Азбука для побежденных

Аполлинария потянула за ручку, и вошла в прихожую, Вар последовал за ней. Прихожая тоже показалась Аполлинарии старой и слегка запущенной. В углу — шкаф для верхних вещей, рядом с ним вешалка, под которой стоит обитая выцветшим зеленым бархатом банкетка; чуть дальше — дверь, ведущая куда-то вглубь дома, самая обычная, деревянная, с бронзовой, тусклой от времени, ручкой.

— Сейчас подойду, — сказала женщина. — Я быстро закончу. Простите, что заставляю вас ждать.

— Ничего страшного, — ответил Вар. — Не торопитесь, всё в порядке.

— Мы пока что посидим, — добавила Аполлинария.

— Только осторожно, банкетка не очень крепкая, — предупредила женщина. — Не упадите.

Ждать, впрочем, пришлось совсем недолго. Минуты через три дверь открылась, и в прихожую вошла заказчика, при виде которой Аполлинария удивилась до крайности. Потому что женщину эту, немолодую, усталую, одетую в некогда роскошное красное платье, выношенное до дыр, и снабженное множеством заплаток, она уже встречала. Это она была на бумажной фабрике, и это она подсказала Аполлинарии, где находится выход.

— Это вы? — с изумлением спросила Аполлинария. — Добрый день. Я очень рада!

— А это — вы? — кажется, женщина была удивлена ничуть не меньше Аполлинарии. — Вам всё-таки удалось вырваться от капитана Папэра? Это прекрасно! Признаться, я боялась, что он всё-таки настигнет вас, и силой усадит за стол, делать солдат.

— Нет, я сбежала, как видите, — улыбнулась Аполлинария. — Но как же вам самой удалось покинуть фабрику? Кажется, Папэр никого оттуда не выпускает…

— Я была там по доброй воле, — ответила женщина. — Скажем так — моё пребывание в том месте является частью моего наказания. То, что происходит на фабрике — это тяжелая и скорбная работа, поэтому для наказания она подходит как нельзя лучше.

— Вас кто-то наказал? — Аполлинария нахмурилась. — Это ужасно. Но кто, и за что так обошелся с вами?

— Милая моя, не расстраивайтесь, — попросила женщина. — Никто меня не наказывал. Я наказала себя сама, потому что так наказать кого-то, как я себя наказываю, не сумел бы никто другой.

— Но что же вы такое сделали, если решили, что заслуживаете наказания? — спросил Вар. Кажется, он тоже огорчился и удивился.

— Видите ли, у меня иногда появляются… гости, — женщина потупилась, опустила взгляд. — Все они попадают сюда в ужасающем состоянии, израненные, погибающие. Я понимаю, что должна им помочь, но ни разу, понимаете, ни разу так и не сумела этого сделать. Они умерли, все до единого, и я беспрестанно ощущаю поэтому вину, тягчайшую вину. Ведь это мой дом, и я бы хотела, чтобы те, кто входит в него, становились здоровы и счастливы, но нет, что бы я ни делала, ничего не срабатывает.

— Погодите, — попросил Вар. — Объясните толком. Как это — появляются гости? Кто-то приходит к вам, стучится в дверь, а потом с ним происходит нечто ужасающее? Я правильно понял вас?

— Нет, — женщина улыбнулась. — Я покажу вам. Но прежде можно ли мне получить мою посылку?

— Да, конечно, — Аполлинария протянула женщине сверточек. — Вот, возьмите. Какая-то плата предусмотрена? Вы о чем-то договорились с моими старухами?

— Плата уже внесена, — ответила женщина. — Я расплатилась давно и заранее, и продолжаю платить по сей день. Мои бисерные слёзы я передаю в кафе, которое находится неподалеку, и официантки, которые иногда приходят за ними ко мне, частенько используют их для своих нужд. Взамен я имею право размещать свои небольшие заказы у любых старух в Городе, если они свободны. Вот и сейчас… — она развернула бумагу, и вытащила на свет тонкий белый шарфик. — Славно, славно, — женщина покивала. — Как раз то, о чём я просила. Большой надежды на то, что это поможет, у меня нет, но я попытаюсь. В очередной раз попытаюсь.

— Так у вас сейчас… гость? — догадалась Аполлинария. — Этот шарфик нужен для него?

Женщина кивнула.

