Баба Люба. Вернуть СССР 4

— Понятия не имею, — как можно более равнодушно пожала плечами я, — что слушала, о том и говорю. А вот насколько это правда — не представляю. Свечку, как говорится, не держала. Но, думаю, дыма без огня не бывает.

Староста недоверчиво посмотрел на меня, но не сказал ничего.

А я принялась торопливо доедать.

— Материалы и вопросы по докладу вам принесут во второй половине дня, — добавил Арсений Борисович.

Я кивнула. Остаток завтрака прошел в молчании.

Сегодняшний день я планировала посвятить составлению текстов для Ксюши. Ещё пока было непонятно — она остается работать в типографии, или ей придётся чуть позже вернуться. Поэтому я и хотела на всякий случай набросать хотя бы пару текстов.

Общая канва у меня была, но, честно говоря, конкретно за этот вопрос я ещё не бралась.

Но теперь, когда Арсений Борисович сделал мне такой вот «подарок», все мои планы улетели в тартарары. Нужно было немедленно готовиться к завтрашнему выступлению.

Я вернулась к себе в номер и принялась размышлять, какие же темы хотят от меня услышать все эти люди? С американским менталитетом. Который я знаю лишь по фильмам и «цветным» революциям в моём мире.

А ещё нужно будет попытаться вспомнить хотя бы некоторые громкие заявления политиков из моего времени. И по такому принципу попытаться как-то выстроить речь.

Эх, сейчас бы сюда Интернет! Я бы сразу ого-го!

Но, увы, Интернета не было.

Да что говорить, даже самой захудалой библиотеки и то не было.

Я вздохнула.

Подскочила и пометалась по комнате. Затем плюхнулась на кровать и попыталась сосредоточиться на речи. Сосредоточиться получалось плохо.

Сперва зачесалась пятка. Затем — нос.

А потом я стала думать о детях. Как они там сейчас, без меня? Сидят, небось, бедные, в каком-нибудь интернате и думают, что я их бросила.

От избытка чувств я всхлипнула.

Обругала себя.

Велела себе взять себя в руки.

Собрала всю свою могучую железную волю в кулак и попыталась взять себя в руки.

Получилось, честно говоря, так себе.

Я думала о чём угодно: о Ричарде и Изабелле, о возвращении моего Пашки, о том, что нужно будет в Калинове первым делом отнести чёрные туфли в мастерскую и сменить набойки, о том, что у меня всё равно сырники получаются лучше, чем здесь, как бы не хвалила их Сиюткина… в общем, о чём угодно, но только не о докладе.

Прошел примерно час. Или больше.

А я не продвинулась ни на одно слово.

Стало стыдно.

Опять обругала себя.

Решительно я подскочила, судорожно вытащила из сумки блокнот и крупно по центру написала: «доклад». И поставила восклицательный знак. Жирно. Затем дважды подчеркнула.

И всё.

Больше идей, что делать дальше не было.

Сидела на кровати и пялилась на чистый лист со словом «доклад»,

И, видимо, я задремала. Потому что раздавшийся стук в дверь разбудил меня.

Я аж подпрыгнула.

— Открыто! — крикнула я.

Некоторое время реакции не было, а затем в дверь опять постучали.

— Заходите! Открыто! — опять рявкнула я.

И снова ноль реакции.

Когда деликатно постучали в третий раз, я подскочила с кровати, и, если бы не мысль о том, что это пансионат верующих людей, я бы её-богу, не обошлась бы без членовредительства.

Бесят! Тут и так доклад не пишется, а им всё шуточки!

Рывком я распахнула дверь — передо мной стояла пожилая негритоска (или, как толерантно говорить в моём мире — афроамериканка) и улыбалась во все тридцать два зуба.

На фоне антрацитово-чёрной кожи зубы были белыми-белыми, так, что я даже позавидовала.

— Миссис Скоурэйхотт? — коверкая мою фамилию с улыбкой спросила она.

— Ага, — кивнула я и тоже улыбнулась (точнее изобразила ответную вежливую улыбку, так как, если честно, мне сейчас было совсем не до веселья и радости).

— Плиз! — она протянула мне увесистый пакет.

— Что это? — спросила я, но негритоска-афроамериканка мне не ответила. Возможно потому, что я спросила по-русски, не знаю.

Она ещё что-то пролепетала и ушла.

Я заглянула в пакет. Там были книги, какие-то журналы и листы с отпечатанными текстами.

Конечно же я догадалась, что это обещанные материалы к моему выступлению.

И облегчённо выдохнула — Благообразный не соврал.

Настроение скакнуло вверх.

Сейчас я ка-а-ак сяду! Ка-а-ак сбацаю доклад! И часу не пройдёт. А потом пойду прогуляюсь, погода за окном стоит изумительная, потом вернусь и пообедаю стаканом чаю с мятным пряником. Потом потренируюсь выступать (ещё же заучить текст надо будет. Или чёрт с ним, вон Брежнев всегда по бумажке читал, чем я хуже?).

В общем, начну с доклада.

Как там он говорил, двадцать минут? Это примерно четыре листа написанного от руки текста. За час точно управлюсь.

Я вытащила из пакета первую книгу и мои брови полезли вверх.

Затем вытащила другую.

Третью.

Пока я достала всю макулатуру, я уже не знала — ругаться или плакать! Книги были… на английском языке.

Нет, мы, конечно, готовились в Америку, учили Present Continuous и употребление местоимений. В общем, много чего учили. И сейчас я даже вполне вменяемо могла спросить на улице, как пройти в библиотеку. Или запросто объяснить прохожим, что Лондон — это столица Великобритании. Но как я могу за полдня написать доклад, если вся литература на английском?

Расстроенная, я полезла в чемодан Анжелики. У неё там был словарь.

Вытащив словарь, я достала чистый лист бумаги и, вооружившись словарём, принялась переводить верхние строчки первой книги.

И через пять минут я поняла, что мне крышка!

Чтобы перевести первое предложение, я потратила двадцать минут.

Двадцать минут!

А книжка была толстой.

И таких книжек было десять.

А ещё журналы.

И отпечатанные листы.

В общем, по поим подсчётам, чтобы мне это всё перевести, при моей скорости работы со словарём, мне понадобится полтора месяца. И то, при условии, что я не буду ни спать, ни есть, ни уставать.

И, кстати, пока я перевела это чёртово предложение, я уже устала как собака. А в результате получилась абракадабра.

Хотелось ругаться и рыдать от бессилия.

А время шло.

Поэтому мне пришлось сделать то единственное, что мне делать совершенно не хотелось. А именно — пойти на поклон к Валентине Викторовне.

Скажу честно, всю поездку я её нагло игнорила и старалась максимально дистанцироваться. Конечно же я понимала, что моё поведение граничит с хамством, но ничего поделать не могла. Моя несостоявшаяся свекровь меня дико бесила.