"Баламуты"

Было хоть раз, чтоб ты от водки отказался?

Козлачев усмехнулся. Мол, чего глупости опрашивать.

– Ну, ладно, - строго продолжал директор.
– Вот что. Жалуются на вас... Вы что, понимаешь, позволяете? ... Дома семьи, дети у всех, а они с работы не домой, а болтаться куда-то отправляются, понимаешь...

– Что ж, за бабий подол держаться?
– сказал тот же Козлачев.

– Ничего, подержишься. Раньше-то держался?

– Так-то оно так. Но только иной раз, Анатолий Евсеич, такая тоска нападает!

– От тоски ты и пьешь?
– с сомнением сказал директор.

– А то от чего ж еще?

– Смотри, Козлачев, а то от этой тоски в кишкинку попадешь! Лечиться тебе надо, Козлачев. Вот что... Ну ладно, а чего ты после работы блудить идешь?

– А чего дома-то? Грызню, что ль, бабью слушать? Слава Богу, теперь душ. Помылся, оделся в чистое - и гуляй.

Анатолий Евсеевич даже рот открыл от удивления:

– Так что, теперь душ закрывать прикажете, что-ли?.. Или магазин? Магазин-то вам и мешает, а не душ. Так вот. Предупреждаю. Поступят еще жалобы, будем разбирать персонально каждого и принимать строгие меры...

– Ну что, мужики?
– сказал Козлачев, когда брали водку.
– Отмылись?

– Побаловались, хватит!
– подтвердил Семен Харитонов.

– Раз в неделю-то можно!
– возразил Вася Колышкин.

– А кто тебе не дает каждый день мыться?
– спросил Володька Шишкин.

– Чтоб опять Катька жаловаться пришла?
– сказал Козлачев.

– А ты выпил и домой иди!
– посоветовал Володька.

– В чистом-то?
– удивился Козлачев и даже остановился.
– Ишь ты! Да когда я в чистом, мне гулять хочется. Я тогда праздник чувствую...

– Ишь ты, домой иди, - повторил Козлачев еще раз, когда выпили и грязные и усталые шли домой.

Орёл, 1979 г.

АРТИСТЫ

Давали "Верность" Погодина. Актер Яшунский, любимец публики, изящный мужчина лет тридцати пяти играл в шахматы в своей уборной с актером Филипповым, умницей, пьяницей и забулдыгой. Их выход был не скоро, и они сводили вечные счеты за шахматной доской.

– Я, дорогой мой, в молодости котировался по первому разряду, - Яшунский снял конем пешку Филиппова.

– А я, золотце, все больше в шашечки, в шашечки, болезный мой, - вторил Филиппов, снимая коня слоном.

"Он же не должен коня брать. Ему мат", - с недоумением отметил про себя Яшунский и, решив прощупать Филиппова, сказал:

– Может, вернуть ход?

– Нет уж, благодетель, не надо.

Яшунский задумался, а посчитав ходы, решил, что дал маху, и прикидывал, удобно ли самому просить коня назад.

В это время "зарыдала" Веронская и, очевидно, бросилась на сцену, потому что рыдания вдруг стали приглушеннее.

Филиалов вздрогнул и произнес:

– Готовь валерьянку, опять будет истерика!

Наташу Веронскую очень хвалили после премьеры "Верности", но потом, когда спектакль сыграли несколько раз, и он утвердился в репертуаре, стала переигрывать, и на нее как-то неловко было смотреть.

"Черт с ним, с конем! Назад просить не буду!", - изучив Филиппова, подумал Яшунский.
– Все равно продую". И весело сказал, сгребая фигуры в сторону:

– Сдаюсь!

– Зря, - сказал Филиппов, зевая.

– Пашку Алмазова провожать пойдешь?
– спросил Яшунский.

– Спрашиваешь!
– оживился Филиппов.

Опустился занавес, а Веронская все рыдала, и ее в самом деле отпаивали валериановкой. Она никак не могла успокоиться, ей дали воды, и, когда она пила, зубы стучали о стакан, а вода струйками текла по подбородку.

Рабочие сцены ставили декорацию к последнему акту. Машинист Давыдович вполголоса кричал на рабочих, которые сидели на сарае и тянули вверх задник. Задник зацепился за что-то одним концом и не хотел идти дальше.

Маленький, широкий в плечах Давыдович, работал в театре уже лет пятнадцать, был с актерами "на ты", а декорацию к любому спектаклю мог поставить с закрытыми глазами.

У рабочих сцены были, конечно, и свои любимые спектакли. "Король Лир", например. Совершенно простая декорация. Сплошной отдых. Хорошо ставить декорацию к Сартру. Поставил все сразу на круг, а потом знай крути. Хуже с русской классикой. Взять хотя бы "Дворянское гнездо". Семь потов сойдет, пока спектакль кончится. Одной мебели сколько...

Алмазов (Панюшкин) попросил Давыдовича взять человек пять ребят и помочь погрузить вещи в контейнер. Согласились с удовольствием. Кто Пашке откажет!

Алмазова приглашал столичный театр. Никто не знал, как устроил это Алмазов, но факт оставался фактом, он уезжал и давал отходную. Распадался великолепный дуэт: Алмазов - Карасев.

Карасев ходил обиженный и идти на проводы Алмазова отказался, сославшись на какие-то чрезвычайные обстоятельства, чему никто не поверил.

Не шел главный режиссер театра Войлович. Намекнули директору, тот уклонился, тоже сославшись на что-то. То да се, понимаете ли!

Многие из стариков восприняли уход Алмазова в столицу очень болезненно, но делали вид, что ничего особенного не произошло, а на проводы идти под благовидным предлогом отговорились.

– От зависти перелопались, - дала явлению характеристику успешная Аллочка Волошина. Она тоже шла на проводы. Уход Алмазова ее вдохновил. Она сияла так, будто сама ехала в Москву, а не Алмазов. Столичный театр был тайной мечтой Волошиной, и об этом все знали.

Шла Демидова, про которую Войлович сказал однажды:

– В ней, несомненно, что-то есть, но это "что-то" прячется так глубоко, что надежды на то, что "оно" выйдет наружу, почти не остается.

– Какая-то она нескладная вся!
– определил Войлович.

А помреж Голуб смотрел на нее с кислой физиономией и просил актеров:

– Мужики, хоть бы кто выпрямил ее, что-ли?

"Мужики" смеялись и отшучивались: "Пусть господь ее выпрямляет". Роли ей давали незначительные, и лучшей была роль атаманши в сказке для детей "Лапти-самоплясы".