Август, воскресенье, вечер

— Значит, вот как ты запела… — усмехается отец; раздается визг пружин и приглушенный стон боли, и папа, кряхтя, понижает голос: — Хорошо выглядишь, Том, молодец. А Валерка почему такая худющая и смурная? Ничем не болеет?

— По Толиному мальчишке с ума сходит. Но не по Илье, а по младшему…

— Да, тот малой с зубами… Колись, чего натворил?

— Ничего. Они с Мариной в начале июня уехали. И я вот о чем хотела тебя попросить… — судя по звукам, мама тоже наполняет стакан и жадно пьет. — Ром, помоги Лере. Сердце разрывается, не могу больше видеть ее мучения. Это я подала на развод, проклинай меня сколько угодно, но она-то никогда тебя не предаст. Лера — твой ребенок. Твой единственный ребенок. Тебе есть, ради кого дальше жить. Хоть раз помоги ей с тем, в чем она реально нуждается.

— Не понял, Том. Давай конкретнее! — хрипит отец, а я подбираюсь, нервно тереблю шнурок на толстовке и превращаюсь в слух. Чего хочет мама? Чтобы папа отписал мне жилье в Н-ске?..

— Найди мальчишку, — выпаливает она; у меня мгновенно заходится сердце, а зрение искажают миллионы мелких разноцветных звездочек. — Я тебе номер Марины оставлю, разузнай, где ее Ваня учится. Кореш твой, Олег, не последний человек в ГУ МВД по Москве, и Ольга его не откажется, если надо будет присмотреть за Леркой. А через два месяца она и сама станет совершеннолетней. Сделай ей регистрацию и устрой в ту же школу, я тебя прошу! Мне очень страшно ее от себя отпускать, но и здесь ей не место. Ну что тебе стоит… Все равно ведь квартира пустует, а, Ром?

— Ты с дубу рухнула? Иди отсюда. Я устал,— отец не на шутку заводится, и я ухаю в черный колодец разочарования, отчаяния и глухой злобы. — Ты о чем меня просишь? Она же без башки, сколько от них с Толькиным пацаном шуму на поселке было.

— Она повзрослела. Сильно, — плачет мама, а я, с грохотом вскочив со стула, вихрем врываюсь в палату.

— Пап, помоги! — в груди не хватает воздуха, все внутри заливает раскаленная бурлящая лава. — Мне в ноябре восемнадцать! Можешь звонить хоть пятьсот раз на дню, если хочешь, я буду спать на полу в прихожей… Я беру назад все свои оскорбления и за все извиняюсь перед тобой… Обещаю, тебе не будет за меня стыдно. Пап, просто поведи себя по-человечески! Пожалуйста. Я умоляю тебя!

На шум прибегает разъяренная медсестра, ругается на чем свет стоит и велит нам покинуть отделение, но я цепляюсь за изножье кровати и, глотая слезы, смотрю в бесцветные глаза отца. Они ничего не выражают.

И у меня опускаются руки.

* * *

Я пятый день блуждаю в сплошном тумане.

Насыпаю курам пшено. Подметаю хвою с дорожек. С корнями выдираю засохшие стебли из клумбы.

Жаль, что Ваня бросил меня. Жаль, что я еще не взрослая, вынуждена жить в клетке запретов и безнадежно зависеть от чужих решений.

Вооружившись граблями, сгребаю умершие растения в охапку и оттаскиваю на компостную кучу в глубине сада.

Стягиваю перчатки, долго вглядываюсь в пустоту соседского двора, и забытый телефон, болтающийся в кармане на случай незапланированного чуда, разражается серией оповещений. Я уже без всякого трепета смотрю на экран, но дергаюсь и икаю — баланс карты пополнен неприлично огромной денежной суммой, а с отцовского номера пришло смс:

'Валер, ниже — адрес моей квартиры и координаты школы, где ты можешь учиться. Повезло, она в том же районе, при желании добежишь до нее за двадцать минут. Если будут трудности — звони тете Оле. Покажи там всем. Дерзай.

p.s. Вспомнил я ту поездку на поляну'.

