Австрийская площадь или петербургские игры

– Эта штука посильнее, чем "Фауст" Гете, - обратился Петр к библиотекарше, дочитав "Спрута".

– Говорят, что газеты с этой статьей изъяли из всех киосков, но все равно люди читают. Делают ксерокопии и передают друг другу, - откликнулась та.

– А мою статью на ту же тему вы читали?
– спросил Петр.

– Конечно, она мне даже больше понравилась. У вас все как-то строже, интеллигентнее. И вы прямых выводов не делаете. Умные поймут, но ведь большинство любит, чтобы все по полочкам: черное - к черному, белое - к белому. довавшая затем сигарета вызвала желание запеть от нахлынувшего счастья.

Тут-то и грянул марш Радецкого, на трибуну потянулась вереница высоких гостей. Собчак в белом наутюженном костюме, то и дело уступал дорогу высокому импозантному мужчине и двум женщинам. Они прошли совсем рядом с Петром, и он попробовал втереться в процессию. Не тут-то было.

Его мощно оттер некто в штатском, и два мента тут же заломили руки.

– Вызывай бомжатник, - сказал один из них и пригрозил Петру: - Стой, как мышь, иначе уделаем.

– Отпустите ребята, я - журналист, - Петр исхитрился вытащить удостоверение.

– И правда, - с сожалением произнес сержант, внимательно изучив корочки.
– А пропуск есть?

– Есть, но не на меня, я свой в редакции оставил,- заврался Петр.

– Дуй отсюда! Еще попадешься - все, что обещано, получишь, с верхом, до краешка...

Петр отошел подальше и в этот момент увидел жену. Она стояла на трибуне совсем недалеко от Собчака. Тот уже отговорил, и теперь в микрофон что-то бубнил немец, по программе - австрийский канцлер. Переводчик картавил похлеще трех бердичевских раввинов, и Петр ни слова не разобрал. Но из дальнейшей невнятицы какого-то Свихалека понял, что главное уже свершилось: площадь наконец-то обрела историческое название - Австрийская.

Грянул "Венский вальс".

"Венский вальс танцуют все", - прочитал Петр в мятой программке. Конечно, танцевали не все, а только узкий круг допущенных. Остальные молча смотрели. Совсем рядом с Петром прокружился довольный Собчак, его знаменитая супруга вальсировала в объятиях какого-то высокого, явно зарубежного красавца. Заметив собственную жену с одним из заместителей мэра, Петр поспешил затеряться за чужими спинами.

Едва затих божественный Штраус, выбежали сотни три артистов в дурацких нарядах и стали угощать зрителей пышками и пончиками, раздавать женщинам букеты цветов. Начался концерт.

– Все, блин, хватит, - сказал себе Петр и направился прочь, мучаясь, на что потратить последние деньги. Выбор был невелик: пара бутылок пива с пачкой сигарет или хлеб с колбасой на оставшиеся до понедельника полтора дня.

2.10. ТАМ, ГДЕ ОМУТЫ, ПЕРЕПРАВЫ НЕТ

Несколько дней Петр не выходил из дому и даже не пошел читать корректуру.

– Печатайте! Как хотите, так и печатайте, - ответил он Чернову. Повесив трубку, отключил телефон и всякий раз, слыша дверной звонок, накрывал голову подушкой. Чтобы не вставать без нужды, он расставил бутылки на полу возле кровати. Пробуждался нехотя, будто медленно выплывал из болотно-коричневой жижи. Но стоило протянуть руку и сделать несколько глотков, как снова приходило облегчающее бесчувствие.

"Если хочет поговорить наедине, значит и вправду дело серьезное", подумал Петр и решил не тянуть.

– Давай быка за рога. Шеф сказал, что ты приехал специально для встречи со мной. Говори прямо, что случилось.

Официантка принесла большой кофейник и налила кофе. Заленсков добавил себе молока и неторопливо размешал сахар, а Петр, обжигаясь, сразу проглотил четверть чашки.

