Балаустион

– Это наверняка было весьма болезненно, – покачал головой лекарь. – Хотя в состоянии возбуждения, близком к безумию, человек способен на многое, что кажется невероятным. Один раз на моих глазах кузнец с четверть часа поддерживал тлеющую, раскаленную докрасна балку, пока из-под рухнувших стропил горящей кузницы извлекали его сына. Этому кузнецу потом пришлось отнять обе кисти – они сгорели до кости. А если вспомнить случай в…

Вероятно, словоохотливый лекарь собирался рассказать еще несколько подобных историй, но Галиарт, прервав его, попросил не нагонять ужаса на ночь глядя. Обидевшись, Левкрит ушел спать – до рассвета оставался какой-нибудь час… Сын наварха остался на табурете у постели афинянина, продолжая тихий разговор с лежавшим напротив Аркесилом. Беседа как раз дошла до описания драматических событий в Персике, когда очнулся Леонтиск. Дернулся, застонал и хрипло попросил воды. Галиарт подал ему чашу и дал напиться, придерживая рукой, чтобы раненый не расплескал все на себя. Леонтиск пил жадно, захлебываясь и икая. Напившись и отстранив сосуд, афинянин рискнул открыть глаза.

– Галиарт… – узнал он друга. – Я что, живой?

– Да – несмотря ни на что, – Галиарту хотелось смеяться и плакать одновременно.

– И этот мерзавец не отрезал мне член? – обеспокоено спросил сын стратега.

– Нет, даже не подрезал, – усмехнулся Галиарт. – Хотя не мешало бы.

– Ты уверен, что не отрезал? – не мог успокоиться раненый, пытаясь приподняться на подушках и поглядеть.

– Абсолютно.

– Хорошо, – афинянин облегченно выдохнул и откинулся назад. – И где он?

– Хы-хы-хы-хы, – тихо зашелся Аркесил.

– Где и обычно, – отвечал Галиарт. – У тебя между ног. А вот твоей руке повезло меньше.

– Этого мне не забыть, – скривился афинянин. – Я имел в виду Горгила. Вы схватили его? Я очень прошу не убивать подонка, пока я с ним еще раз не повидаюсь…

– Как это часто бывает в сказках, главному злодею удалось скрыться, – Галиарт посмурнел, с хрустом сжал кулак. – В подземелье, где он с тобой развлекался, оказался выход, запирающийся каменной плитой. Какой-то механизм… Когда мы ворвались, он шмыгнул в проем, и плита закрылась. Проход за плитой выводит в другой тайный коридор, которыми пронизана Персика, который, в свою очередь, выходит в один из залов дворца, откуда можно выйти куда угодно. Одним словом, убийца провел нас, испарился, смылся, слинял.

– Мерзавец! – покачал головой Аркесил, а Леонтиск выдохнул… с облегчением?

– Дело решили какие-то мгновения, – продолжал Галиарт. – Я сам видел его, серую тень, мелькнувшую на фоне темного прохода, уже почти чувствовал, как догоняю, валю на пол и начинаю рвать на части… Но не успел, а за досками разломанной нами двери оказались пять дактилей камня. Пока мы пробивались, убийца исчез.

– А что было дальше? – полюбопытствовал Леонтиск. – Когда я потерял сознание?

– О, большое веселье. На шум сбежались едва ли не все обитатели Персики: ахейцы, македоняне, римляне, их слуги и охранники. Приплелся даже толстый индюк, эфор Анталкид, – не иначе, как снова миловался с консулом, уговаривал его переехать жить в Спарту и прихватить с собой когорту-другую легионеров. Все начали орать, выяснять в чем дело; Анталкид с ходу обвинил Пирра в «очередном мятеже и разбое». За царевича вступился Деркеллид, полемарх Священной Моры, который и позволил нам разыскать тебя во дворце. Да и сам командир себя в обиду не дал: кричал, указывая на тебя, очень живописно лежавшего в луже крови, что его людей похищают посреди бела дня и пытают, что половина его челяди погибла, что его брат лежит при смерти, а его самого день и ночь преследуют убийцы… Одним словом, речь была что надо. Анталкид стушевался, пообещал во всем разобраться и ретировался, а мы, неся тебя в качестве знамени, вернулись на агору. Там собралась огромная толпа, тысяч в несколько. Отголоски того, что происходило в Персике, переросли в слух, что Пирра и всех, кто пошел с ним, схватили и пытают в дворцовых подземельях. К тому моменту, как мы вышли, самые горячие головы уже собирались брать Персику штурмом, невзирая на выстроившуюся у ворот Мору. Люди встретили нас ликованием, потом было шествие сюда, к особняку тетки Ариты. Все бы радоваться, но, увы, Эвполида мы так и не нашли, хотя прочесали сверху донизу всю Персику.

– Эвполид мертв, – глухо произнес Леонтиск, боясь того, что ему предстояло сказать. Боясь собственной лжи. – Он был в этом узилище, изуродованный почти до неузнаваемости. Потом, когда Горгил занялся мной, его подручные куда-то унесли тело.

Галиарт и Аркесил помолчали, понурив головы, затем сын наварха тихо произнес:

– Проклятый пес этот Горгил – сколько дел наделал. Но теперь-то мы его быстро к рукам приберем: ведь ты видел его морду и опознаешь, если мы его притащим. А мы будем тащить всех без разбора, тем более что Антикрат подсказал, где искать. Да и полемарх Деркеллид обещал всяческое содействие.

