Август, воскресенье, вечер

Я срываюсь с места и быстро ухожу — пролетаю мимо своего огроменного мрачного дома, мимо школы, церкви и магазина, продираюсь сквозь покрытые свежей листвой ветви вишни и прошлогодний сухостой и, выбившись из сил, опускаюсь на прогретую солнцем землю у берега. Здесь уютно и тихо — в заводях побулькивает застоявшаяся вода, из-под заболоченных кочек торчат серые пучки осоки, камыши и рогоз. В кружевах черемухи у полуразвалившегося дома заливается трелями одуревший от весны соловей, над головой танцуют и нудят комары.

Я ни о чем не думаю. В груди что-то больно пульсирует, но в мозгах нет ни единой мысли…

Владения старой ведьмы окутаны запустением и не подают признаков жизни, крыльцо низенькой бани завалено выцветшим мусором, алюминиевыми банками и выгоревшими на солнце бычками. Но хозяйка точно где-то здесь — может, смотрит в окно или зловеще выглядывает из-за угла дома.

В поселке ходит легенда, что в молодости она была первой красавицей и очень любила сына председателя, но парень женился на другой, а она не вынесла отказа и стала ведьмой — наводит порчу, видит людей насквозь и может проклясть одним словом. Однако местные слухи я всегда делю на десять — уверена, она и не ведьма вовсе, а просто старуха, выжившая из ума.

Прошлой зимой долго стояли двадцатиградусные морозы, и нам с ребятами некуда было пойти. В один из вторников, когда меня одолело особенно тухлое настроение, я решила снова доказать миру, что самая крутая, и предложила Илюхе и его товарищам вписаться у ведьмы. Мы вломились в ее баню, расселись по лавкам и полатям, открыли бутылки, и, в самый разгар веселья, проклятая бабка явилась и что-то зашептала себе под нос. Все онемели от испуга, но я быстро взяла себя в руки — рассмеялась и громко провозгласила, что являюсь местной королевой, и отныне мы всегда будем здесь тусоваться.

Услышав это, ведьма зашамкала, что я не королева, потому что слабая и злая.

— Злая, злая… — она ушла, а я вознеслась в глазах ребят на недосягаемую высоту. Тогда это казалось важным достижением, а теперь…

Я знаю, что вряд ли выберусь отсюда дальше Задонска и едва ли составлю конкуренцию девчонкам из столиц. Меня никто никогда не полюбит и не расскажет, в чем истинный смысл. И посмотреть на себя со стороны не получалось, пока с неба не упал чертов пришелец Волков.

Потому что я, совсем как эти озверевшие полосатые комары, причиняю лишь вред, меняюсь под воздействием сил природы, летаю по воздуху, не ощущаю опоры и очень скоро исчезну. Я не помню, всегда ли была такой никчемной, не понимаю, хочу ли ею оставаться и не осознаю своего предназначения. Попить крови, породить такое же злобное и растерянное потомство и сгинуть без следа?.. Нет, не хочу, и меня оглушает приступ первобытного, черного, липкого ужаса.

Воспоминания — давно забытые, но живые и сильные, бесконтрольно лезут наружу.

В детстве мне нравились майские дожди и особенное, трепетное состояние обновления после них. Эхо крика кукушки, зовущее за собой. Шум далекого поезда в туманном утре. Пятнистое плюшевое пузо котенка, старательно грызущего перо с бубенчиком. Золото пылинок, мерцающих в солнечном луче.

В подсознании вспыхивает ассоциация с глазами Вани, боль в груди давит и давит, но ее заливает густой, заживляющий, сладкий сироп.

Когда же все пошло не так?

Тени удлиняются, небо алеет у горизонта, на луга за школьным садом ложится еле заметный розовый газ. Чуть дальше, за спокойной гладью большой воды, грозной черной толпой стоят сосны, но там, в самой гуще хвойного леса, есть поляна, где растут диковинные кустарники и звенят родники, а в маленьком, прозрачном, как стекло озерце плавают юркие пескари.

