Автограф

— Чего это он? — Толя опустил на пол медчемоданчик. Размотал длинный шарф, который у него появился одновременно с бородкой, и высвободил конец бородки.

— По ошибке прирулил, что ли? — Гриша поправил линзы, чтобы лучше разглядеть Званцева. После мороза в тепле они немножечко мутнели.

Растолкали Володю.

— Каждый раз приходить будешь?

— Эге, — ответил Володя, поднимаясь в кресле. — Что, уже утро?

Гриша уставился на Володю, сверкая линзами.

— Заболел? Проверим…

— Здоровый до жути. — Володя постучал себя в грудь. — До смеха.

— Мало смеха, — серьезно сказал Гриша. — Иди в барокамеру грызть леденцы. Понравилось ведь.

— Оперируют круглосуточно, — продолжал о своем Володя.

— Не от хорошей жизни. Мы тоже мотаемся круглые сутки.

— Нету аппаратуры. Ребята, мне математики сообщили количество симптомов по всем болезням. Посчитали на машинах. Десять в пятой степени симптомов. Болезней — десять в четвертой. Ничего себе многочленчики, а? Не объедешь, не обскачешь!

Гриша пошел в кабинет к начальнику и принес большой термос. На термосе масляной краской было написано: «Семейный уют». Толя налил три чашки.

Вернулись с вызовов еще бригады:

— Хворенького привезли?

— Уколите ему «поперечный».

«Поперечный укол» — это когда из медчемоданчика, из планшетки, в которой собраны ампулы с различными лекарствами, вынимают все ампулы, расположенные в планшетке «поперек», и заряжают в один большой шприц. Чаще всего «поперечный» делают при «диагнозе» синдром усталой женщины.

— Я вам уколю. Образец моей подписи в торговой палате. Я валютный человек.

Разлили по чашкам кофе. Начали пить, одновременно покуривая сигареты. Дым пускали в потолок, чтобы не так было заметно, что накурили. Ругается Нина Казанкина, и правильно: недавно появился приказ министра здравоохранения, чтобы врачи на рабочих местах не курили.

— Скучаю без вас. Когда явитесь?

— Когда выйдешь в кандидаты наук.

Приехала еще бригада. Загремели медчемоданчики, брошены сумки. Ночная жизнь. Приезды, отъезды. Короткие фразы приветствий. Перекуры. Заполнение документации тут же на ходу. Безостановочный ритм. И все время: ты и больной, ты и пострадавший. Операции в клинике — это что-то высочайшее, академическое. Каждая операция — длительная подготовка, так же, как и в барогоспитале. А Володе нравилась быстрота, активность вмешательства. Незамедлительность действия. Передний рубеж. И, конечно, независимость. Самостоятельность. Как теперь выяснилось.

— Двадцать первая, на выезд! Дорожное происшествие на Старокалужском шоссе. Восьмой километр, — сообщила Нина Казанкина.

— Поеду с вами.

— Сбросим тебя по пути.

— Никаких — сбросим. Еду с вами.

— Владимир Алексеевич.

— Отправляемся…

Только под утро ребятам удалось выдворить Володю из «микрика».

Володя открыл дверь квартиры. Его встретила сестренка. Она была в пижаме.

— Ты… — Она покрутила пальцем у виска. — Совсем…

— Вегетативный бунт?

— Мама сказала, что пожалуется отцу, когда он вернется из экспедиции: что мы от тебя скоро с ног попадаем. Комнату снимал бы, что ли.

— Преотличная мысль. Скажи, москитик, что чувствуют девушки, когда их любят?

Володя нахлобучил свою шапку на сестренку.

— Где ты был? На свидании?

— Дежурил.

Володя стянул с себя и набросил сестренке на плечи и свое пальто.

— В клинике сидел?

— В «скорой». Не сидел, а ездил.

— Ты ушел со «скорой». Объявил. — Сестренка поволокла шапку и пальто на вешалку. — Тебе надо жениться, вот что. Домашний очаг с пирогами.

— Сама придумала?

Сестра пошла, надела халатик, а потом отправилась на кухню и поставила на плиту чайник.

— Когда приведешь?

— Кого?

Володя помыл руки и тоже пришел на кухню.

— Невесту. Когда ты ее нам покажешь?

— Женюсь и покажу.

— Когда женишься?

— Когда сам ее увижу.

— Занимаетесь перепиской. Старомодно, уходящий век. Здравствуйте, почтеннейшая Пульхерия Ивановна.

— Ну… ты выступаешь!

— Письма да письма. Скучно. Доспутниковая эпоха.

Они беседовали на кухне, ожидая, когда закипит чайник. В холодильнике запустился мотор, холодильник встряхнулся, и в нем загремели молочные бутылки.

— Она стихи пишет?

— Вроде.

— Почему от тебя уехала?

— Чтобы писать мне письма.

— У тебя все не как у людей.

— Я ее люблю.

Сестренка хихикнула, но тут же замолкла.

— Ты ее много раз целовал?

— Немного. Ни разу.

— Ты поцелуй.

— Когда?

— Когда увидишь.

— Сразу поцеловать?

— Сразу.

— Откуда знаешь?

— Девочки говорят.

— А ты сама?

— Я сама не знаю.

— Зачем советуешь?

— За тебя переживаю. У нас одна девочка из класса влюбилась, как ты.

— Что значит, как я?

— Безответно.

— С чего ты взяла, что я влюбился безответно? Говори, да не заговаривайся.

— Ой-ей!.. — смешно запричитала сестренка. — Зачем она уехала?

— Надо.

— Ой-ей!..

— Да перестань ты.

— Когда ее мать узнала, что она влюбилась…

— Чья?

— Девочки из класса. Когда узнала — уронила белье с балкона.

— Врешь. Об этом было в «Молодежной».

— Она и написала в «Молодежную».

Закипел чайник. Сестра быстро поставила чашки, сахарницу, достала из холодильника сыр.

«Неужели взрослая уже? — подумал Володя, наблюдая за сестрой. — Во всяком случае, разговариваю с ней, как со взрослой».

За окном, было еще темно. Город только просыпался. Брат и сестра сели пить чай. Володя, глядя на сестру, сказал:

— Здравствуйте, почтеннейшая Пульхерия Ивановна.

Опять загремели в холодильнике молочные бутылки. Надо отчаяться и поцеловать Ксению. Ну, если девочки рекомендуют. Поцеловать — и в сторону с этим вопросом. А там уже, чья мать уронит белье с балкона, не его забота. Его забота — поцелуй. На всякий случай переспросил сестренку:

— Сразу поцеловать?

— Сразу, — подтвердила сестра. — Не тяни.

Леня наиболее интересные номера «Молодежной» отправлял в клинику к Йорданову. Ему хотелось проявить внимание к Артему Николаевичу. Леня относился к Гелиному отцу с уважением. И если он не всегда одобрял то, о чем и как писал Йорданов, он все равно не высказывал своих замечаний. Молодым авторам или своим, так сказать, однокашникам он может высказывать соображения, а что касается больших писателей, их «творческих платформ» — Леня уступает место признанным критикам и литературоведам: равный пусть судит равного.