Барби. Часть 1

— Тебе нужна какая-нибудь безмозглая шлюха, Бри, не я, — спокойно заметила она вслух, — Я не подряжаюсь на дело с воякой, пусть даже он старый и глух как сапог. Если он ветеран мне похуй какой войны…

— Он не ветеран, — глаза Бригеллы в прорезях маски прищурились, — Ставлю свою трахнутую во все дыры бессмертную душу, он не принимал участия ни в одной войне, просто дряхлый служака, всю жизнь носивший за генералами чернильницы или спавший в обозе.

— Откуда тебе знать?

Бригелла усмехнулась, на миг зловеще приобнажив зубы.

— Я могу узнать старого вояку, взглянув на его дом, уж поверь. Вояки всегда обставляют свои гостиные должным образом, иначе они не могут. Знаешь, комплекты доспехов, старые мушкеты и сабли, вся эта херь, высохшие черепа врагов, напоминающие им о старых временах… Даже самый последний фельдфебель, ратная доблесть которого заключалась в том, что он трахнул пастушку где-нибудь во Фландрии, и то повесит на стену пару шпор и флинту[6]. Кроме того…

— Да?

— Там чертовски уютная обстановка, если не считать грязи и тараканов, — Бригелла обольстительно улыбнулась, — Нет пустых бутылок, блевотины по углам и дырок от пуль на стенах, а вояки на пенсии склонны подобным образом украшать свою обитель.

Барбаросса неохотно кивнула.

— Даже если так. Значит, у него есть слуги и…

— Нет. Он прижимист и не держит слуг.

Барбаросса упрямо мотнула головой.

— Так значит, держит охранного демона. Это же блядский Верхний Миттельштадт, Бри! Там даже последняя хибара охраняется чарами. Погоди, дай угадаю… Ты все еще злишься на меня из-за этой треклятой дырки в боку? Так злишься, что с удовольствием увидишь, как сестрица Барби, воя от боли, превращается в зловонный студень посреди чужой гостиной?

Бригелла выпустила дым из легких. Не так умиротворенно, как прежде, скорее, даже немного раздраженно. Изящного колечка не получилось.

— Дьявол! Там нет охранного демона! Я же сказала, старик скуп, как сам Хуглейк[7]. Это понятно при одном только взгляде на его палисадник и мебель внутри. Он не держит ни прислуги, ни садовника, а хороший охранный демон стоит два гульдена, не меньше. Старик скорее удавится, чем заплатит за него.

— Скуп, но при этом держит гомункула?

Бригелла пожала плечами.

— Старики любят поболтать, а гомункул — идеальный слушатель. Наверно, долгими вечерами старик рассказывает ему, как обесчестил соседскую ослицу или распевает песни своего полка или чем там еще занимаются отставные служаки? Черт, неважно. Там нет охранного демона. Единственный, кто охраняет дом — демон-привратник в дверном замке. Но уж с ним-то ты сладишь. Ты полгода ходила в ученицах у Панди, а лучше нее никто в Унтерштадте не справлялся с замками.

Барбаросса сжала кулаки. Панди знала до черта разных штук, это верно, и с зачарованными отмычками управлялась лучше, чем иная вязальщица со спицами. Иногда ей достаточно было лишь приникнуть к дверной пластине руками, постоять несколько секунд, закрыв глаза, по-особенному дунуть в замочную скважину — и готово, дверь преспокойно открывалась перед ее лицом, а обитающий в замке демон, крохотное создание, не обладающее ни великой силой, ни разумом, превращался в дрожащую от ужаса кляксу. Двери многих складов и лавок в Унтерштадте распахивались перед ней, точно она была герцогом Саксонии, сиятельным «императорским великим маршалом»[8], шествующим во главе свиты из вельмож.

Вот только она — не Панди.

Когда-то Панди и вправду пыталась обучить ее этому искусству, но через несколько недель, наблюдая за успехами своей ученицы, была вынуждена отступиться. Взлом — сложная наука, не терпящая дилетантов или ведьм, не наделенных должной толикой хладнокровия. Она требует величайшего терпения, кропотливости, осторожности, осмотрительности — короче, все тех черт, которыми Ад обделил от рождения сестрицу Барби, влив в ее жилы горючее ламповое масло вместо крови.

