Август, воскресенье, вечер

— Ты что? — ахаю я, и он сует мне под нос телефон. Нажимает на белый кружок с черной стрелкой, и на нечетком прыгающем видео возникает злое лицо Волкова. Камера отъезжает, позади него появляются сосредоточенные и суровые физиономии Владика и Рината, заломивших за спину его руки. За кадром раздается осипший, глумливый голос Рюмина:

— Ну что, Волков, пора извиняться за свои косяки. За гнилой базар про меня и про Леру. За мою мать. За малышню. Если очень постараешься, может, я тебя даже прощу. На колени!

Волков хмуро и пристально пялится на него черными дырами глаз, но спокойно отвечает:

— За мной нет косяков, и я не буду извиняться ни перед Ходоровой, ни перед тобой.

Ракурс смещается в сторону, Илюха куда-то отставляет телефон, теперь уже сам показывается в кадре и коротко замахивается. Раздается глухой удар, на рассеченной губе Волкова проступает кровь, и тот сплевывает ее под ноги.

— Извиняйся, — сипит Рюмин, но Волков вперяет в него неподвижный волчий взгляд, и Илюха начинает заметно нервничать. — Пацаны, давайте, на колени его.

Влад пытается провести подсечку, Ринат прилагает изрядные усилия, чтобы подтолкнуть Волкова под лопатки, но тот сопротивляется и далеко не сразу опускается коленями в прибрежный песок.

— Извиняйся перед Лерой, гад! Иначе это видео все Сосновое увидит! — истерит Илюха, возвышаясь над ним, но Волков снова сплевывает кровь и усмехается:

— Пошел ты! Пусть посмотрят, какой ты слабак, а мне как-то по…

И у Рюмина отказывают тормоза. Он бьет кулаками и ботинками, Влад и Ринат, переглянувшись, тоже присоединяются к экзекуции. Волков прикрывает ногами живот, а предплечьями — голову, и я возвращаю телефон Илюхе.

Глухие удары, хруст и матюги еще долго доносятся из динамика, и из окаменевшего желудка поднимается тошнота.

— Он не извинился, но поплатился за все. Позер, только на понт брать и может. Видела — он даже сдачи не дал! — хорохорится Рюмин, и я до звона в висках его ненавижу.

— Вас трое, — глубоко вдыхаю и выдыхаю, смотрю на ветви сосен в безмятежной синей вышине и справляюсь с подступившим обмороком. — А он один. К тому же, он на учете, значит, ему нельзя вляпываться в дерьмо. Где он сейчас, что с ним?

— На берегу, наверное. Да ничего с ним, Лер — прохаркается кровью, а через неделю опять будет своей надменной рожей светить. Только, может, язык в задницу засунет да думать научится.

На душе гадко.

Больно, муторно, страшно, паршиво.

Я бы прямо сейчас побежала к водохранилищу, нашла там Ваню, обняла и попросила прощения. Только что я ему скажу? Неужто: «…Волков, мне так жаль, что ты опять пострадал из-за меня»?

— Я не понял, ты сейчас за него переживаешь, что ли? — Рюмин испытующе вглядывается в мое лицо, и я судорожно соображаю, как не усугубить эту кошмарную ситуацию.

— Я переживаю за тебя, дурень. Теперь они точно заявят в полицию. За тебя никто не впряжется, а тетя Таня вообще на ремни порвет.

— Не заявят, — беспечно отзывается Илья. — Хоть он и заладил, что за ним нет косяков, косяков за ними предостаточно, особенно за Маринушкой. Не зря же она умоляла его не портить мне жизнь. Так что, Лерка, вы квиты — я уже отправил этот видос в наш чат. Он прилюдно тебя унижал, пусть теперь жрет свое же дерьмо, придурок.

* * *

Глава 20

Расправа на видео и неприкрытая, до чертиков пугающая злость во взгляде Рюмина повергли меня в шок, и я, еле слышно промямлив: «Илюх, мне плохо, я, наверное, лучше пойду…» сбежала домой.

Сшибла обувную полку в коридоре, налетела на маму, отказалась от ужина и, сославшись на волнение, рано ушла спать, но всю ночь не смыкала глаз. Их щипало, губы дрожали, а слабые пальцы сами собой сжимались в кулаки. В Ванином окне горел свет, но расстояние в несколько метров теперь казалось непреодолимым.

Что я наделала?..

Я бы выкрикнула Рюмину в лицо, что он придурок, и я больше не хочу иметь с ним ничего общего, но он всегда был порывистым, обидчивым и взрывным, влезал в неприятности, держал в страхе сверстников — и львиную долю конфликтов провоцировала именно я. Я выходила сухой из воды, но Илюха ни разу меня не сдавал.

Строгая и справедливая Брунгильда, вызывая троицу хулиганов к себе в кабинет, ограничивалась лишь воспитательными беседами — давняя история про то, как роман ее дочери с Илюхиным папашей едва не угробил беременную тетю Таню, действовала на Анну Игнатовну магически, и она не решалась поставить вопрос об исключении Рюмина, что бы тот ни творил. Безнаказанность окончательно развязала нам руки.

Класса с восьмого Рюмин стал впрягаться за меня особенно рьяно, и я пользовалась этой властью — с садистским удовольствием натравливала его и его дружков на любого, кто имел неосторожность косо на меня посмотреть.

Привычная, обыденная ситуация как под копирку повторилась и с Волковым, но теперь я будто гляжу на нее другими глазами, и меня штормит и колотит от боли и ужаса. Потому ли, что Илюха сотоварищи посягнул на очевидную красоту и чистую душу Волкова? Или же он посягнул на все то светлое и правильное, что я случайно обнаружила в себе?..

Я зажмуриваюсь, трясу головой, застегиваю верхнюю пуговицу блузки, поправляю жилет и пиджак и, глубоко вдохнув, выхожу из комнаты. Мама отлавливает меня возле кухни, вручает стакан с фруктовым коктейлем, но я, едва пригубив, оставляю его на столе, кисло улыбаюсь и иду к дверям.

— Что-то ты бледная, Лер. Как самочувствие? Измеряла температуру? — пристает мама, но не предлагает мне все отменить и остаться дома. Нам очень нужны отцовские деньги, и моя святая обязанность — во что бы то ни стало ему угодить.

— Измеряла, все жизненные показатели в норме! — вдохновенно вру я. — Лучше пожелай мне удачи!

Мама осеняет меня крестным знамением, шепчет какую-то молитву, целует в лоб, и я на негнущихся ногах выбираюсь на улицу, спускаюсь со ступеньки, преодолеваю дорожку во дворе и открываю калитку.

Несмотря на заверения отправить меня в Задонск с королевскими почестями, Илюхи нигде не видно, и с плеч спадает тяжеленный камень — может, Рюмина загребли в полицию, и ему придется ответить по всей строгости закона, а, может, его заела совесть, и он до скончания дней не высунется из дома. Обе версии не выдерживают критики — вероятно, он просто проспал, а я сворачиваю на узкую, поросшую молодыми лопухами дорожку.