Август, воскресенье, вечер

Он не знал тогда, да так никогда и не узнал, что назывался ландышем и, при желании, мог вытеснить всех из своего сада.

Он просто жил, радовался каждому дню и был счастлив'.

На расчерченную клетками бумагу падает капля и оставляет мутный развод. Я шмыгаю носом, стираю слезы и глубоко-глубоко дышу. Это та самая сказка Вани, и главным героем в ней был он сам. Но Инга узнала в ландыше себя, и я, спустя много ночей и дней, тоже в нем себя узнаю.

Вздохнув через всхлип, прикрываю глаза и крепко прижимаю листок к груди.

Завтра все решится. Даже если Ваня не захочет меня знать, я не сдамся. С ним или без него, но я открою этот мир заново и тоже обязательно буду счастлива.

* * *

Глава 56

Телефон настойчиво жужжит, беснуется на полу и подползает все ближе к надувному матрасу, но раньше сознания во мне просыпается мандраж. Разлепляю глаза, обнаруживаю себя посреди бледно-зеленой мрачной комнаты и тут же подскакиваю: второе сентября! Предстоящий день вспыхивает в воображении невнятными пугающими образами, и уже настоящая, мощная и неконтролируемая паника бьет кулаком под дых.

Сегодня мы в встретимся с Ваней.

Отбрасываю плед, босиком шлепаю в душ, но вода еще долго не теплеет — зубы стучат, руки дрожат, на их холодной коже проступает фиолетовая сеточка сосудов.

Заворачиваюсь в махровое полотенце, шаркаю на кухню и изо всех сил пытаюсь бодриться — сама готовлю нехитрый завтрак, хотя с сожалением и тоской отмечаю, что в нем не будет полезного смузи и маминых ажурных оладий.

Утренний чай не лезет в глотку, яичница пригорела и отправляется в мусорный мешок. Пробую нанести легкий макияж, но во взгляде из зазеркалья застыл такой кромешный ужас, что меня начинает мутить.

Я опять прибегаю к советам мамы и упрямо, через не могу, тащу себя в прихожую. Надеваю строгую блузку и юбку, аккуратно расправляю складки у пояса, тщательно расчесываю волосы и собираю в высокий хвост.

На улице снова серость и хмарь, бетонные коробки вдалеке исчезли за полосой молочно-белой мглы, и я, отодвинув тяжелую дверцу шкафа, достаю из его недр синюю толстовку с надписью «Суперстерва» и тут же в нее влезаю.

Если Ваня на одной волне со мной, он выкупит иронию и верно считает мой манифест. Если нет… Такого варианта в моей версии событий быть не может!

Я трясу больной головой, вешаю на плечо кожаную сумку и, прикрепив к ключам Ванин брелок — на удачу, — зажмурившись, выхожу за дверь.

Здесь страшит абсолютно все — гулкая лестничная площадка на шесть квартир, лифт со зловеще светящимися кнопками, закатанный в асфальт двор, шлагбаум, шум машин, масштабы зданий. Но я правильно выстроила маршрут и, поглядывая на экран телефона, без опозданий добираюсь до школы. И снова робею: передо мной возвышается четырехэтажное здание с бело-оранжевыми стенами, с частым железным забором и молодыми туями вдоль него.

К воротам тянутся вереницы разновозрастных учеников, к парковке подъезжает желтый автобус и многочисленные автомобили. Я вцепляюсь в ремешок сумки и, преодолев десяток ступеней, смело вхожу в просторный, ярко освещенный холл.

Но на рамке выясняется, что у меня нет электронного пропуска, и я вынужденно отхожу в тихий уголок и жду учителя — дежурного по этажу. В динамиках играет отрывок из «Щелкунчика», звенит звонок, и грандиозные планы как можно скорее поговорить с Ваней стремительно тают. Наконец к вахте является худощавая женщина в клетчатом брючном костюме и уводит меня в небольшой закуток с компьютером.

Она узнает мою фамилию, долго водит курсором по многотысячному списку, вручает мне пропуск и называет номер нужного кабинета.

— Классный руководитель — Петров Серафим Юрьевич, — поясняет она и отпускает меня с миром, но тут же грозно окликает: — Так. Подожди-ка? Что-за надпись? Немедленно сними это безобразие!

Виновато склоняю голову и подчиняюсь, но, поднявшись по мраморной лестнице на третий этаж, снова натягиваю толстовку поверх форменной блузки и приглаживаю взлохмаченные волосы.

Урок идет уже пятнадцать минут, а я все блуждаю по причудливо извивающимся коридорам и ищу табличку с заветными цифрами. Огибаю белые диванчики и стеллажи с блестящими кубками, вглядываюсь в серые, похожи на сейфы, двери с продолговатыми вертикальными оконцами и поражаюсь размерам притаившихся за ними помещений.

В одном из окон я вижу молодого мужчину в очках и свитере с оленями, сверяюсь с номером кабинета, хватаюсь за ручку и в ступоре застываю. Все в сборе. Сейчас я увижу Ваню… и сердце трусливо ухает в пятки. Я три долгих месяца представляла этот момент, страдала, мучилась, надеялась, перегорала и снова давала волю мечтам. Как он себя поведет? Что мне скажет?

Борюсь с тяжеленной дверью, боком просачиваюсь в проем, и два десятка любопытных глаз как по команде устремляются на меня. Я заливаюсь краской, тушуюсь и хватаю ртом воздух, и от острого, черного как ночь взгляда из-под ног уезжает линолеум. Но Ваня, за время разлуки ставший сногсшибательно красивым и пугающе взрослым, находит что-то более интересное за моей спиной и не выдает ни одной эмоции. Горькая досада отравляет кровь. Я вот-вот лишусь сознания и в бессильном отчаянии тереблю шнурок толстовки.

— Здравствуйте! Представьтесь нам, прекрасная незнакомка! — радушно приветствует Серафим, я, заикаясь, тихо называю фамилию и имя.

— Ты откуда, что за странный говор? — до слуха долетают мерзкие смешки, и я надменно задираю подбородок:

— Н-ская область! Как у вас с географией?

Колени подкашиваются. Но не потому, что я боюсь одноклассников и возможного буллинга с их стороны. Просто Ваня… Мой прекрасный, нежный и надежный Ваня не обращает на меня ни малейшего внимания — откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди и внимательно рассматривает носки начищенных туфель.

Спотыкаясь, прохожу к задней парте первого ряда и сваливаю на нее свои пожитки.

Серафим, завязав с мотивирующей напутственной речью, спешит на урок к пятиклассникам, у доски его сменяет молодая математичка.

Не могу сконцентрироваться на объяснениях — рассматриваю прямую, обтянутую черным пиджаком спину Волкова, светлые волнистые пряди на макушке и темный «ежик» на затылке. Я тоскую и страдаю, и задыхаюсь от восторга, когда Ваня поворачивается к окну, и его точеный профиль деликатно освещает поблекшее осеннее солнце… Я в мельчайших деталях помню все, что у нас с ним было, и ужас от возможной потери обжигает душу крутым кипятком. Я вот-вот заору…