— Пойдемте, я покажу вам, — предложила она. — Не пугайтесь, я уже привела его в надлежащий вид, и укрыла, поэтому ничего, кроме лица, вы не увидите.

— Но как же вы планируете использовать шарфик? — спросил Вар с недоумением. — Если я понял вас правильно, гость ранен, и чем же шарфик может ему помочь?

— Шарфик — не более чем символ, — вздохнула женщина. — Я привяжу руку гостя им к раме кровати, может быть, это удержит его.

Вар с сомнением посмотрел на Аполлинарию, та едва заметно пожала плечами. Следом за женщиной они вошли в комнату, куда она их пригласила, и увидели, что комната эта, чистая, белая, больше всего напоминает больничную палату. В центре комнаты стояла белая кровать, на которой лежало укрытое белым одеялом неподвижное тело. Лицо лежавшего тоже было белым, почти таким же, как наволочка на подушке, глаза плотно закрыты, губы сжаты. Женщина подошла к кровати, погладила лежавшего по голове, затем привязала один конец шарфика к кисти его руки, а другой конец — к кровати.

— Пойдемте, — тихо сказала она. — Не будем его тревожить.

* * *

— Не понимаю, — сказал Вар, когда они втроем вернулись в прихожую. — Сударыня, объясните толком, что у вас тут происходит? Откуда взялись эти гости, и что случается с ними потом?

— Я не знаю, откуда они берутся, — женщина тяжело вздохнула. — Сколько себя помню, происходит одно и то же. Сперва в моем доме появляется новая комната, всегда такая же, как та, которую вы видели только что. Затем в ней неведомым образом оказывается сильно пораненный гость, о котором я пробую заботиться. Но мои усилия тщетны, и через два-три дня гость погибает. Комната с его телом уходит вглубь дома, а на её месте появляется следующая. И всё повторяется снова. Я… я измучилась и устала, я всё время чувствую себя виноватой перед ними, но ничего, совсем ничего не могу поделать, — призналась она. — Видимо когда-то, бесконечно давно, я совершила нечто омерзительное, плохое настолько, что была наказана вот так, но я при всём своём желании не могу вспомнить, что же такое я сделала, и когда это было. Только одно я могу сказать. От происходящего мне ужасно, просто ужасно больно, я чувствую себя не только виноватой, но и беспомощной. И потому я время от времени себя наказываю, как получается. Чего я только не делала…

— Чтобы избавиться от чувства вины? — спросил Вар.

— Не избавиться, — покачала головой женщина. — Чтобы хотя бы ненадолго его заглушить. Знаете, у меня есть мечта, — сказала она очень тихо. — Чтобы мой очередной гость не погиб. Чтобы я спасла его. Тогда, как мне кажется, этот бесконечный круг разорвется, а гость… может быть, он даже станет когда-то моим другом. Я бы сделала всё для него. Всё, что он пожелал бы, лишь бы он не умер, а остался со мной…

Аполлинария почувствовала, что сейчас заплачет, и ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержаться от слёз. Впервые за долгое время её пребывания в Городе она ощутила настолько жгучую жалость к кому-то, мало того, острую потребность хотя бы попробовать что-то исправить. Но как это сделать, и возможно ли?

— Простите, а гость, если останется жив, будет жить потом с вами? — спросил Вар. — Или вы отпустите его после на волю?

— Не очень поняла вас, — женщина нахмурилась. — Разве можно кого-то держать насильно? Разумеется, гость будет совершенно свободен, и сможет сам выбирать, что ему делать дальше. Я ни на что не претендую, не подумайте. И ни от кого ничего не хочу и не требую. Единственное мое желание — это чтобы хоть один из них остался в живых. Больше мне ничего не надо.

— Вы добры, — сказал Вар. — Добры и бескорыстны. Есть у вас идеи, почему подобное произошло с вами?

— Не знаю, — покачала головой женщина. — Вероятно, так для чего-то нужно, но я понятия не имею, для чего…

Пока они говорили, Аполлинария потихоньку оглядывалась, и вдруг заметила в глубине прихожей полку, обычную деревянную полку, на которой стояли какие-то фигурки. Она подошла поближе, и увидела, что фигурки эти сделаны из металла, и что их, кажется, больше двух десятков. Ближе всего к ней сейчас стояла фигурка собаки, гладкой, остроухой, в богато украшенном широком ошейнике сложной формы, напоминавшем воротник, и фигурка кошки, с короной на голове.