Перечитываю сообщение снова и снова и не верю собственным глазам. Прислоняюсь к металлу глухого забора, глубоко дышу, и боязнь не справиться, подвести стольких любящих меня людей и обнаружить тщетность всех приложенных усилий разгоняется в душе до урагана.

Но никакие испытания не снимут ведьмино заклинание на то, что я здоровая и сильная и не сотрут из моей памяти Ванины плейлисты.

* * *

Глава 55

Лето кончается августом, выходные — воскресеньем, воскресенье — вечером… Все хорошее когда-нибудь заканчивается, но я, вопреки словам Вани, упрямо верю, что завтра проснусь в идеальной версии своего будущего.

И только эта окрыляющая вера не дает мне опуститься на коврик посреди своей комнаты и горько разреветься. Я прощаюсь с большим молчаливым шкафом, в недрах которого не раз пряталась от родительских скандалов, с мягкой кроватью, на которой путешествовала по волшебным снам и мечтам, со столом, за которым зубрила параграфы и учила определения, с однообразным, но любимым видом из окна.

В углу в томительном ожидании притаилась дорожная сумка с самым необходимым, остальное я сгребла в охапку и подарила Инге.

Я уезжаю в прекрасное далеко: сегодня, вечером, в последнее воскресенье августа. Еду в никуда, в огромный враждебный мир, где живут совсем другие люди и действуют другие правила.

Меня колотит от скорой встречи с Ваней, от невозможности даже примерно просчитать его реакцию на мое появление в школе, прибивает к земле черная безысходность, застывшая в его глазах в день нашего расставания. Он исполнил мою просьбу исчезнуть и по сей день ее исполняет, но как? Мучается, как и я, или приказал себе не страдать и двинулся дальше?.. Нет, он не ветреный и не соврал про любовь, просто он намного сильнее меня.

Я в последний раз смотрюсь в украшенное наклейками зеркало, моргаю, чтобы прогнать засевшую в карих глазах тревогу, прячу в карман камешек с Ваниного брелка и, подхватив тяжелую сумку, решительно выхожу за дверь. Пролетаю через тихую, залитую закатными лучами гостиную, бросаю взгляд на уютную кухню, надеваю пыльные кеды и под горло застегиваю ветровку.

За распахнутыми воротами довольной кошкой урчит тачка Стаса, мама, отводя заплаканное лицо, забирает мои пожитки и решительно направляется к ней. Но Стас молниеносно нарисовывается рядом, шутливо грозит маме пальцем и, пробормотав что-то типа: «Тома, ну не в твоем положении…» перехватывает у нее сумку и ловко загружает в багажник.

Я тихонько ахаю, но эти двое ведут себя как обычно и больше ни в чем не палятся, и я даю себе зарок в ближайшее время пристать к маме с расспросами. Только уже по телефону…

Двор залит алым густым туманом, небо над крышами, садами и черными вековыми соснами сияет золотистыми сполохами, стремительно темнеет и холодает. Это лето уходит — в запахе скошенной травы и дыме костров. Уходит навсегда.

Я кошусь на перекопанную, обложенную песчаником клумбу, на тихие владения соседей, на пустое крыльцо Волковых и, следом за мамой, выбегаю за забор.

У калитки, привычно растягивая рукава полосатого свитера, стоит растерянная Инга и светло улыбается:

— Пришла пожелать тебе удачи, Лер. Живи, учись, найди друзей и покори столицу. Обязательно отыщи Ваню и передай от меня привет! Я в вас верю, ребята. И… буду скучать. Сильно. Как отсюда до Луны, — она разводит в стороны тонкие руки и шагает ко мне навстречу, и я, зажмурившись, крепко ее обнимаю. Запах детства, солнца и ромашкового луга окутывает с головы до ног, и я торжественно обещаю: