Август, воскресенье, вечер

Я глажу завитки и буквы Ваниной татуировки и шепчу:

— Хоть она сделана не для меня… Ты же… меня не забудешь?

— Это клятва для всех, кого я люблю. И для тебя.

— А ты любишь меня?

В ушах звенит тишина. Он дрожит и прерывисто выдыхает в мою шею:

— Я бы хотел, чтобы тебе никогда не было страшно, одиноко или больно. Я никогда еще не стремился настолько сильно кому-то доверять. Никто, кроме тебя, не способен меня уничтожить. Это любовь? Лер, я… никогда не думал, что способен на такие мысли и эмоции.

— Иди сюда! — я взбираюсь к нему на колени и уже сама, без робости и стыда, исступленно целую приоткрытые губы. Я не воспринимаю ничего, кроме оглушающего ритма пульса, горячих рук на талии и отчаянной решимости шагнуть вместе с ним за край.

— Как далеко ты готова со мной зайти? — Ваня отрывается от меня и хватает ртом воздух, я судорожно перевожу дыхание, запускаю пальцы в его светлые волосы и заглядываю в черные, как эта сказочная ночь, глаза:

— Что там написано у тебя на футболке?

— «Мне все можно», — усмехается он, и я, умирая от страха и нежности, произношу самую важную в жизни фразу:

— Да. Сегодня тебе можно все…

* * *

Глава 45

Крыши домов, кроны плодовых деревьев и далеких сосен залиты розовой краской восхода, но во дворе тишина — полоумный петух еще спит, и без его оглушительного вопля утро не наступает.

Я утопаю в россыпи мягких подушек, разглядываю загадочные очертания предметов, проступающих из газа предрассветных сумерек, не шевелюсь и не чувствую тела — оно распалось на атомы и растворилось среди звезд, черных дыр и туманностей.

Рядом, в тепле одного на двоих одеяла, тихо сопит умиротворенный, расслабленный Ваня — он летает в своих неведомых снах и не знает, что невыносимо прекрасен и до потери пульса мною любим.

Он опять напоминает мне ангела — правда, ночью опытным путем выяснилось, что он вовсе не святой, не невинный и вполне искушенный, и я поплатилась за свои неосторожные выпады в его адрес. Приподнимаюсь на локте, безнаказанно любуюсь им и, преисполнившись неистовым умилением, быстро чмокаю в нос. Ваня морщится, но не просыпается.

Меня накрывает лавиной воспоминаний. То, что случилось, не вмещается в разум, и я совсем не уверена, что смогу как ни в чем не бывало пожелать Ване доброго утра, улыбнуться, отшутиться и заглянуть в глаза. В панике кусаю кулак, выбираюсь из-под одеяла и тут же осознаю, что тело все же чувствую — да еще как!

Звуки, запахи и зрительные образы воспринимаются непривычно ярко и остро, голова кружится, а каждое движение вызывает ноющую, но приятную боль.

Я собираю с пола скомканные шмотки и опрометью сбегаю из комнаты. Охая, одеваюсь и обуваюсь прямо в прихожей и осторожно притворяю за собой входную дверь.

Утренний холодок пробирается за шиворот, зубы стучат, изо рта вырываются облачка пара. Шлепая кроксами по теплым лужам и вдыхая умопомрачительные запахи возродившейся после урагана природы, я возвращаюсь в свой всеми покинутый и мрачный дом.

Уезжая, отец не запер замок, и в коридор ожидаемо натекла дождевая вода. Чертыхаясь, вытираю ее стоящей тут же шваброй и, собравшись с силами, прохожу на холодную темную кухню. Раздвигаю шторы, с содроганием выливаю в раковину недопитый остывший кофе, выбрасываю в мусорный мешок надкусанный крекер, поднимаю перевернутый стул.

Но сегодня у меня блок на негативные эмоции — по венам курсирует незнакомая, странная, тягучая энергия, все внутри переливается и искрит. Где-то глубоко-глубоко во мне, в местечке, которого нет у бренного физического тела, засела частичка Ваниного тепла. С каждой секундой она разрастается, то тихо тлеет, то жарко горит, но теперь она навсегда со мной, и я свыкаюсь с новым, но древним, как вселенная, знанием — я больше не смогу увлечься никем другим.

Есть не хочется, и я прячусь в ванной — долго стою под бодрящими ледяными струями, старательно укладываю непослушные волосы, наношу стильный макияж. На удивление, я очень круто выгляжу: синяк на щеке так и не проявился, на припухших губах огненно смотрится голографический блеск, а не знавшие сна глаза горят, как фары папиной тачки.

Я и Ваня… Мы… Вот черт!

Я краснею, задыхаюсь и взвизгиваю от восторга.

* * *

Ровно в семь ноль-ноль по мою душу объявляется мама и громко тараторит в трубку:

— Лера, как переночевала? Из-за урагана совсем не работала связь! Что нового дома?!

Я смущаюсь. О такой грандиозной новости не поведаешь маме, и я, с трудом ворочая языком, отстраненно бубню:

— Все нормально, мам, только света не было. Как там Анна Игнатовна?

— Марине разрешили остаться в палате, но она пока не звонила. Сама посуди: время-то раннее! Кстати, мы так душевно пообщались с ней вчера — обсудили общих знакомых, поговорили о планах. И выяснили, что у нее есть сертификат лешмейкера — Марина закончила курсы известного московского мастера. А нам в салон как раз нужен такой специалист!

— А что она? — от недосыпа, усталости и слишком ярко вспыхнувшей надежды темнеет в глазах, и я присаживаюсь на край дивана. — Что она ответила?

— Взяла неделю на раздумья. С одной стороны, здесь не Москва, не тот уровень зарплат, да и… разные слухи портят настроение… А с другой — все дешевле и ближе, не нужно платить за съемное жилье, да и Ванька ее уперся и заявил, что не собирается уезжать, хотя поначалу не проявлял рвения. Что это с ним, Лер, а? — мама глупо хихикает, но я не обращаю внимания — это и впрямь отличный расклад. Он означает, что Ваня останется со мной, и у нас еще будут сотни счастливых дней и ночей!..

Я ковыряю стежки на кожаном подлокотнике, закусываю саднящую губу, задумываюсь и улетаю в мечты, где он страстно меня целует… Но тут же спохватываюсь и дико злюсь на себя: я иду на поводу у низменных, развратных и недостойных желаний, а насущные проблемы растут как снежный ком.

— Мам, я забыла сказать. Отец приезжал! — я подробно передаю ей папашин спич о продаже дома и покупке квартиры в Москве — не упоминаю только о моей отповеди, звонкой пощечине и Ване. Долгая тишина в трубке подсказывает, что мама в глубоком шоке, но она вдруг… прыскает со смеху:

— Говорит, что уже все купил и оформил, да? — в ее хриплом голосе звучат стальные нотки. — Что ж. Отлично. Я тут проконсультировалась со знающими людьми… При разводе мы у него половину всего имущества оттяпаем. Мы его без штанов оставим, Лер!

От услышанного отвисает челюсть — я не ожидала такой решимости от вечно сдержанной и смиренной мамы, но настроение взлетает до небес, и, несмотря на ступор, одолевающий меня при мыслях о Ване, я рвусь как можно скорее ему обо всем рассказать.