меня о пощаде, гяур? – острие сабли медленно опускается вниз, задевает верхний край кольчуги. – Сколько их готово было отречься от всего, что им дорого, лишь бы я позволил им умереть?

Острие плавно перемещается ниже - сарацин смотрит мне в глаза и усмехается, наслаждаясь своей властью, - и окончательно замирает, уперевшись в центр креста на сюрко.

– Султан был впечатлен моим успехом. Он говорил, что до меня никто не смог сломить ни одного из вас.

Я протягиваю руку вперед и касаюсь его клинка. Задумчиво провожу по нему рукой, прежде чем, отведя глаза, тихо проговорить:

– Аатамиду алейк.

Сарацин удивленно моргает, явно не ожидав столь странном поведения, и этого мгновения хватает, чтобы вцепиться защищенной кольчугой рукой в саблю и резко дернуть ее на себя, телом уходя в сторону. Лезвие пробило побелку и глубоко вошло в щель между камнями, из которых был сложен дом.

Оказавшись у врага за спиной, мне потребовалось всего движение, чтобы свернуть ему шею.

Я позволяю себе только одно слово:

– Лжец.

Я подобрал меч, отточенным годами движением забросил на спину щит и протянул руку женщине. Та вцепилась в нее, словно в последнюю надежду.

Хотя скорее всего, для нее так оно и было.

– Бернар!
– с противоположной стороны переулка выныривает один из братьев. Останавливается, обводит глазами тела и бросается ко мне.
– брат Бернар! Идем, нам больше их не сдержать.

И гораздо более мягким голосом, обращаясь к женщине:

– Пойдемте. С нами вы и ваш ребенок будете в безопасности.

Он смотрит на меня поверх ее головы тусклыми глазами, и я прекрасно понимаю, с каким трудом ему дается эта ложь.

– Вы ангелы, - срывающимся голосом шепчет женщина. – Вы божьи посланники, я не знаю, как…

– Тихо, - обрываю я, и она послушно замолкает, лишь теснее прижимая к груди ребенка, а сама - плотнее ко мне.

Если бы мы только были ангелами.

***

_____________________

***

Десять дней спустя я стоял на палубе галеры, не спуская глаз с дымящихся развалин города. Рядом со мной, сжимая руками планшир, отчаянно смотрел на башню Ордена Храма Жерар де Монреаль.

Большинство укрывшихся в нашем укреплении мы, собрав все бывшие в нашем распоряжении корабли, отправили на Кипр. Уговорить Жерара и заставить самого себя отправиться на последнем из них было гораздо сложнее.

Брат Готье с загноившейся раной от стрелы в плече, сменивший казненного сегодня утром во время переговоров брата Пьера, выгнал нас на пристань и мечом преградил дорогу обратно. Оказалось, что магистр не только мне передал наставления о судьбе де Монреаля и моей собственной.

А я, поднявшись на борт, запретил галере уходить в открытое море, и вот уже несколько часов я и брат Жерар, не двигаясь, молча смотрели на город, в котором потеряли все.

Брат Гильйом был жесток в своей последней просьбе.

Но я не мог повернуться спиной к людям, которые в последнем упрямом порыве не сдаваться врагу живьем, продолжали стремиться унести с собой как можно больше жизней.

В городе что-то гулко лопнуло, взвился столп пыли, и с протяжным скрежетом, больше напоминавшем стон, башня Ордена Храма содрогнулась, накренилась – и рухнула вниз.

«Когда ты сдашься – ты умрешь. И все, кто здесь, умрут вместе с тобой».

Но мы не сдались, фра Гильйом. Не сдались – и это нам не помогло.

Жерар мягко опускает руку на мое плечо:

– Как тебе кажется, брат Бернар, что нас ждет во Франции?

Я не хочу сейчас об этом думать, но все равно непослушными губами произношу:

– Да даст Отец Понимания, чтобы надежда.

========== IV. 33 н.э.: Старый Храм. Иудея, Иерусалим ==========

Комментарий к IV. 33 н.э.: Старый Храм. Иудея, Иерусалим

Предупреждение: ничьи чувства я здесь не желаю оскорбить, если что. Это фэндомная интерпретация событий.

Я в жизни так не боялась выкладывать что-то, Боже мой.

Меня можно справедливо бить.

Исторический Понтий так и не сложился с новозаветным.

P.S. только сейчас я поняла,насколько злободневно это получилось.

P.S.S. да, перед Булгаковым мне правда стыдно.

Жара плавко стекала по саду, опутывая сетями стройные фигуры кипарисов и укрывая обнаженные платаны. Пылающее золотое солнце, казалось, навечно пригвоздили к ярко-синей обжигающей вышине, отчего лучи ни на минуту не переставали изматывать страданием все живое.