Август, воскресенье, вечер

На линейку в честь Дня знаний я при всем желании не успеваю, поэтому смиренно плетусь за широкой спиной новой знакомой и внимательно запоминаю происходящее вокруг.

Пространства огромны, людей чересчур много, хаос большого города вот-вот поглотит меня, но я пытаюсь навести порядок в своей голове: останавливаюсь перед экраном с изображением паутины разноцветных веток и верно определяю нужную, нахожу под потолком стрелки-указатели и выбираю правильное направление. Наблюдаю за действиями спешащих по делам аборигенов и копирую их: подношу карту к считывающему устройству, спускаюсь по эскалатору к платформе, улыбаюсь тете Оле, и гудящая толпа вносит нас в гостеприимно распахнутые двери вагона.

Тетя Оля хвалит меня за находчивость, и я преисполняюсь уверенностью: с передвижением по Москве проблем не будет.

Выплюнув на платформу горстку пассажиров, электричка с ветром и воем скрывается в тоннеле, воняет мазутом, ледяной сквозняк едва не сбивает с ног.

Усиленно изображаю из себя обычную местную девчонку: благо, тут гораздо больше странно и нелепо одетых людей, чем в Задонске, и я даже отличаюсь в лучшую сторону. Отстояв очередь на ползущем вверх эскалаторе, не обращая внимания на болтовню и инструкции тети Оли, по указателям двигаю к переходу и, издав стон облегчения, наконец выбираюсь на воздух.

Фиолетовое небо нависает над крышами многоэтажных человейников, по шоссе с грохотом и ревом проносятся машины, от переизбытка цветов, звуков и образов закладывает уши.

Тетя Оля подталкивает меня к тротуару — метров через сто он заканчивается шлагбаумом, а за ним простирается полупустая парковка и трехподъездный кирпичный дом исполинских размеров. Я врастаю подошвами в асфальт, пробую подсчитать этажи, но солнце нещадно слепит глаза, и на пятнадцатом я сбиваюсь.

* * *

Едва за тетей Олей закрывается дверь, и лифт, тяжко охнув, уносит ее вниз по шахте, на меня наваливается звенящая, удушающая тишина. Я оставляю сумку в прихожей и, вжав голову в плечи, осторожно заглядываю в гулкие необжитые помещения — в просторную кухню с новой плитой, стальной раковиной, двухметровым холодильником, стеклянным столом и двумя стульями, в небольшую пустую комнату, оклеенную мятными обоями, в совмещенную с туалетом ванную с душевой кабиной и стиральной машинкой.

Это мой дом на многие годы вперед. Я абсолютно одна… И чувствую себя загнанным в клетку зверем.

Формально я проживаю тут с отцом, зачислена в школу по месту жительства и завтра приступаю к учебе. Вот он, первый день сентября. Время, когда все кардинально изменилось.

Я сажусь на пол рядом с сумкой, раскрываю молнии, рассматриваю остро пахнущие домом вещи и реву — до истерики, до боли в переносице, до невозможности вдохнуть. Заработав головную боль и разбитость, набираю мамин номер и радостно вру, что у меня все отлично. Пишу отцу, что добралась, и в тот же миг из висящей на стене трубки раздается пронзительная трель.

Домофон. Такого чуда техники в Сосновом ни у кого не было.

Но я с ним благополучно справляюсь, и вежливые курьеры, один за другим, вручают мне пакеты с продуктами и одеждой, коробку с надувным матрасом, подушки, плед, полотенца, посуду, микроволновку, утюг и чайник.

Хандра отступает, ко мне возвращается жажда жизни. Полдня распаковываю и распределяю по местам продукты и предметы быта, в нише в прихожей обнаруживаю встроенный шкаф и переселяю в него свое немногочисленное барахло. Расстелив на ламинате полотенце, тщательно утюжу школьные юбку и блузку и определяю их поближе к дверце.

Влезаю в душ, с удовольствием намазываюсь привезенным гелем, сушу волосы новым феном, наполняю чайник водой из бутылки и, взобравшись на кухонный стул, жду щелчка и пялюсь на виды, открывшиеся с двадцатого этажа.

Высота такая, что кружится голова, слабеют колени и хочется отпрянуть, но я двигаюсь ближе к пластиковому подоконнику и приучаю себя терпеть. Бешеный ветер гоняет обрывки серых туч, вскоре небо основательно затягивает, начинается заунывный дождь. Вдали, насколько хватает зрения, я вижу коробки домов, дороги, шпили, трубы, узкую серебряную ленту реки и зеленые островки скверов.

Это и есть непознанный, огромный мир Вани. Он до одури пугает меня.

Я сейчас как вырванный с корнями полевой цветок, выброшенный умирать на бетонную городскую улицу.

Опять душат слезы, одолевает клаустрофобия — несмотря на многие десятки километров мегаполиса за окном. Я давлюсь зеленым чаем и отставляю чашку. Мучительно кашляя, бреду к шкафу, лезу в карман ветровки за теплым камешком с руной, но нащупываю в нем еще кое-что и извлекаю наружу вчетверо сложенный тетрадный листок.

Почерк Вани — красивый и идеально ровный — я узнаю сразу. Не иначе, Инга, прощаясь, незаметно подсунула это послание мне.

Прислоняюсь к шершавой стене и вслух читаю короткие строчки:

'На исходе апреля, когда жаркое солнце растопило грязный снег, в уединенном углу сада из земли проклюнулись ростки — маленькие, нежно-зеленые, пугливые и одинаковые. Они вместе боялись весенних ветров, мерзли от ночных заморозков, грелись ясными днями. Время шло, ростки перли ввысь и менялись — один из них осознал себя прекрасной розой, другой — диким шиповником, третий — побегом малины. Только наш герой оставался невысоким, слабым и непохожим, и чах в тени остальных растений.

К маю они обзавелись толстыми листьями и острыми колючками и перестали водиться с недомерком — было стыдно даже вспоминать, что когда-то они принимали его за своего.

Они смеялись над ним, загораживали свет, выпивали из почвы воду.

Но однажды по саду пронесся еле уловимый хрустальный звон и тонкий аромат, а наш герой с удивлением обнаружил на себе белые, похожие на колокольчики цветы. Они были прекрасны, но сильно досаждали другим растениям. И те, чернея от зависти, шипели:

— Ничего, просто наше время еще не пришло. Розы и шиповник цветут чуть позже, и мы тебя еще загасим.

— А малина созревает в конце лета, и от меня будет больше пользы.

Они глумились и глушили мелкого выскочку, но он упрямо держался корнями за землю.

Время шло, но его соседи не цвели и не давали ягод. Все они оказались обычным чертополохом и к октябрю зачахли.

Миновала зима, наступил новый апрель. Наш герой открыл глаза и снова устремился к солнцу. Но теперь возле него росли лишь подобные ему растения — невысокие, но спокойные и добрые, источающие волшебный аромат.