– Сам понимаешь, из-за чего весь сыр-бор. Твое письмо пошло консулу в отработку по неофициальным каналам. Судя по всему, австрийцы в чем-то крепко влипли и попросили предотвратить огласку. Наши тоже не хотят скандалов, особенно в зарубежной прессе. Не знаю почему, но очень не хотят...

– Врешь! Знаешь, - наугад сказал Петр.

– Сразу видно, что ты не дипломат. Нельзя упрекать собеседника во вранье. А если честно, то до конца действительно не знаю. Но в общих чертах дело связано с кредитами. Раздуют твое дело, из мухи слона сделают, и плакали наши займы от Европейского банка. Кстати, ты когда посетил консульство?

– Недели три назад, - ответил Петр.

– А три дня назад канцлер Враницки неожиданно ушел в отставку.

– Почему во время его визита не было никого из официальных лиц? спросил Петр.

– О его приезде мы узнали через три дня, и то - случайно. Но это не для печати. Вообще-то я не очень в курсе. Вчера стали выяснять, кто тебя знает. Я и признался. Десять минут на инструктаж - и в самолет. Задача: уговорить тебя замять эту историю.

– Как же ее можно замять? Есть Кошелев, который хочет получить деньги, есть другие журналисты.

– Кошелев? Это та бестолочь, которая грозилась из автомата расстрелять таблички с названием площади?

– Вряд ли Кошелев бестолочь. Он полковник КГБ, в действующем резерве, - не задумываясь, соврал Петр.

– Так ты под ИХ крышей?
– озадаченно спросил Заленсков.

– Я - сам по себе, - сказал Петр, но было видно, что Вадим ему не поверил.

– А ты можешь с ним договориться?

– Нет, и пробовать не буду!
– Петр засомневался, действительно ли Заленсков говорил с ним от имени МИДа.

– А ты не боишься последствий - для себя, для семьи? Говорят, твоя жена и дочь живут в Австрии?

– Разбираться со мной бесполезно - я ничего не решаю. А семья? Пусть их вышлют обратно - не возражаю.
– Петр изобразил безразличие, понимая, что показывать свою настоящую роль слишком опасно.

– Экий ты скромник, даже не верится. Ведь большие бабки светят, многозначительно произнес Заленсков.
– Так что ты посоветуешь? Какой выход?

– Один: проплатить деньги в бюджет.

– Тебе тогда ничего не перепадет...

– Что ж тут поделаешь?

– Допустим, деньги проплачены. Это гарантия, что все будет тихо?

– Гарантия только моя. За других не отвечаю.

Вадим задумался, помешивая ложечкой кофейную гущу.

– Хорошо, на том и порешили. Как ты сказал, так и доложу. А напоследок вот что: "Дурак ты, дурак!" Сам с носом остаешься и меня подкосил. Впрочем, я особо и не рассчитывал.
– Заленсков встал. К себе в номер он Петра больше не приглашал.

2.11. КО ДНЯМ ДВУНАДЕСЯТЫМ СШЕЙ МНЕ, СЕСТРИЦА, БЕЛУЮ ОБНОВКУ

Странная пора наступила в жизни Петра Рубашкина. Он приходил в редакцию ранним утром, а уходил последним, вместе с дежурным. С ним никто не заговаривал, и он целыми днями сидел в пустом кабинете, перебирая номера телефонов в старых записных книжках. Кому-то приходилось напоминать о себе, с другими он бодро договаривался о встрече, наверняка зная, что не увидит знакомого иначе, как случайно. Несколько дней он разбирал накопившиеся за долгое время бумаги. Потом без разбора свалил все в мешок из дерюги и вынес на задний двор. Писать Петр пробовал, но фразы выходили рыхлыми и бессмысленными: тема не находилась. Он чувствовал, что все вокруг остановилось и безмолвно застыло. Такое ощущение, будто с разбегу влетел в комнату, обитую ватой и войлоком.