Бабье лето в декабре

Таская противни, Иван улыбался чему-то.

Когда принялись варить пельмени. Костя убежал, сказал, что переодеваться. Вера мигом накрыла стол. Долго ли расставить соленые огурцы, капусту, консервы. Бутылки Ваня батареей поставил в концах стола. Какая тогда была сервировка. Стаканов граненых парни по всему общежитию насобирали, тарелок в столовке выпросили – вот и воя подготовка к застолью.

В кастрюле бурлила вода, мягко выталкивая на поверхность пельмени. Вера с Иваном зачарованно смотрели на это кипение, будто бог знает какое диво происходило. Скажет не скажет? – думала Вера. Вот тут он тихонько сказал ей на ухо:

– Можно мне тебя поцеловать, Верочка?

Она смутилась от неожиданности этого желанного момента, залилась краской.

– Зачем? Нехорошо, вдруг Костя прядет.

Но Иван понял это как разрешение и поцеловал ее в щеку. Она вырвалась, убежала на улицу, не в силах унять волнение, стыд и жар в щеках. Он догнал ее, обнял. Уже смеркалось, никто не должен был увидеть. Ваня еще раз поцеловал ее прямо в губы.

– Ой, – опомнилась она. – Пельмени-то убегут.

И правда, чуть не убежали пельмени. После этого они целовались до самого прихода Кости.

Когда закатились говорливые веселые гости – свои леспромхозовские из агитбригады, Вере вдруг показалось, что все они уже знают, как Иван ей в любви объяснился и поцеловал. Щеки у нее пылали огнем и навертывались на глаза слезы от смущения.

И еще добавилось тревоги, когда появился брат Геннадий, приехавший в то время на побывку из армии. В ловком парадном костюме, с дюжиной значков отличника боевой и политической подготовки, подтянутый и четкий. Он, конечно, для гостя был хорош, но дело в том, что с Иваном они не очень ладили. Считал Генка, что перепадает Ивану не по заслугам честь.

Позвал Генку Костя Тютин на свой день рождения, намекнув, что, возможно, узнает тот о чем-то очень важном.

Когда выпили за день рождения, Тютин встал и оказал:

– А теперь тихо. Девчонки, вы чего раскудахтались? Важное

сообщение. Ваня с Верой женятся.

Ну, Иван, даже сам сказать не осмелился.

Девчонки завизжали, захлопали в ладоши. Им что, лишь бы на свадьбе погулять. Полезли поздравлять. А брат Гена спросил:

– Онна-то ссогласна? Он-то п-почему м-молчит?

– Я согласен, – сказал Иван.

Вера теребила край газеты, которой был накрыт стол вместо скатерти, и боялась поднять взгляд. Только кивнула головой.

– Ох, в ушах у тебя в-ветер, в б-башке д-дым. Ты чего втюрилась-то? – по дороге домой отчитывал Веру Гена. – Ванька ведь больно уросливый да норовистый, наревешься с ним, девка. Я-то знаю.

А ей не верилось, что Ваня такой, каким его брат представлял. А Генка сталкивался с кузнецом Бритвиным, когда ремонтировал свой трактор.

– Да что ты, Ген. Он такой хороший, добрый, тихий, – вступилась Вера за Ивана.

– В т-тихом озере черти водятся. Все мы хороши, п-пока за д-девкой ухаживаем, – вздохнул брат. Наверное, знал он что-то, чего настораживало в Иване, но Вера считала, что все это мелочи. Главное то, что она любит Ваню и он ее любит.

Ей бы обождать с замужеством. Восемнадцать годков. А Иван неотступно ходил за ней. Сказала Вера, что у отца с матерью надо разрешения спросить, он на следующее же воскресенье настоял, чтоб она сводила его в Деревеньку. Родители теперь жили одни. Генка в армии, Люська в медучилище.

Иван отцу понравился. Не поскупился – три поллитровки водки принес. И матери приглянулся тоже. Всю землю, вспаханную под картошку, разборонил.

Вышли Вера и Иван в ограду – крытый двор с длинными розовыми от закатного солнца щелями в стенах. Пахло навозом и лесом. В углу лежали неколотые еловые кряжи. Иван схватил топор. Крякнул, разлетаясь, первый кряж, второй. Года три ждали эти дрова, когда доберется до них Геннадий. А тут Иван, разохотившись, раскроил их играючи. Мать только руками всплеснула. А Вера любовалась Ваниной силой и сноровкой. Ничего из рук у него не упадет.

Дом в Деревеньке был у них серый, покосившийся, крыша, как говорила мать, “верблюдой”. Вера стыдилась убогости родительского жилья. Все тут выглядело старо, немодно, скрипуче. Сидели они за столом на лавках да на старинном кованом сундуке, покрытом лохматым ремушечным домотканым ковриком. Мать в телогрейке, перехваченной поясом от цветастого Люськиного платья, отец в валеных опорках. Ой, как все старомодно.

Боялась Вера, вдруг Ивану не понравится вся их деревенская бедность и простота. А Иван, когда поставили на стол соленые грузди, бруснику, заварную капусту да белую разваристую картошку, вдруг обрадовано признался, что у него мать тоже в деревне живет. Одна-одинешенька, потому что отец в войну погиб, а сестра укатила на целину. А когда Анна Даниловна вспомнила о военной голодухе, признался, что тоже траву ел, лиха хватил и вот после армии в свои голодные Бритвинцы возвращаться не стал.

Анна Даниловна завздыхала, когда речь зашла о женитьбе.

– Молода ведь еще и одеть-то ей больно-то нечего.

– Наживем, – твердо сказал Иван. – У меня знаете какая зарплата – четыреста рублей!

Анна Даниловна ойкнула.

По-старому-то цельных четыре тыщи! Для нее это были в то время несусветные, огромные рубли. Да и для Веры тоже.

Потом стояли они вдвоем с Иваном в вечерней полумгле в той же ограде, слушали скрип колодезного журавля, звон бадьи. Знакомы были ей эти звуки с детства. Стосковалась она по ним.

– Как хорошо? – повторял Иван и все лез целоваться. И ей уютно от Ваниной надежности, от его поцелуев.

Один Генка все еще отговаривал ее от замужества. Когда кончился отпуск и уехал он в армию, Вера окончательно согласилась выйти за Ивана.

Из их свадьбы сделал расторопный Костя Тютин зазвонистое комсомольское мероприятие, о котором написала даже мулинская районка. Комсомольские свадьбы тогда только входили в моду. И вот в Угоре первая была у них.

Костя в предсвадебные дни из профкома не выходил, то и дело шастал в кабинет к директору леспромхоза. Продумывали план, искали средства на подарки, на оплату наемного баяниста и затейника-свадьбиста.

Сулили эти приготовления что-то необычайное. Вера удивленно, широко открытыми, восхищенными глазами смотрела на все, что затевалось вокруг нее. И все было такое ослепительное, радужное, приятное. У нее свадьба! Ей сшила знакомая портниха белое платье, она сумела купить белые венгерские туфли, и лежали где-то у Ивана золотые кольца. Вера с восторженным нетерпением ждала тот день, когда Иван повезет ее в директорской «Волге» в поселковый Совет, и все будут смотреть на них, веселиться, радоваться, кричать “горько”, и она будет невестой.