Авеню Анри-Мартен, 101

Как и большинство французов, Лиза испытывала на себе магическое воздействие радио, которое было еще в новинку и к тому же так загадочно. Ах, эти голоса, исходящие неизвестно откуда и нашептывающие то кулинарные рецепты, то разного рода рекомендации, то новости со всего мира! Они могли ругать, убеждать, проповедовать, убаюкивать, но через мгновение могли запросто вызвать ненависть или заронить надежду. Слушатели, сидя в своих креслах, внимали этим голосам с таким же благоговением, как, наверное, Орлеанская дева голосам святых.

Леа, Лаура и Камилла тоже не избежали притягательного воздействия радиоволн. Несмотря на упреки Лизы и Эстеллы, которые опасались доноса недружелюбных соседей, Леа и Камилла слушали Лондон почти каждый день, а Лауру интересовали передачи, посвященные последним веяниям моды. Впрочем, ни одна из них, как и многие молодые люди их возраста, не принимали все, что услышали на той или иной волне, за чистую монету.

20

Искренняя симпатия, которая связывала Франсуа Тавернье и Камиллу д’Аржила, превратилась в тесные доверительные отношения, что вызвало у Леа неприязнь. Она не ревновала Франсуа к Камилле, которую находила недостаточно привлекательной, чтобы считать ее соперницей; девушку раздражало другое: при ее появлении Франсуа и Камилла не раз прерывали свой разговор. Что означает эта секретность? Вскоре, однако, Леа получила ответ на свой вопрос.

Однажды после прогулки, вынимая Шарля из коляски, она заметила зажатый в его ручонке клочок бумаги. Леа аккуратно вытащила его из маленького кулачка и развернула. Это был клочок нелегальной газеты голлистов «Либерасьон». Как он очутился в руках малыша? Ребенок, желая побыстрее оказаться на полу, нетерпеливо ерзал на руках у Леа. Она было уже оставила его в покое, когда ей вдруг показалось, что штанишки мальчика издают странный звук. Мгновенно Леа расстегнула летний костюмчик мальчика…

В спешке она собрала выпавшие из штанишек газеты и, схватив Шарля за руку, утащила его в свою комнату. Задыхаясь, словно после долгого бега, Леа рухнула на кровать. Малыш тоже взобрался к ней, лег рядом и стал гладить ее волосы.

— Твоя мать чокнулась, совсем чокнулась! А если бы этот кусок газеты у тебя вытащила Франсуаза?.. Ты представляешь, что было бы? Всех нас угнали бы в Германию и тебя тоже, — говорила Леа, обнимая и целуя Шарля.

— А! Шарль с тобой. Как мило вы кокетничаете друг с другом, — входя в комнату, с улыбкой произнесла Камилла.

— Ничего себе кокетничанье!.. Закрой дверь! Как только тебе пришло в голову впутывать в это малыша!

— Не понимаю тебя. Ты о чем?

— Не понимаешь? Ты считаешь, подобные подгузники вполне нормальными для малыша? — негодующе крикнула Леа, размахивая небольшой пачкой газет.

— Как ты их обнаружила? Это ведь был прекрасный тайник, не правда ли?

Какая наглость! Леа никогда бы не подумала, что Камилла может быть такой самоуверенной.

— Хорош тайник!.. Ведь ты могла бы погубить ребенка!

Молодая мать побледнела.

— Но… ничего ведь не произошло.

— Конечно! Ну, еще что скажешь?

Запоздалый страх охватил Камиллу. Она тоже села на кровать и прижала к себе сына.

— По крайней мере, ты могла бы поставить меня в известность, — продолжала возмущаться Леа. — Но мадам, видите ли, хочет быть героиней-одиночкой! А ты подумала о том, что Лоран с ума бы сошел, узнав, что ты распространяешь подпольные газеты.

— Он знает об этом.

— Как это «знает»?

— В контакт с подпольщиками я вошла через него.

Леа взглянула на нее с сомнением.

— Я тебе не верю.

— Тем не менее, это правда. Ему нужен был надежный человек. Естественно, он подумал в первую очередь обо мне.

— Но это глупо. У тебя же ребенок. Ему бы надо было обратиться ко мне.

— Возможно, он считает, что ты уже и так хорошо поработала.

— С тех пор, как я здесь, я еще ни разу не контактировала с людьми оттуда и чувствую себя отлично. Попадаться в лапы нацистов, как Рауль и Жан, или умирать, как доктор Бланшар, я не собираюсь. Умоляю тебя, не приноси сюда больше подпольных газет. Слишком много людей бывает в этой квартире.

— Сегодня случилось непредвиденное. Обычно я отдаю газеты сразу же.

— Почему же ты этого не сделала?

— Мой связной не явился на встречу. Я не решилась их выбросить из коляски.

— А Франсуа?

— Что «Франсуа»?..

Камилла не умела лгать. Ее ответный вопрос прозвучал фальшиво, но Леа сделала вид, что поверила ей. Сегодня она должна ужинать с Тавернье… Леа пообещала себе все у него выпытать и немного успокоилась. Теперь для нее самой важной заботой стало платье, которое она наденет вечером.

Вновь обретя вкус к радостям жизни, Леа желала только развлекаться и больше не думать о своих умерших или исчезнувших, борющихся или сотрудничающих с нацистами друзьях. Никакого важного события, склонившего ее в пользу такого настроения, не произошло: просто скука, огромное желание жить, в общем, ничего особенного. Может быть, сказалось влияние ее сестер, которые жили сегодняшним днем: Франсуаза — любовью, которую делила между любовником и ребенком, а Лаура — американской музыкой и флиртом, да еще проворачиваемыми делишками на черном рынке.

Франсуа был несколько удидлен подобными изменениями в поведении Леа, которые, впрочем, в душе одобрял. С самого начала их знакомства он все время боялся за нее. Он по-настоящему испугался, когда увидел, насколько она была скомпрометирована связями с Сопротивлением у себя в провинции; потом эта слежка за Монтийяком и его обитателями, высказывания Матиаса, визит Рафаэля Маля, арест друзей Леа… Именно поэтому Франсуа поспешил увезти ее в Париж. Правда, очень некстати ему сразу же пришлось уехать на целый месяц. Теперь, вернувшись на несколько дней, он имел, наконец, возможность посвятить себя Леа. Для Тавернье было огромным удовольствием видеть ее вновь жизнерадостной и беззаботной. Со времени их первой встречи девушка превратилась в весьма интересную и значительную личность, а ее красота стала более утонченной, почти совершенной. «Она из тех женщин, от которых следует сразу же бежать, если опасаешься неприятностей…» Надо полагать, Франсуа неприятностей не боялся, поскольку всегда был на шаг впереди них. Как, например, сегодня, когда согласился поужинать с Леа в «Максиме».

Сначала он, правда, попытался отклонить это предложение, но не нашел убедительных возражений, кроме вялой фразы: «Кухня там — не очень, и полно немцев».

— Мне все равно, — ответила она. — Просто я хочу пойти туда, где люди веселятся.

Никто и ничто теперь не могли заставить ее отказаться от этой идеи. Вот почему Леа, забыв о подпольных газетах Камиллы, все оставшееся время посвятила подготовке к ужину. Благодаря торговым связям Лауры она приобрела роскошное бордовое платье из муслина. Франсуаза и тетушки вынесли свой вердикт — платье это может быть только от известного модельера, Шанеля или Фафа. Впрочем, учитывая его вполне приемлемую цену, это было маловероятным. Длинный черный шарфик и слегка поношенные, но все еще элегантные туфли довершали вечерний наряд.