Айсолтан из страны белого золота

размахивая хвостами, возвращаются домой с пастбищ.

Айсолтан заходит на двор конефермы.

Породистые гладкобедрые кобылицы, распушив длинные

блестящие хвосты и чутко насторожив маленькие уши,

смотрят в ее сторону. Длинноногие жеребята, подобно

джейранам, играют и резвятся на просторном дворе,

гоняясь друг за другом. Скаковые кони, пофыркивая,

перебирают ногами, словно танцуют в своих чисто

выметенных стойлах. Краса колхозной конефермы —

гнедой конь Лачин, выгнув дугой шею, бьет копытом в

землю, словно угрожая другим коням. Гладкие, крутые

бока и куполообразный круп его лоснятся и блестят,

словно покрытые позолотой. На выпуклой груди

играют мускулы; она так широка, что между передними но-

гами коня может пройти человек в шубе. Во всем

этом коне, даже в его острых настороженных ушах, в

маленькой голове с белой отметиной на лбу, в

блестящих, влажных глазах, чувствуется необыкновенная

сила. Этот конь-семилеток ласков, как двухгодовалый

жеребенок, и сказочно красив.

Тот, кто приходит полюбоваться на Лачина,

стоит как очарованный, и долго не может отвести от

него взора. На прошлогодних республиканских

скачках он завоевал первенство. Теперь его снова готовят

к скачкам и в сентябре увезут в Ашхабад. Конь

Лачин любимец Айсолтан. Она не может пройти

мимо колхозных конюшен, чтобы не зайти и не

взглянуть на Лачина. И хотя колхозники кормят

копей наславу, а для Лачина и подавно не скупятся,

Айсолтан нередко приносит десяток яиц и просит

конюха подмешать их к ячменю для Лачина. Лачин —

гордость колхоза «Гёрельде».

Айсолтан идет через поселок, и он кажется ей

маленьким городом. Вон под навесом раздуваются

и опадают кузнечные мехи, издавая странные звуки —

«васс-васс»; от горячих углей поднимается

зеленовато-белое пламя, и раскаленное железо цветет в этом

пламени волшебным красным цветком. Кузнец с силой

бьет по железу молотом; его обнаженная спина

блестит, и по ней каплями стекает пот. Сапожники

сидят в своей мастерской; зажав между колен

выделанную кожу, они быстрыми, ловкими движениями

продергивают через нее навощенную дратву. Из этой

мастерской несется запах сырых кож и юфти. Вот

портные аккуратно складывают сшитые одежды,

смазывают и протирают свои машины. В маленькой ма-

стерскои часовщик, сдвинув очки на лоб, зажмурив

один глаз, рассматривает механизм часов в лупу. Вон

подле столяров и резчиков по дереву расставлены

готовые двери, столы, табуретки, еще не собранные

части повозок.

Айсолтан проходит по одной из улиц поселка,

знакомой ей с детства, и, быть может, потому, что

она сегодня как-то по-иному смотрит вокруг, ей

кажется, что она попала сюда впервые. Похожие друг

на друга, как близнецы, стандартные дома стоят по

обеим сторонам улицы — каждый из трех комнат,

с открытой верандой по фасаду. И около каждого

дома на небольшом участке несколько плодовых

деревьев. Айсолтан вспоминает, как однажды какой-то

человек, приехавший погостить к их соседям, ночью

по ошибке забрел к ним в дом, и с досадой думает

об архитекторе:

«Почему он построил все дома на один лад?

Разве нельзя было для каждого дома найти свою,

особенную форму? Или, на худой конец, мог бы хоть

по-разному их украсить. Один бы украсил узором ковра,

другой — вышивкой кюрте, третий — узором тюбетейки

джамборук, четвертый — курсакча. Тогда кто бы ни

спросил: «А где здесь дом Айсолтан?» — ему всякий

ответил бы: «Ищи дом, где на стенах ковровые

узоры, на дверях резьба, а над дверями лепные

украшения, похожие рисунком на те, что женщины носят на

груди». А сейчас здесь, словно в городе: хочешь

найти дом — ищи номер. Но если в городе на домах

номера, так ведь там и дома не на одно лицо. Ну, да

горюй не горюй, а уж построили; не перестраивать

же заново. Вот если мы с Бегенчем... Если будет

в моей жизни большая-большая перемена, тогда уж

я построю себе дом по своему вкусу».

Айсолтан пересекает центральную площадь

поселка. Здесь стоит большое светлое здание колхозной

школы. Каждая ступенька лестницы, каждый кустик

на дворе, даже каждый камешек на дорожке с

детства дороги и милы Айсолтан. Десять лет училась

она в этой школе вместе с Бегенчем. В этом дворе

они играли, бегали, гонялись друг за другом во

время перемен. Вон скамейка, на которой они любили

отдыхать. Где были тогда твои глаза, Айсолтан?

Почему ты словно видела и не видела Бегенча? Почему

ты смеялась над ним, когда он иной раз отвечал на

уроках невпопад? Почему ты, когда не понимала

задачи, просила других ребят помочь тебе, а не его?

Почему, когда он однажды повздорил с мальчишками

и они набросились на него целой оравой и дразнили

и мучили его, ты даже не подумала заступиться?

Почему, почему свою детскую привязанность ты не

отдала Бегенчу? Ну что же, видно, все приходит

своим чередом, как весна, лето, осень, зима. На

смену детству приходит юность, из ребенка становишься

подростком, а потом наступает иная пора. В

младенчестве любовь к матери заполняла все, затем родилась

любовь к школе, к подругам, книгам...

Теперь пришла новая пора — пора расцвета.

Прежде жизнь Айсолтан текла тихим, мирным

ручейком, теперь она кипит и бурлит, разливаясь широким