Айсолтан из страны белого золота

замечтавшись, зашла не в свой дом, восклицает:

— Ой, Нязикджемал-эдже, прости меня! Мне

показалось, что это наш дом. А я еще шла и думала:

ну зачем настроили такие дома,— все, как один, не

отличишь друг от друга!

Нязикджемал ставит на землю ведро с водой,

приглаживает седые волосы, с неодобрением смотрит

на Айсолтан.

— Ай, моя милая, что это ты вздумала, чтобы

в колхозе да дома были не одинако-вые! Может, ты

еще захочешь, чтобы курица несла разные яйца?

— Нязикджемал-эдже, если у курицы яйца и

одинаковые, то ведь цыплята-то разные. Если у нас

колхоз, это еще не значит, что все должно быть на один

лад, по одной мерке. У одних много трудодней, у

других меньше. Один ловкий, спорый на работу, а

другой с ленцой. И жизнь у них разная, и мысли

разные. Почему же дома должны быть у всех

одинаковые? Почему каждому не иметь дом по своему вкусу?

— Ах, голубушка моя, знаешь, как в старину

говорили: «Не будь верблюд красив, а будь на ноги

крепок».

— Неправильно это. Наше время другое, мы

теперь хотим, чтобы все было и крепко и красиво.

— Ну уж не знаю, ты ученая. Может, это и

верно. Тебе виднее, что белое, что черное.

— Нязикджемал-эдже, я хоть и могу отличить

белое от черного, а вот видишь, свой дом не отличила

от чужого.

Нязикджемал щурит красноватые веки, окидывает

Айсолтан проницательным взглядом из-под седых

насупленных бровей.

— Эх, голубушка, когда в сердце большая радость

или печаль и все мысли летят в одну сторону, тут и

самой недолго залететь в чужое гнездо. Ты не думай,

что все это потому, что у нас дома построены как-то

не так.

Айсолтан невольно отступает в глубь веранды.

«Что же это такое? — проносится у нее в

голове. — Мы с Бегенчем еще не сказали друг другу ни

слова, а можно подумать, что о нашей любви знают

уже все! То Потды со своими глупыми шутками, то

теперь вот Нязикджемал. Не успели наши глаза обме-

няться взглядом, как весть об этом облетела,

кажется, уже весь колхоз. Должно быть, не зря говорится,

что и стены имеют уши. Ну что ж, мы ведь ничего

не крадем и краденого не прячем, нам нечего

стыдиться людей...»

— А то ведь знаешь, голубушками корова не

ошибается хлевом, — назидательно говорит Нязикджемал.

Айсолтан звонко смеется этому неожиданному

сравнению.

Искренно удивившись ее смеху, Нязикджемал

спрашивает:

— А что, голубушка, разве не так?

Айсолтан спускается с веранды.

— Ты привела славный пример, Нязикдже-

мал-эдже. Спокойной ночи!

Дома Айсолтан передает матери свой разговор

с соседкой, и обе от души смеются. Потом, взяв

узелок с бельем, Айсолтан идет в баню. Когда она

вернется домой, на веранде для нее будет

приготовлен и крепко укутан, чтобы не остыл до ее прихода,

чайник зеленого чаю.

Н акинув на плечи пестрый шерстяной платок

с длинной бахромой, опершись локтем о по-

душки, брошенные на ковер, Айсолтан пьет

чаи на веранде. Ее тугие черные косы, кото-

рые раньше были уложены вокруг головы,

теперь свободно падают на грудь и, как живые, скользят

по красному шелковому платью. Глаза Айсолтан

рассеянно блуждают, перебегая от низенького шкафчика

с посудой к столу, от стола к стулу, от стула к

расписанному цветами пузатому чайнику на ковре.

Нурсолтан, невысокая, полная, с приветливым,

добродушным лицом, приносит на веранду миску

парного молока. Покрыв ее тарелкой, она опускается на

коЕер напротив Айсолтан и украдкой поглядывает на

дочь. На широком лбу Айсолтан, на щеках около

небольшого, чуть толстоватого носа, в углублении

немного, округлого подбородка мелкими, как бисер,

капельками блестит пот. Большие черные глаза

лучатся радостью.

Уже давно замечает Нурсолтан, что дочь ее всту-

пила в пору зрелости. Уже не раз, ни слова не

говоря Айсолтан, отсылала она появлявшихся в доме

сватов ни с. чем. А когда попробовала Нурсолтан

заикнуться как-то о сватах дочери, так и сама была не

рада. Вспомнить горько, как ответила ей тогда

Айсолтан:

— Прошло то время, мать, когда девушек

продавали за калым, когда, не узнав, что у них на сердце,

выдавали замуж за немилых людей. Я свободный

человек и живу в свободной стране. Жизнь свою я

построю сама так, как захочу.

Крепко запали в память Нурсолтан эти слова, а

все томится ее душа, хочется увидеть дочь замужем

за хорошим человеком.

И, подперев ладонями подбородок, уткнув локти

в колени, Нурсолтан погружается в глубокую думу.

Айсолтан же, очнувшись от своих мечтаний, смотрит

на мать и видит, что у той что-то есть на уме. Сидеть

вот так и думать и молчать — это совсем не в

характере Нурсолтан. Она обычно сразу же выкладывает

все, что у нее на сердце. Такое непривычное

состояние должно быть для нее очень тягостно. И

Айсолтан хочет помочь матери излить свою душу. Не

расспрашивая ее ни о чем, она начинает разговор

издалека:

— Мама, посмотрела бы ты, как раскрывается

хлопок. Верно, уж через неделю тебе придется надеть

фартук.

Нурсолтан, мгновенно позабыв все свои тревоги,

выпрямляется и, глядя на дочь помолодевшими