Азюль

Еду раздавали двое. Одна - молодая девушка лет двадцати восьми типичный кухонный работник. Она не просто толстушка, а откровенно говоря толстая. Лицо ее светится благодушием. Она явно очень довольна тем, что может сделать счастливыми стольких людей, оделяя их порциями рыбы с рисом. Второй работник - высокий, седой мужчина, лет пятьдесяти. Этот только помогает и делает это нехотя. В его взгляде горит злоба и ненависть. Он прожил здесь, в своей стране всю жизнь и тяжело работал, но не смог даже скопить себе денег на старость, так как надо было кормить семью. А теперь стоит и раздает еду бездельникам, которые ничего не делают, а только воруют...

Получив причитающееся рыбное филе с гарниром в виде кучи полусырого отварного риса я, лавируя между толпами разноцветных детей, с громким криком носящимися по коридору, и пробрался мало-помалу к нам на второй этаж.

Еда принесла одни огорчения. Рис оказался ко всему прочему еще и пресным до безобразия. Моя щепитильность в еде усиливается по мере увеличения часов безделия. Здесь, в лагере, у меня возникли заочные разногласия с местным поваром. Сейчас, мрачно ковыряя вилкой в импровизированной тарелке, я оживлял в памяти свои познания по разделу "Приготовление рыбного филе", чтобы поделиться ими с поваром. Вдруг мои глубокие и несомненно ценные для общества размышления были прерваны появлением двух молодых людей.

– Ну, что делаем?
– спросил Леня.

– Скушали рыбу, теперь философствуем, - я потер живот, урчавший под грузом только что принятого на переработку обеда, хоть и не очень сытного.

– И на какой предмет?

– В области способов приготовления жареного рыбного филе азюлянтом в тяжелых условиях немецкой иммиграции.

– Лично я знаю один способ!
– бодро заявил Юра.
– Берешь вилку и кладешь ею рыбу в рот. Впрочем, способ годится и для мяса и для других блюд, если они есть.

– Спасибо, я пополню свою кулинарную коллекцию еще одним рецептом, поблагодарил я его без особого энтузиазма.

– Что вы собираетесь делать?
– этаким безразличным голоском влез в разговор все тот же Юра. При этом он пытался всеми силами своей души сделать вид, что дальше не будет никакого подвоха.

– Снимем штаны и будем бегать, пока не надоест.

– Скоро дают деньги...
– таинственным голосом сообщил Леня, выдерживая совершенно глупое выражение лица, которое, в силу его природных качеств, даже не нужно строить.

– По мне лучше удостоверение личности, - я на него внимательно посмотрел и почувствовал этот подвох.

– Да, через недельку-полторы, - вторил ему Юра.

– Хорошо будет, - пришлось и мне их поддержать, но для нейтральности сладко потянуться, вроде и далеко еще до того.

– У нас к тебе абгемахт есть!
– Леня пошел в наступление.

– Тогда давай его сюда!
– примирительно согласился я.

– Ха-ха! Абгемахт - это слово такое. Договорились, мол.

– Ну и о чем вы со мной договорились?

– Значит так!
– Юра изобразил физиономию начальника, но тут же ее заменил на подобострастную.
– Ты даешь взаймы пять марок на сигареты, а мы тебе с карманных денег вернем.

Я почесал лоб, крякнул, но деваться некуда. Нам с ними еще рядом толкаться долго, да и я уверен, что отдадут (если и не отдадут, то не велика беда).

– Ну давай абгемахт твой.

– Ну давай пять марок!
– Юра заметно повеселел и стряхнул со лба капли пота облегчения.

Я выдал монету. Леня отправился к югам, потом вернулся с пачкой Мальборо.

– Дурак!
– закричал Юра страшным голосом, будто Леня вместо сигарет принес ему леденцы.

– Зачем брал Мальборо? В нем только двадцать штук! Почеу не взял Гольден Американ? Там в пачке аж двадцать пять!

– Не было его, - виновато оправдывался тот.

– Так пошел бы к вьетнаму! Дурак!
– видно, что школу хороших манер человек прошел в армии.

– У них тоже нету.

– Ладно!
– Юра, хоть и остался недоволен, но нетерпелось покурить и дебаты он отложил.
– Все сигареты пополам, и деньги пополам. Но ты мне две должен, так что тебе восемь.

– Почему я тебе должен?
– надув губы, по-детски, обиделся Леня.

– Я для тебя у Филиппа стрелял, - Юра был безаппеляционен.

– Ну и что?

– А то, что должен!

Эта история повторялась каждый день. Они постоянно считают, кто кому и что должен, и тому нет конца.

– Ладно, - я встал, прискученный темой раздела моих денег.
– Покатим в деревню! Кто покажет путь?

Товарищи мои по несчастью, а может и по будущему счастью, тут же согласились ехать, за неимением лучших предложений.

Напротив нашего лагеря светлеет белой стеной небольшая гостиница, закрытая на зиму. Рядом с ней стоянка машин. Вокруг томится зимний лес, сбросивший с себя траву и листву. Здесь же, гремя проносящимися в разные стороны машинами, пролегает шоссе, соединяющее два центральных пункта местного значения. Наш путь лежит в один из них. Вдоль дороги каждые пять метров стоят, ходят, прыгают, мерзнут от холода человек десять, таких же, как и мы, искателей сами не знаем чего. Все они ловят попутки, выставив большой палец наружу из зажатого кулака. Здесь - традиционное место автостопа. Пешком до деревни мало кто пойдет в такой холод. Азюлянт - тоже человек! Воровать и водку покупать только на чужом Мерседесе покатит. А коли не поймает, так и Бог с ними, с выпивкой и кражами.

Мимо проносились десятки легковушек. Иногда водитель пожалеет стоявших на холоде и остановит, подбросит до деревни. Мы тоже пристроиллись к искателям удачи.

– Прохладно!
– поежился я. Стоявший на дворе декабрь напоминал о себе, хоть было и гораздо теплее, чем в России, а снега, вообще, не было.

Другие тоже ежились, но продолжали ждать. Уже несколько человек уехали, а группа толпившихся в стороне пакистанцев не выдержала и ушла, сдав позиции. Остались мы, еще два негра и турки. Я, Юра и Леня усердно махали руками и кулаками пред и вслед уходящим машинам, но результата это не приносило, те не реагировали. Наконец, очередной Опель, точнее его хозяин, начал сбавлять скорость. Юра бросился, что-то возбужденно показывая ему, но тот деликатно объехал нас, словно не замечая, и притормозил у двух негров.

– Вот сволочи!
– злобно выругался Юра требовательным голосом, всем телом показывая, что его гордость только что ущемлена поганой немецкой машиной и ее водителем.
– Они всегда неграм останавливают! Немцы, вообще, негров любят!
– он сплюнул, давая понять, что он думает о немцах и о неграх тоже.
– Как можно любить негров? Они черные и тупые, как бараны! Вытаращат глаза и смотрят. Ух! Неневижу негров!

– А мне на негров по фигу, - Леня зевнул.

– Ну и дурак.

– Ты, Юра, неправ, - я стал успокаивать его. Негры - они хорошие. И, вообще, я люблю негров, когда они в Африке, а я здесь.