Барин-Шабарин 6

— Бах-бах-бах! — разряжали свои револьверы союзные всадники.

Мы прошли через турецкие позиции, как раскалённый нож сквозь свежее сливочное масло. Взяли свою кровавую жатву и внесли лепту в разгром турок.

Я уверен, если бы где-то там не было французов и англичан, которых, возможно, наше командование воспринимает даже слишком серьёзно, если бы австрийцы не собирали армию на своих южных границах, то Константинополь был бы русским. Мало ли, может, ещё будет!

А навстречу к полной победе стремилась остальная кавалерия. Генерал-лейтенант Сельван может записывать эту победу на свой счёт. Я не претендую. Тем более, что было бы крайне неплохо, чтобы Дмитрий Дмитриевич стал командующим. С ним, я уверен, можно и кашу сварить, и раскалённый металл в глотку турецкую залить. Да и не только в турецкую!

А мы в рейд, по тылам!

Глава 17

Никита Савельевич Лукашов тяжело вздохнул и распластался на большом диване. Идти домой не хотелось, да и что там делать, если живёшь один. Какая разница, где сухари есть, а в кабинете диван так и поприятнее будет, чем в доме кровать.

Минут пять Никита Савельевич отдыхал, стараясь отринуть все мысли и найти душевное спокойствие. Нет, не получалось. Парень подхватился, подошёл к своим чертежам, ещё раз стал всё перепроверять. Он сделает ее, трехлинейную, по рисунку благодетеля Алексея Петровича.

— Ладная винтовка выйдет! — удовлетворённо сказал сам себе конструктор. — Патронов на нее нет… Значит нужно их производить.

Если бы кто-то знал Никиту Савельевича в достаточной мере, то удивился бы непременно. Дело в том, что молодой мужчина крайне редко бывает доволен собой или своей работой. Настолько нечасто это случается, что, пожалуй, это произошло впервые.

Лукашов оглядел кабинет. Небольшое помещение, относительно конечно (у главного инженера раза в три побольше будет каждый из его трех кабинетов), но здесь как-то необычно. Вроде бы и небогато, но всё, что нужно, всё как у людей, имеется.

Добротный стол, опять же диван, красный угол с двумя иконами — работы местного мастера иконописца. Тут же на стене и две картины с изображением красивых мест, которые так и не удосужился посетить молодой мужчина, чтобы насладиться красотами воочию, а не лицезреть их на картинах, пусть и мастерски написанных. А ещё плохо сложенный пиджак, чашка с недопитым кофе, да и еще и немного разлитым, блюдце с недоеденным пряником… Холостяцкая берлога, не иначе.

Парень был тем, кого хозяин этих мест мог бы назвать фанатом своего дела. Он редко вообще смотрел по сторонам. Лишь только, когда видел одну особу, да и то украдкой, пока эта особа не заметит взгляда. Верными друзьями для него были чертежи, его детища. И лишь одна мечта была у Никиты, чтобы всё то, что он чертит в своём личном кабинете, всё это было воплощено в жизнь, в металле. Но почти что одна мечта… Были и другие, но такие личные…

Стук в дверь прервал опустошённое настроение молодого мужчины. Неожиданно, но нарастающая меланхолия и усталость сменились интересом. Кто это мог прийти, да еще и под вечер, в субботу, когда в городке веселье полным ходом?

— Войдите! — пригладив пятернёй давно нестриженные волосы, как будто бы это могло хоть как-то повлиять на растрёпанный вид молодого мужчины, сказал Никита Савельевич.

В кабинет молодого конструктора-инженера вплыла лебёдка. Парень сразу же спрятал свои глаза, не смея смотреть на ту единственную, кто его отвлекал от работы. Причём отвлекала Марья не только своим присутствием, но и когда её не было рядом, когда образ девицы всплывал в фантазии молодого мужчины.

— Никита Савельевич, да что ж с вами делать-то, а? — запричитала Марья, бывшая при Конструкторском Бюро делопроизводителем.