«Отмычки — это не твое, Красотка, — сказала она как-то раз, после того, как какой-то жалкий дверной демон, полыхнув, едва не выжег ей нахер глаза, к тому же чувствительно ошпарив и без того изувеченное лицо, — Твои руки хороши, чтобы вышибать зубы, но совершенно не годны для тонких материй. Просто не связывайся с ними и всё, если не хочешь остаться калекой до конца своих дней».

— Я не полезу в замок, — негромко, но твердо сказала Барбаросса, — Не хочу остаться без руки. Слышала, чем кончила Глаукома?

— Глаукома была самоуверенной сукой и поплатилась за это, — холодно отозвалась Бригелла, — Тоже пыталась стать легендой Броккенбурга — и стала, на свою беду. Не переживай, я шучу. Тебе не придется ковыряться в замке. Так уж случилось, что я знаю имя демона, живущего в нем.

— Лжешь! — вырвалось у Барбароссы, — Так тебе демон и выболтает свое имя!

— Выболтает, будь уверена, — улыбнулась Бригелла, — Но только той, кто знает, как его попросить. Я знала. Лемигастусомиэль. Ну как?

Барбаросса присвистнула. Имя — не просто замусоленная побрякушка, которую принято носить при себе всю жизнь, имя — ключ, отпирающий многие невидимые двери в той защитной броне, которая окружает каждое существо, и неважно, смертный ли это или владетель адских глубин. Зная имя дверного демона, справиться с ним сможет и школярка.

Барбаросса хрустнула костяшками пальцев. Обыкновенно этот звук производил самое дурное впечатление на собеседника, очень уж часто он красноречиво выражал намерения самой Барбароссы относительно него, но Бригелла даже не поморщилась. Отличная выдержка.

— А ты, кажется, многое знаешь про этот домик, сестрица Бри? Знаешь, что внутри, знаешь, где стоит гомункул, знаешь стариковы привычки, знаешь даже имя его привратника… Какие демоны, хотела бы я знать, нашептали тебе все это?

Бригелла рассмеялась.

— Да уж не те, что каждый месяц пачкают красным твои брэ, сестрица. Я потратила на это четыре дня. Четыре дня заглядывала в окна, торчала на улице, срисовывая охрану и чары, тайком прикасалась к демону в замке, чтобы выведать его имя… Четыре дня упорных трудов.

— Плодами которых ты по какой-то причине решила со мной поделиться?

Бригелла удовлетворенно кивнула. Не Барбароссе, кажется — собственным мыслям.

— Про тебя в Броккенбурге говорят, что ты глупа, жестока и жадна. Приятно знать, что хотя бы в одном молва ошибается. Ты не так уж и глупа. Тебе нужен гомункул, Барби? Он у тебя будет. Возьмешь себе гомункула старика.

— А ты?

Бригелла очаровательно улыбнулась. При этом глаза в прорезях черно-алой маски блеснули.

— Еще не знаю, но, думаю, найду что-нибудь себе по вкусу. Старик, может, и скупец, каких поискать, но ты знаешь, отставные вояки частенько собирают у себя в закромах всякие интересные штуки, которые могут быть мне интересны. Знаешь, всякая мелочевка. Платиновые портсигары с памятными надписями от сослуживцев, парадные шпоры с самоцветами, расшитые золотом уздечки, хорошие картины, инкрустированные бриллиантами сабли, подаренные сеньорами перстни… Все это добро обычно лежит где-то в шкафу, медленно тускнея, пока его не уложат в гроб, собирая хозяина в последний путь. Мы облегчим этот гроб на пару-другую пфундов, что думаешь?

— Думаю, что ты выжила из ума, если помышляешь о таком, — Барбаросса произнесла это медленно и отчетливо, точно слова на демоническом наречии, малейшая ошибка в произношении которого может разорвать тебе пасть пополам или превратить голову в дымящуюся головешку, — Даже Панди не рисковала соваться в дома на вершине горы. А ты сочинила семь миннезангов в ее честь.

— И восьмой не закончила. Я бы сделала все одна, но… — Бригелла заколебалась, трубка в ее руке едва заметно дрогнула.

— Но боишься, что тебе разорвут задницу.