Бабочка маркизы Помпадур
Шрифт:
Ничего.
И однажды в доме появилась госпожа Жанна.
– Мне пора уезжать? – спросила ее Марта, надеясь, что, услышав ответ, сдержит слезы. Ведь госпожа Жанна ни в чем не виновата. И никак не заслужила упреков. Марта сама оказалась слишком глупа и обыкновенна для того человека, чье имя ей так и не позволено будет узнать.
– Да, милая, пора.
– Мне позволено взять с собой вещи? И… подарки?
– Конечно, –
Марта готова была поклясться, хотя и страшный это грех – клясться, – что никогда не забудет Охотника! Но госпоже нельзя перечить.
– У тебя есть возможность уйти. Уходи. Беги отсюда, пока…
– Пока что, госпожа?
– Пока имеешь шанс сберечь свою душу.
И Марта поразилась тому, сколько боли было в голосе госпожи. И сам этот голос вдруг показался по-старушечьи надтреснутым, ломким. Да и тень, упавшая на прекрасное лицо женщины, вдруг сделала его уродливым. Длилось это долю мгновения, и Марта мысленно перекрестила Жанну.
Она не знала, что случилось с госпожой, но было это страшным.
Наверное, любовь.
Только любовь так уродует… и выходит, что права госпожа: не следует Марте разменивать жизнь на этакую-то беду. Время пройдет, все позабудется…
Жанна вновь сидела, ожидая, когда Марта соберет вещи, которых на сей раз было много. И одних подарков получилась целая шкатулка. Если продать их, то… что сделать с деньгами? Марта отличалась практичным складом ума. Ей и в голову не пришло потратиться на наряды или же другие подобные глупости. А вот если открыть свое дело…
– Вот и умница, – госпожа Жанна погладила Марту по щеке. – Увидишь, у тебя все будет хорошо…
И это пожелание сбылось.
Славка проснулся в хорошем настроении, чего с ним давненько не случалось. Потянувшись, зевнув так, что челюсть заныла, он открыл глаза.
Дома… дома хорошо.
А дома поутру в кровати и вовсе замечательно. Почему он раньше не обращал внимания на такие вот мелкие радости жизни? Занят был. Теперь, выходит, освободился.
Вот только в кровати было пусто. И на кухне. В ванной… вообще в квартире. Исчезли стоптанные сапоги на низком каблуке, о которых вчера весь вечер подмывало высказаться – Дашке другие носить надо. И куртка ее нелепая. Шарфик, помнится, Славка вчера с ним долго сражался, пытаясь развязать узел.
А Дашка фыркала, но не смеялась.
Сбежала, значит.
И почему это обстоятельство Славку расстраивает? Он вообще-то радоваться должен, что избежал необходимости что-то говорить, объяснять, играть в гостеприимного
хозяина, хотя терпеть не может посторонних женщин поутру. Дашка наверняка пошла к остановке и упрямо мерзла, поджидая автобус. Ну и сама виновата, идиотка гордая. Славка тоже живой человек и право имеет.На что он имеет право, Славка не додумал: зазвонил телефон.
– Слав, это Макс, – как будто его можно с кем-то спутать. Славка и спросонья узнает этот нервозный, дрожащий голос. И всхлипы в трубке. – У меня тут… беда… приезжай, пожалуйста.
– В контору?
– Нет. Ты… поможешь?
– С чем?
– Я ее убил… это я ее убил…
– Куда ехать?
Максик назвал адрес. И вот тебе хорошее утро… Дашке позвонить, что ли? Если есть труп, то будет и полиция, и уж лучше знакомая, чем незнакомая. Но Славка передумал. Сначала надо выяснить обстоятельства, а уж потом вызванивать.
Доехал быстро.
Максик обитал в старом районе. Некогда стоявший на отшибе дом постепенно затерялся среди других новостроек. Место это напоминало Славке лабиринт из желтых кубиков, внутри которого скрывались асфальтированные дворы с редкими даже летом островками зелени.
Дом был старым, но еще крепким. Пестрая мозаика окон, застекленных и открытых балконов, цветастые флаги белья, что полоскались на ветру, – все было слишком уж обыкновенным.
Третий этаж. Перед дверью – вязаный коврик. На двери – цифры «под золото». Звонок разливается птичьей трелью, и открывают сразу.
Максик выглядит более жалким, чем обычно. В желтой майке с Винни-Пухом, широких шортах и шлепанцах на босу ногу – навеки недоросль.
– Слав, ты не сердишься? – Максик шмыгнул носом и покачнулся. Вот тут-то Славка и сообразил: случилось невообразимое – Максик напился. – Не сердись… я ж не нарочно…
Он никогда не пил ничего крепче лимонада. Неважно – корпоратив ли, день рождения, пусть бы и любимой тетушки, свадьба, пятница… алкоголь – зло. И не детям с этим злом бороться.
– Идем. Показывай.
– Что?
– Труп.
– Какой? – несчастные глаза, дрожащие губы и крепкий аромат перегара.
Кажется, происходило что-то очень непонятное, но Славке уже не нравившееся.
– Кого ты убил?
Он взял Максика за шиворот и втолкнул в квартиру.
– Показывай?
Тесный коридор. Шкаф с зеркалом во весь рост. Подставка для обуви. Полка для шляп. Телефон, старый, дисковый, пристроенный на гипсовую колонну в римском стиле. Зеленый коврик, на котором остаются мокрые Славкины следы, что ввергает Максика в очередной приступ печали.
– Я тебе тапочки дам!
От тапочек Славка отмахивается.
Комнат три. Первая – зал в стиле советской роскоши. Стенка с хрусталем. Массивная чешская люстра. Диван, заботливо укрытый стеганым покрывалом.
Спальня. Бархатные шторы. Снова шкаф. Комод. Двуспальная кровать. Судя по количеству пыли, в эту комнату не заглядывали.
В третьей обитает Максик…
– Ты чего? – он таскается следом, норовя заглянуть Славке за плечо. – Чего ищешь?
– Труп.
В ванной, где единственным новым предметом была стиральная машина, трупа не нашлось, равно как в туалете, на кухне и на лоджии.