Светлая, как лучик солнца, Марья Макаровна сразу заполнила всё пространство берлоги увлечённого своей работой молодого специалиста. Никита молчал. Он не смел. Он, молодой и напористый специалист, имел мужество возражать самому управляющему Емельяну Даниловичу. Да чего там Даниловичу! Сколько раз Никита уже спорил с человеком, которого принял за собственного отца, с самим главным инженером Козьмой Ивановичем.

А вот с какой-то девкой не может и слова проронить. Лишь только украдкой будет ею любоваться, а после, перед тем, как лечь спать, с глупой улыбкой вспоминать о Марье.

— Что ж вы, Никита Савельевич, такой пригожий мужчина, а не стрижены, не бриты… Не позволительно вам пребывать в подобном состоянии! — протирая со стола разлитый кофе, причитала Марья.

Никита Савельевич молчал. Так уж вышло, что недосуг ему было с девицами общаться. Не умел это делать. Никита уже четыре года как доказывает всем вокруг, а может быть, прежде всего, даже себе, что те огромные деньги, которые были за него оплачены, чтобы выкупить из крепости, потрачены благодетелем Алексеем Петровичем Шабариным не зря.

Уже больше, чем четыре года назад в поместье помещика Камаринцева, что под Курском, проездом в Тулу остановился благодетель Шабарин. Никитку тогда показывали как какую-то диковинку. Он, будучи ещё пятнадцатилетним парнем, уже собирал разные механизмы, в основном на потеху своего барина.

То шкатулку, из которой выпрыгивает чёртик, сладит то часы составит, да с кукушкой. При этом Никита учился только лишь в приходской школе, да дядька его, разорившийся часовых дел мастер, спившийся почти что полностью, приучал парня к работе с механизмами.

Дядька тоже был крепостным, но при этом имел своё дело, большую часть заработанного отдавая помещику. Но не это разорило и подкосило светлый ум родственника Никиты Савельевича, а горелка, к которой пристрастился родственник.

А после Шабарин Никитку выкупил аж за шесть сотен рублей серебром. Немыслимые ранее для Никиты деньги. А нынче у него уже немногим больше лежит на личном счёте в Губернском банке.

За три года Никита Савельевич закончил Харьковский университет. И здесь без участия Шабарина не обошлось. Ну никак у Никиты не шли науки словесности, иностранные языки… А вот по механике, математике, физике, да и по химии, которую Никита Савельевич сам в университете выбрал в качестве факультатива, всё шло настолько хорошо, что руководство Харьковского университета закрывало глаза на низкую успеваемость Никиты по другим предметам.

А еще, как после понял парень, на многих людей от Шабарина, закрывали преподаватели глаза, если словесность плохо шла, но пристально наблюдали, чтобы точные, реальные, науки были на уровне у студентов-шабаринцев.

И вот он приезжает в Шабаринск, городок в центре огромного поместья Алексея Петровича Шабарина. Городок не официальный, но так вышло, что все уже величают Шабаринском, сравнивая с иными городами, причем неизменно в пользу Шабаринска. Так что город, как есть город.

И Никита был уверен, что жить будет в какой-нибудь лачуге, в лучшем случае, в общежитии, которые имелись тут для рабочих. А ему сразу по личному распоряжению Алексея Петровича Шабарина отдельный кабинет.

Но был свой нюанс. Никите Савельевичу прямо сказали, что если он не будет выдавать результаты, то через год лишится кабинета и может просто перейти в рабочие или в мастеровые. Перестанет быть элитой, коей являются конструкторы. И старался Никита, выдавал тот самый результат, старался во всех сферах что-то создать, изучал рисунки Шабарина, который обладал удивительным виденьем многих предметов. Барин видел, как вещи выглядят, ну а конструкторы пробовали это воплотить в металле.

— Хотите, Никита Савельевич, я сама остригу вам волосы? — поинтересовалась Марья и покраснела как помидор.