Однажды, когда мне было пять, папа взял у местного рыбака лодку напрокат, сел на весла и перевез нас с мамой на тот берег. Он смешно и бодро рассказывал, что еще пацаном любил бывать на той волшебной поляне, хотя и получал за это от деда. Тогда было невероятное время — родители почти не скандалили и по-другому, с нежностью, друг на друга смотрели. Расположившись на мягких покрывалах, мама, папа и я жарили шашлыки, играли в мяч и хохотали.

Больше мы ни разу там не были, повседневность вырулила на иные рельсы, и счастливая девочка Лера навсегда осталась на той поляне.

Когда-нибудь я смогу доплыть и оттуда ее забрать…

Илья знает эту легенду и предлагал мне помочь с переправой, но я отказалась — под предлогом, что потом он наведет туда кучу народа и все испортит. Но истинные причины были в другом — я попросту не хочу разделять с ним мое волшебное место, а еще — боюсь разочароваться, не обнаружив там сказки.

Как по наитию, Рюмин настойчиво звонит и тяжело дышит в трубку:

— Лер, привет! Ты где сейчас?

— Возле ведьмы. Захотелось побыть в тишине, мамины хиты девяностых уже в печенках сидят. Ну как, разделался с картошкой?

— Ага. Устал как собака. Мать тоже вынесла все мозги. Можно я приду?

— Конечно. Давай!

Хоть Илюха и живет на верхнем порядке, через двадцать минут он предстает передо мной — в просторной черной футболке, свободных джинсах по щиколотку и в пыльных кедах. Влажные кудряшки над сбритыми висками миленько вьются, от него пахнет дымом, морским гелем для душа и березовыми распаренными листьями.

Рюмин отбрасывает в кусты окурок, выдыхает, пристально на меня пялится, и я переключаю внимание на солнечные блики на воде.

Вообще-то, до появления Волкова любая девчонка в поселке была готова умереть за один лишь такой взгляд Илюхи, но на меня он раньше не действовал. Теперь же мне приходится мучительно подбирать слова и притворяться, что все нормально.

Илюха садится на траву и я, стряхнув неловкость, первой нарушаю звенящую предзакатную тишину:

— Как концерт? Наверное, я многое потеряла, пропустив это шоу.

— Правильно сделала, что не пошла! Бобкова там всех покорила — какой-то отрывок зачитывала, под гитару пела. Раису даже на слезы пробило. А в целом — концерт как концерт. Скучно. Странно только, что этого слизняка не задействовали — мог бы стишок с выражением рассказать. Или вприсядку сплясать.

Я утаиваю от лучшего друга, что в тот момент Волков был со мной — вполне мирно беседовал, и от его близости выпрыгивало сердце…

Солнце краснеет, распухает и стремительно катится к кромке воды, расцветает на ней дорожкой кровавых разводов и гаснет. Холодает, сгущаются сумерки, над беседкой и лавочками загорается одинокий фонарь.

Разговор сам вырулил к Волкову, и я перехожу к животрепещущей теме:

— Говорят, он неблагополучный. Не знаешь, почему?

Илюха сплевывает и недобро усмехается:

— Не-а. Скорее всего, гнилая сущность мамаши наружу полезла! Яблоко от яблони. Сама понимаешь: эта тварь чуть не увела моего отца из семьи и едва не угробила маму. Наговорила ей всякого, и маму в реанимацию увезли — а она была на пятом месяце! Считай, я тоже чуть не умер тогда. Из-за нее папаша начал пить и разбился. Из-за нее все наши беды. Только зажили спокойно — на тебе, приперлась, улыбается, хоть в глаза плюй. И сынка своего притащила. В курсе, что мелкие, хуторские и задроты из девятого отказались платить нам бабло? Так их этот тип взбаламутил, велел, если что, ментам на нас заявы писать. И пофиг, что у нас так заведено: я тоже в свое время дань старшакам отдавал, и жаловаться мамке было западло. Традиция есть традиция!