Леонтиск с мрачным лицом отвернулся к стене.

– Что такое? – не понял Галиарт.

– Ни хрена я не видел, – буркнул Леонтиск. – И не смогу никого опознать. Этот урод был в маске.

Ну вот он и сказал это. И все, ничего нельзя уже изменить и исправить. Давно уже нельзя. Леонтиск чувствовал себя настоящим подлецом, но он не мог найти в себе силы рассказать друзьям правду. Рассказать, что это он привел в дом Эврипонтидов врага, что именно он, Леонтиск, виновен в смерти четверых домочадцев. И в том, что Пирр Эврипонтид столько времени жил под сенью смерти и несколько раз едва не погиб. И в том, что друг Аркесил, тот, что глядит такими сочувствующими глазами, из-за него на всю жизнь остался калекой. Нет, невозможно! Нельзя простить такое. Скажи он правду – и этот светлый дружеский взгляд потускнеет, наполнившись презрением. Энет разведет руками в молчаливом непонимании. Тисамен и Галиарт отвернутся, Иону будет его жаль, Феникс же, напротив, смешает его с дерьмом, а Коршун, пожалуй, схватится за меч. А Пирр Эврипонтид, в котором сосредоточена вся жизнь Леонтиска, в лучшем случае прогонит его прочь – из Спарты и из своей жизни. А в худшем заколет собственной рукой, но и это лучше, чем взглянуть в желтые глаза царского сына, воззрившиеся на тебя, глупца и… предателя. Предателя!

– В маске? – хором воскликнули Галиарт и Аркесил.

– Ну да, в маске! Гладкая такая, вроде как из золота, с дырками для глаз, – он видел маску убийцы, блестевшую на столе среди склянок и орудий пытки. – Снизу только бороду и видно. Сомневаюсь, чтоб по этой бороде можно было его узнать. Я, сказать честно, и не присматривался сильно… света было немного, да и не до того было, с жизнью прощался…

– Мы нашли маску, но… Проклятье! – Галиарт вскочил на ноги. – Мы-то надеялись, что ты узнаешь Горгила, если увидишь его, хотели… да, впрочем, теперь уже неважно… Нужно немедленно доложить царевичу.

– Остынь, – посоветовал Аркесил. – Командир только час, как лег. Дай ему отдохнуть – завтра, вернее, уже сегодня, снова тяжелый день.

– Ты прав, клянусь богами, – Галиарт снова упал на табурет.

– Я не видел лица Горгила, – подумав, произнес Леонтиск, – зато могу свидетельствовать против стратега Леотихида, которого отлично разглядел и даже имел с ним беседу.

– Да, Исад что-то говорил об этом Антикрату…

– Исад? При чем здесь он?

– Именно он сообщил нам, что Леотихид схватил вас и собирается передать Горгилу. Он сделал это, сильно рискуя карьерой, а, может, и жизнью. Можешь при случае поблагодарить его, но как-нибудь тихонько, чтобы не слышали лишние уши.

– Не премину, клянусь Меднодомной, – серьезно кивнул Леонтиск, чувствуя, как кровь прихлынула к его щекам. Сколько бед из-за него! Он поднял левую руку с перемотанной бинтами ладонью и коснулся лица – проверить, на самом ли деле полыхает оно предательским жаром. Это движение причинило ему боль, пальцы испачкались в чем-то скользком. – Боги, что это за дрянью вы меня вымазали?

– Не мы, а доктор Левкрит, и не дрянью, а «целебным бальзамом», – оживленно пояснил Аркесил. – По крайней мере, лекарь утверждает, что целебным. Я-то давно подозреваю, что все эти пахучие пакости, которыми он меня целыми днями потчует, – просто шарлатанские зелья, ничего, кроме вони, не содержащие.

– Да, помню, – Леонтиск опустил руку на место. – Горгил, эта сволочь… изгвоздил мне все лицо, пытаясь вырвать нож. А кулачок у него, я вам скажу, не пуховый.

– Это видно, – Галиарт сочувственно глянул на опухшее лицо друга. – Но, расскажи, каким образом ты оказался в лапах Леотихида, и как этот мерзавец связан с Горгилом. Нет сомнений, что это был самый настоящий заговор, в котором вы с Эвполидом должны были сыграть роль жертвенных животных.

– Да, – Леонтиск вздохнул, – Агиад сказал об этом, назвав меня мелкой фигурой в большой игре. К сожалению, он не был достаточно откровенным, чтобы полностью исповедоваться передо мной. Сказал, что не желает играть злодея из плохой драмы, который все рассказывает герою перед тем, как убить его, а тот затем чудесным образом спасается. Осторожничал, собачий сын. И, как выяснилось, не зря…

«А вот хваленый мастер Горгил выложил все, целую сказку рассказал, как старая нянька. И надо же, героя тут же ждало чудесное спасение. Нет, что-то есть в этих плохих драмах». Ничего этого Леонтиск вслух не произнес.

Галиарт фыркнул.

– Как бы он ни осторожничал, кое-кто пронюхал о его планах. И даже постарался вас предупредить. По крайней мере, тебя. А ты… в общем, рассказывай все по порядку.

Леонтиск, выпив еще воды, на этот раз вполне самостоятельно, начал рассказ. Без всякой жалости к себе он поведал, как попал в руки к Арсионе, как она погнала его через рощу и оглушила. Галиарт слушал молча, избегая глядеть другу в глаза, но Аркесил не выдержал.